– Вы ей меру пресечения поменяйте, она же во всем призналась, – он еще раз посмотрел на вилы с запекшимися следами крови.

– А зачем? – удивленно спросил старший следователь, который в этот момент что-то писал. – Ей и так тюрьма светит.

– Момент, – Реутов хитро прищурил глаза, – допрос вести вы начали в девять тридцать…

– Ну. И что? – он отложил ручку в сторону и взглянул на Семена будто он – сумасшедший.

– А уголовное дело возбудили в десять, – он посмотрел на следователя так нежно, словно мать на своего малыша, – то есть, вы ее допросили до возбуждения дела, а это, знаете ли, не законно. И обвинение, стало быть, предъявили тоже не законно, и в камеру выходит ее зря… поэтому, что? – Семен мило улыбнулся собеседнику, который в это время молчал, словно набрал в рот воды или что покрепче. – Ее нужно немедленно освободить, – ответил он на свой вопрос. – Иначе я обращу на этот факт внимание вашего руководства, сами понимаете… обвинят в непрофессионализме, начнутся служебные проверки… это еще что, а если у вас «залеты»… На первый раз, конечно, могут простить, а то и вовсе уволят или чего хуже – посадят за халатность. К тому же, в деле нет видимых оснований, чтобы держать ее до суда под стражей, – добавил он для пущей убедительности.

– Нечего меня пугать, – ответил старший следователь вдруг сиплым голосом, словно заболел бронхитом.

– Но, думаю, мы решим этот вопрос, она ведь никуда не денется? – то ли спросил, то ли констатировал он.

– Лучше бы вам поторопиться, – серьезным тоном заметил Реутов.

– После обеда я ее освобожу, – сказал, как поклялся старший следователь.

– Я вас буду ждать в ИВС, – адвокат триумфально улыбнулся ему в ответ.

* * *

Проводив взглядом нескольких клопов, спешащих скрыться за стоящей в углу коридора урной для мусора, Реутов принялся рассказывать бледному, похожему на чуть живую моль охраннику, как готовится отбивная из курицы. Собеседник, несмотря на его изможденный внешний вид, больше всего на свете любил хорошо поесть – он оказался из тех, кто готов, что называется, вылизать тарелку.

– Готовятся они абсолютно просто, – говорил Семен, думая о том, что остался без обеда, – выглядят красиво и аппетитно, а вкус этих отбивных просто замечательный. Их можно подавать как прекрасное отдельное блюдо, так и с любым вкусным гарниром из злаков или овощей. А не пробовали каре баранины? Знаете, как вкусно, – после этих слов у охранника порозовели уши, – лучшая баранина на кости – лопатка или ребра, я предпочитаю ребра, жаря их исключительно с чесноком и перцем на гриле. Еще люблю домашние свинные колбаски со специями, фаршированные перцы, печеночные рулеты… – Реутова оборвал стук в дверь.

Охранник нехотя подошел к двери:

– Кто там?

Но ему никто не ответил.

– Кто там? – снова спросил он, будто спятивший галчонок из «Простоквашино».

– Сто грамм! – грубо ответил ему через зарешеченное окно Степанов. – Отворяй быстрее.

Охранник открыл дверь, из-за которой появился важняк, увидев Реутова, он дружественно произнес:

– Никак не могу от вас избавиться.

– Вам это и не удастся, – твердо ответил защитник и дружелюбно улыбнулся в ответ.

Старший следователь Степанов подошел к охраннику в погонах старшины и твердо сказал:

– Освободите Ларину. Вот постановление об освобождении, – он протянул несколько печатных листов, тот несколько минут листал документы, будто не верил своим глазам.

– Без согласия начальника не могу, – заявил он.

– Я тебе начальник, бери «постанову», ставь «чикуху» и иди, отворяй, а то дождешься у меня, самого посажу. За неповиновение! – пригрозил он.

Старшина захлопал глазами, набрал в рот воздуха, видимо намереваясь возразить, но сдулся, направившись вдоль коридора с камерами. Было слышно, как он сказал:

– Ларина, а ну-ка, собирайся, тебя освобождают, совсем сдурели, черт бы их всех побрал.

Буквально через минуту освобожденная расписалась: в подписке о невыезде, за ремень на джинсах, шнурки и двести рублей, что находились при ней в момент задержания, бросила старшему следователю Степанову дежурное «спасибо» и в сопровождении охранника вышла из душного помещения изолятора. Вид у нее был такой, будто ее ведут на виселицу, но когда увидела своего защитника, как родного, успокоилась и даже улыбнулась.

– Почему меня освободили? – на ее лице читалось недоумение.

– Это – отдельная история, – ответил Реутов, – радуйся, пока свободе, вон какая красота вокруг, – он окинул взором унылые окрестности.

– А мы можем с вами поговорить? – в ее глазах блеснул какой-то хитрый огонек.

– Давайте в другой раз, – ответил мужчина, мысль о печеночном рулете не давала ему покоя, – я не обедал.

– А давайте пообедаем вместе, здесь неподалеку, – нашлась девушка, одарив своего спасителя лучезарной улыбкой.

– Хорошо, я не против, – улыбаясь в ответ, он подумал: а вдруг она меня тоже в расход… шилом или отверткой… – но, посмотрев еще раз на милое личико решил, что Ларина на такое явно не способна.

После солянки, отбивной с грибами, помидорами и сыром, блинчиков с творогом и пятьдесят коньяка для него и «греческого» для нее разговор перешел в более приятное русло.

– Слушай, – обратился к ней Семен, – ты можешь мне показать на месте, так сказать, происшествия, как все происходило?

– Если это необходимо, – ответила она робко. Девушка так и не притронулась к обеду, задумчиво смотря на своего союзника по несчастью, она удивлялась, с какой быстротой он уплетает блинчики.

– Давай сейчас туда и отправимся. Надеюсь, нам никто не помешает, – Реутов встал из-за стола, поманив ее за собой.

Дом, где еще вчера произошло убийство, ничем не выделялся среди остальных таких же домов вдоль улицы. Кирпичный, с черепичной крышей, на двух хозяев: похожие дома строили в сельской местности в советское время, сейчас этот формат снова популярен. В таких домах семьи дружили, что называется «через стенку», сживались, несмотря на различия или, как в нашем случае, наоборот – не сживались.

Дверь оказалась опечатанной несколькими бумажными листками, вся территория дома по периметру была обмотана лентой «скотч» желтого цвета с надписью «не входить – место происшествия». Несмотря на запрет, Реутов перешагнул ленту, достал из кармана перочинный нож и осторожно срезал им несколько бумажных бирок, которыми был опечатан вход, посмотрел по сторонам и силой пнул ногой дверь, чуть выше замка, замок треснул, дверь ввалилась внутрь. Он двинулся вперед, предлагая сделать то же самое и Лариной, но она вдруг остановилась в растерянности, словно спрашивая: «А так можно?»

– Давай быстрей, – сказал он нетерпеливо, взяв ее за руку, – хуже, чем есть уже точно не будет.

В нос ударил тошнотворный запах крови, пота и какой-то бормотухи. Вошедшие подавили рвотный рефлекс: она – закрыв воротником платья нос, он – выругавшись и сплюнув на пол, на котором то здесь, то там валялись пустые бутылки из под пива, вина, водки и еще черт знает чего. Пол, стены и даже потолок в некоторых местах были густо измазаны бурой, запекшейся на солнце кровью. Семену захотелось быстрей убраться прочь, но, подавив вспыхнувшие внутри бурные эмоции, он достал айфон и стал фотографировать, стараясь не упустить ни одну деталь, делая панорамные снимки так, чтобы одно изображение накладывалось на другое.

Когда-то это было уютное холостяцкое гнездышко. Точно посредине просторного зала стоял суконный зеленый диван, который теперь стал бурым из-за запекшийся на нем крови, напротив – телевизор на довольно старых книгах, это было несколько сочинений Ленина. Около него, в углах, на подоконнике батальоном – пустые бутылки.

«Вероятнее всего, он сумел доползти до дивана, на котором благополучно и отошел в лучший мир», – предположил адвокат, подтверждая свои мысли фактами – кровавыми следами, тянувшимися из кухни в зал.

– Мне бы такую печень! – с восторгом отметил он, смотря на бутылки и переводя взгляд в сторону своей сообщницы, замерзшей в одной позе с ужасом на лице. Вернувшись в кухню и обратив внимание на жужжащих мух, самоотверженно бившихся башкой об оконное стекло, он внимательно посмотрел по сторонам и начал щелкать айфоном. Отсняв опустевшую некогда уютную холостяцкую берлогу, он попросил испуганную и несчастную, еле стоящую на ногах Ларину, встать на то место, где, собственно, хозяин дома и оставил этот бренный мир; показать, где она взяла нож, как наносила удары; в общем, все, что предшествовало событиям той веселой ночи. Наконец, закончив съемку, сказал: