Красный диск солнца долго стоит в тумане над горизонтом, словно решает тяжелый вопрос: стоит ли вновь и вновь всходить над смертью, ложью и пошлостью. Но, спохватившись, торопливо срывается с места и быстро восходит в зенит. Как человек, однажды решивший выйти из наезженной колеи, раздумывая, как это сделать, еще больше ускоряет свой ход по той же самой колее. Отработав очередную «упряжку», солнце ложится к закату. Уходящий день уносит с собой все, что видели глаза и чем была занята голова. И новый день идет на смену ушедшему, неся на себе все то же самое, что вчера видели глаза и чем была занята голова. Сострадательные ночи несут человеку забвение тьмой, а дни принуждают мучиться необходимостью существования.
За что ни возьмусь – все не я, все не мое. В огород и смотреть не могу – надоела до черта ягода-картошка. Ходишь, ходишь – растишь себе пропитание, сколько сил и здоровья даром растратишь – съел и нету, будто свое время и сам себя пожираешь, – или они тебя, как вы считаете, кто кого жрет? Я, конечно, все достаточно понимаю: не потопаешь – не полопаешь. Значит, выходит топать, чтобы лопать, а лопать, чтобы топать, – замкнутый круг получается, по которому ходит человек туда-сюда, хуже арестанта в клетке, пока не найдет свой и круга конец, как будто человек изначально был приговорен к прогрессирующему пожиранию себя самого. Homo consumes – в «человека потребляющего» превращается человек из Homo Sapiens, человека мыслящего.
Ведь что такое каждодневное принятие пищи, как не постоянное наполнение пустоты, из которой ты вышел, и которая сосет тебя из-под ложечки, если ты вовремя ей дань не отдашь? Как мать-земля, тебя взрастившая бережно, требует назад твое тело, чтобы кормиться им и тучнеть, повышая свое плодородие, так прамать-пустота не отпускает тебя никогда, с рождения требуя своевременной уплаты налогов за право пользования благами жизни. Пустота – это мать матерей, пуповину, с которой не оборвать ни одной повитухе. Расходует себя человек ежедневно на предметы первой необходимости и престижную роскошь, и все пуповины идут в одно чрево и все пожирает другое, чтобы насытить его бездонную пропасть. Чревоугодие – принцип жизни: чем больше хапает человек, тем больше раздражает аппетит пустоты, не заткнуть никаким богатством ее ненасытную глотку – голодные пасти могил.
Человек, разве для себя он старается, ему, что ли, больше всех надо? Ему бы с удочкой посидеть на заре у тихой воды, да с задушевными друзьями за столом побеседовать. «Все жене, все детям, внукам, а то и правнукам», – думает в свое оправдание сам себе человек и копит имущества для наследников всеми доступными теневыми и законными средствами. Последняя пустота, скажу я вам, – единственно законный наследник ему и всей его собственности. Она явится нежданно-негаданно заявить свои права на ваше наследство, не подвластная мирскому суду, со своей декларацией прав человека, она еще никому из людей не проиграла судебного иска. Изощряется человек в удовлетворении растущих потребностей своей пустоты. Но черт насытит ее аппетит! Она живет в каждом из нас, подстрекая сожрать противоположную сторону, пустота под землей разинула на человека беззубую пасть, пустота равнодушием неба свисает над его головой, пустота снаружи пустота внутри. Куда ты денешься от нее, человек?!
А я в гробу видал кормить ее, дармоедку, своими силами жизни. Мой огород бурьяном зарос, крапива соседу экспансию делает, целует меня с благодарностью и жжет от избытка пламенных чувств. Мне жизнь некуда тратить: ни на имущество для жадной наследницы, ни на продолжение себя в бесконечную даль за счет потомства, которого я не имею. Человеку жизнь дана, чтобы жить, а если он не может так жить, как жизнь того требует, так он от такой жизни непременно хочет избавиться, хотя бы на время. Что же такое пьянство, по-вашему, как ни стремление спрятаться от жизни, хоть ненадолго. Пьяный человек во сне частично похож на покойника, он с таким же внимательным торжеством, как покойник, наблюдает иллюзию сновидений, живущих в реальности смерти, только в отличие от покойника, вернувшись к жизни, он не помнит их, загробные мертвые сны, как реальность. Наяву человек насилует мысли, а пьяного и во сне они сами ведет его, куда захотят.
Я так думаю, что к водке состав смерти примешан: тяпнешь ее, родимую, бутылочку-две и нету тебя, и никакая сила не может тебя к жизни вернуть, пока сам не проспишься, т. е. умрешь на время и снова воскреснешь, как Лазарь новозаветный, и тут же хочешь опять умереть, но милосердные ближние умереть тебе не дают, пока ты не заплатишь за временное пребывание в вечной жизни, а нечем платить, так живи здесь, наяву, и мучайся до зарплаты.
Конечно, если в меру принять, тогда возникает иллюзия подъема и радости временной жизни. Но наш человек иллюзий и обмана в жизни не терпит, а потому не может оставаться в подвешенном состоянии распятого на кресте. А может быть, это не иллюзия не коварство, может быть, действительно смерть, как горькое лекарство, в умеренных дозах для жизни полезна? Но вот это «в умеренных дозах» нам опять же никак не подходит. Ну, что такое значит «в умеренных дозах»? Это значит на воздух чуть приподняться и висеть между небом и землей – ни туда, ни сюда, ни к черту в грязь, ни к ангелам в небо. Ну, разве такое промежуточное состояние человека достойно?
Философы Материю считают источником зла, так как Материя-Смерть, выходец из Ничто, из Небытия т. е., которое вмешалось в творческий процесс сотворения положительного мира и человек познал на себе, что такое спирт, что такое яд и прочие вещества отрицательного свойства. Познал, но за абсолютное зло их не принял: по пальцам сосчитать во всем мире людей, кто спирт считает абсолютным злом человеку. Спиртом и ядом лечат болезни душевные и физические, т. е. клином клин вышибают, смертью от смерти лечат. И как после этого скажешь, что Смерть, Ничто, Небытие – абсолютное зло человечеству? Чем бывает человек бесконечное время до своего рождения? Если же его не было, он был ничем, то откуда взялся? Значит, быть ничем, в Ничто все-таки чем-то быть? Нас ужасает мысль о том, что мы уйдем в Небытие, но не ужасает мысль о том, что мы пришли оттуда. Куда ни кинь свой не замыленный повседневностью взгляд, свой ум, проснувшийся к вопросам, – везде сплошные чудеса, которым нет научных объяснений. Вы, наверное, удивитесь, откуда в голове простого шахтера подобные мысли заводятся. Ну, откуда – вы ниже узнаете. А я хотел бы раньше сказать, что такие мысли в голове не рождаются, это результат совместной работы головы и сердца и не без помощи свыше, конечно, откровения т. е.
Водка, как смола заливает те щели, из которых в голову лезут неизвестно откуда посторонние мысли, и мозги варятся в собственном соку подгорающей кашей, и тогда человек начинает наблюдать весь тот ужас, который живет в нем еще до рождения. Первый раз я Смерть увидел в Саньке, когда она подобралась к нему следствию до сих пор неизвестно откуда. Но по правде сказать, Санькина смерть для следствия небольшой интерес представляет, чтобы искать ее днем с огнем по всем злачным притонам, где она может быть. Ум мой тогда пребывал не в очень трезвом состоянии ясности. Но может быть, как раз поэтому увидел ее, горбатую: я вам уже говорил, что к водке состав смерти примешан, может быть, как раз через него-то я и увидел косую. Вы думаете, если трезвый ум достаточным количеством спиртного залить, то ему всякий бред начинает мерещиться? Может быть, и так, но может быть и другое: ум реальность невидимой смерти проникать начинает, через водку состав смерти на ум свой отпечаток накладывает. Я вам, конечно, научно этого не докажу, но и вы мне обратное не докажете, так что давайте лучше не спорить.
Было это… Неважно, когда это было, зимой или летом, давно или недавно, суть происшедшего от этого не изменится и Смерть Санька на побывку домой не отпустит с нами за одним столом посидеть. Впрочем, что я несу, я ведь теперь сам к Саньку в гости отправился, как бы не разминуться нам по дороге. Поддали мы хорошенько – случай был уважительный, а мы без случая и не пьем никогда, мы – это я, Витек и Санек – и пошли на край села к одной задушевной женщине в гости. А денек в эту пору свои шары уже к ночи закатывал и ясный его солнечный глазик подернулся пьяной мутью тошнотворного самогона.
