– Пора отсюда отчаливать, а то кто-нибудь еще заметит, что мы здесь, – и убрал телефон в карман.

Ларина с глубоким вздохом облегчения; у нее все еще тряслись руки, ноги словно налились свинцом, сделав усилие, метнулась в сторону выхода. Выйдя из дома, Семен прикрыл дверь, приклеил назад бирки, и двое, словно влюбленная парочка, как ни в чем не бывало, пошли вдоль улицы.

Утром, в восемь Реутов, озаренный светом антикварной настольной лампы, сидя за письменным столом, разглядывал снимки с места происшествия, которые разложил таким образом, чтобы одно изображение накладывалось на другое. Несмотря на чувство отвращения, – казалось, что даже фотографии источают смрад и зловоние, – перед ним стояла обычная для адвоката задача: доказать следствию полную невиновность своей подзащитной.

«И хотя при первой встрече одевица не смогла подробно описать обстоятельства убийства, сейчас, судя по фотографиям, ситуация начала проясняться, – заключил он. – Во-первых, – смотря на снимки можно было представить, как этот пьянчуга падает замертво… – он был, как никогда уверен – в действиях Лариной – явная необходимая оборона. Но проблема в том, что намерения потерпевшего не столь определенны, хотя кто ж теперь разберётся, что он спьяну затевал? – адвокат посмотрел на фотографию с бутылками. – Увидев после стольких лет пьянки на пороге молодую девку, он потащил ее в свое уютное холостяцкое гнездышко, уж точно не для того, чтобы рассказать на ночь сказку. И во-вторых, насколько оправданы эти сорок ножевых, тем более первый удар в аорту, который и остановил нападавшего навечно? Она била, не думая. Испугалась, а испуг, тем более у молодой и неопытной, может вызвать, кроме всего прочего, и агрессию – он вспомнил случай с шилом, о котором на днях ему рассказал коллега, – но это не хладнокровное убийство, – утвердительно заключил он и потянулся за трубкой телефона.

– Алло, – несколько надменно ответил следак.

– Вам звонит адвокат Реутов.

– Слушаю вас внимательно, – сказал собеседник уже другим тоном.

– Когда вы готовы нас видеть на допрос?

– А зачем мне ваш допрос, – в трубке что-то затрещало, – мне и так все ясно.

– Какой самонадеянный чемодан, – подумал адвокат.

– Вам ясно? – переспросил он обескуражено. – Ясно должно быть не только вам, но и всем нам, и вашему начальнику, прежде всего… – намеренно, акцентируя каждое слово, резюмировал юрист.

– Приходите, завтра после обеда, – ответили на другом конце провода. Упоминание о начальнике подействовало, как нельзя убедительно, так как он повесил трубку, даже не попрощавшись.

– Не выносимых людей нет, – есть узкие двери, – Реутову вспомнился известный афоризм. Переключив короткие гудки на один длинный, он набрал номер Лариной и пригласил в офис, ее нужно было подготовить к предстоящему допросу.

Глава IV

Унесенные ветром: селфи, матрас и полиция

Надежда преобразилась с момента их последней встречи: в коротком платье с каскадом волос, спускавшихся ниже плеч, посветлевшая и отдохнувшая.

– Здравствуйте, Семен Варфоломеевич, – она приветливо и открыто улыбнулась.

– Привет! – улыбнувшись в ответ, он выдвинув стул.

– Я к вам с подарком, – она осторожно вынула из пакета глиняный горшок, с ветвистым растением, – я подумала, что цветок придется к месту, –окинув при этом кабинет пристальным взором, и не увидев в нем ничего живого, она, похоже, только утвердилась в своем убеждении.

– Спасибо. Главное, чтоб не завял, а то, знаете ли, с нашей работой…, – пессимистично заметил мужчина, бережно взяв цветок из ее рук, и поставил на подоконник.

– Итак, – серьезно сказал адвокат, удобно устроившись в кресле, – завтра допрос. Важно, чтобы ты говорила четко, ясно, и прежде всего, понимала, о чем речь.

Она покорно кивнула.

– Тебе нужно подробно описать каждое действие этого… (Семен пытался подобрать нужное слово), берложника, которого ты ненароком разбудила после спячки… с того самого момента, когда он потащил тебя в свое логовище. Дело в том, что его действия – уже насилие, поэтому важно, чтобы все происходящее было последовательно записано в протокол.

Девица молчала, слушая своего адвоката с искренним интересом.

– Теперь, постарайся вспомнить во всех подробностях, что же произошло, когда ты оказалась на улице.

Несколько пытаясь воспроизвести в памяти, события той ужасной ночи, она так и не смогла избавиться от преследовавших ее эмоций: ее лицо то бледнело, то покрывалось пятнами.

– Дальше, – продолжил адвокат, смотря на цветок у себя на подоконнике как на нечто несуразное, во всяком случае, никак не соответствующее абсурдности окружающей действительности, – речь пойдет о твоих ответных действиях.

– Но я, блин, ничего не помню, – возмутилась она, нахмурив лоб.

– Придется вспомнить, – он наклонился в ее сторону, пристально посмотрев в глаза. – Ножевые ранения локализуются с правой стороны, это шея, несколько ударов в плечо, в правое подреберье, печень. Несколько ударов сзади, очевидно сверху вниз, но уже слева. Нужно выяснить, как вы стояли по отношению друг к другу; как он тебя держал, в какой позе находилась, когда и в какой момент ударила ножом.

– Но я ни фига не помню, – вторила она испуганно.

– Давай разбираться, – Реутов достал протокол осмотра трупа, сунув ей карандаш – импровизируемый нож, – подошел к ней.

– Сейчас я возьму тебя так, как он, смотри, осторожнее с карандашом, – по выражению ее лица было ясно, что последняя шутка не удалась, хотя она стала относиться ко всей этой заварухе с некоторой долей иронии – видимо, ей это не произвольно передалось от адвоката.

Он «обнял» ее, но выпрямившись, она переложила карандаш в правую руку чуть выше:

– Вот так, – показывая как держал нападавший.

– Вот видишь, уже кое-что вспоминается, давай подойдем к столу, покажи, как взяла нож.

В этот момент девушка растерянно повернулась вправо.

– Стоп, теперь внимательно вспоминай в последовательности, и попробуй описать все словами.

Это чудовище зажало мне рот… – ее зрачки расширились, затряслись губы, – вспоминая весь ужас той ночи, она говорила уже более четко и связно, и стало ясно, что насильник, подавляя сопротивление, был готов на крайность: удар кулаком правой руки по затылку (о котором прежде умалчивалось из-за потери памяти) отчетливо подтверждал эти намерения. Она, как только можно, отбивалась от насильника: смертельные ранения он получил в тот самый момент, когда замахнулся, держа в руке бутылку, которой, очевидно, хотел огреть по голове. Оказалось, что перед этим бедняжка несколько раз падала, вырывалась, пытаясь спастись… А била и вовсе не ножом; орудием убийства оказалось нечто похожее на садовые ножницы, которые схватила где-то на столе. Ножницы выбросила на улице, вероятнее всего, они так и не найдены.

Все сказанное следовало повторить на допросе, пропахшая валерьянкой (пришлось дать ей хорошую дозу, прежде чем у нее прекратилась истерика) она ушла в слезах.

В тот же вечер отправляясь на место происшествия, дотошный сыщик решил самостоятельно отыскать орудие убийства, хотя и не имел на то ни прав, ни полномочий.

Безусловно, эти действия входили в компетенцию следователя, но ему, Реутову не терпелось как можно скорее, во всем разобраться. К тому же, орудие убийства – кухонный нож – якобы найденный кем-то из состава следственно-оперативной группы, уже фигурировал в деле в качестве вещественного доказательства, поэтому вряд ли следователь стал заморачиваться поисками того, что не увязывалось с формулой озвученного старшим следователем Степановым обвинения «убила ножом ни в чем не повинного чувака».

С этими мыслями Реутов подъехал к дому, где не так давно одиноко жил Александр Шмаров. О его жизни он знал немного: когда-то преподавал в школе географию, трижды женат, имел детей; в общем, был хороший парень, но, – спился.

Он окинул взором опустевшую лачугу с выбитыми окнами и заколоченной крест-накрест дверью, осмотрелся по сторонам, и принялся искать орудие убийства, через несколько минут нашел не ножницы как предполагалось, а садовый секатор, каким обычно подрезают ветки деревьев – с остро заточенными лезвиями длиной в пятнадцать сантиментов. Они лежали в точности там, где было сказано – в конопляных зарослях справа от входа в дом. Осторожно, достав платок, чтобы не оставить отпечатки, поднял находку повертел в руках, удивляясь, – чтобы воткнуть лезвие по самую рукоять нужно иметь неимоверную силу, а замученная, обезумевшая жертва смогла сделать это, максимум, сорок раз! Это – невероятно!