Ладно, Разум на небе, или где он там обитает, идеи из себя, как пар, выпускает, – вслух как бы с ним соглашаюсь, заходя к нему в тыл огородами, посредством околичностей т. е., – а на земле в чьих же умных головах они себе гнезда свили? В ваших, конечно, ученых, кто идеи, как мух пауки, в книжках ищите, вы заранее на птицы-идеи силки-ловушки наставили, чтобы торговать ими выгодно на международной толкучке политического рынка. А глина-материя – кто для вашего творчества? А глина-материя для вас, конечно, народ, больше некому быть. Народ для вас, конечно, глина-субстрат, больше нам для вас нечем быть. Сороки с воронами – ваши идеи, которые гадят вам на мозги, – это я, глина, говорю тебе, скульптору, – а вольная птица журавль не в ваших мозгах, в народной душе гнездо вьет. Разум своей ученостью все ваши мозговые извилины выпрямил, и ум ваш стал самоуверенный, как восклицательный знак. Ум ваш вперед жизни забегает и хочет ей дорогу указывать, как будто жизнь из одного ума состоит.
Глиной захотел меня сделать?! Я у жены подстилкой не стал и у Разума субстратом не буду! Я не хочу быть у бога средством к достижению какой бы то ни было цели, я сам хочу быть его целью. Я хочу, чтобы мы вместе друг друга искали, а не я его только один, иначе для меня бога нет, как для него меня тоже. И вам с вашим богом от нас пока – до свидания, ищите себе для опытов другую материю, не получится у нас с вами шедевра искусства в данном месте истории, потому что глина сама творить без таких скульпторов хочет. Ты думаешь, если глина в темноте земли под тяжестью ваших ног жизнь пролежала, так ее как бы нет, ей рядом с тобой сказать нечего? Ошибаешься, теоретик, из земли живые мысли к ее детям идут, а из вашего неба лишь пустые слова, абстракции т. е., как вы их по-ученому называете.
– Да что Вы такое мне говорите, – изъюлился он мелки бесом, – Вы меня неправильно поняли, я не это хотел Вам сказать. Ни один человек без идеи не существует, каждому человеку от неба конкретная идея дана.
– Значит, мне идеи хватило, чтобы лопату в действие приводить, а тебе – в голове мирами ворочать. За что на небе такая несправедливость, почему мне от неба одни объедки в душу достались?
– …?? – его замешательство мне ответом.
Вы, господа, понимаете свой народ так же, как дятел дерево, которое он долбит носом. Ты думаешь, у нашего народа идейность кончилась, ты думаешь, наш народ о сытой жизни мечтает? Это ему так только кажется, потому что он ее мало видел, а вам это кажется, потому что вы ничего другого не видели и не знаете. Ты дай ему сытую жизнь, народу нашему т. е., он тебя от скуки зарежет. Ты ему цель жизни дай, чтобы дальше солнца лежала, он тебе вселенную наизнанку вывернет. Ему сытая жизнь нужна только как средство на пути к высшей цели, а без высшей цели он – зверь или пьяница, – одно из двух выбирай или, хочешь, вместе бери.
Если бог у вас есть, то где ваша идея, которую вы народу дадите? После сытой жизни без греха на тот свет уйти в вечное царство «транс-цен-дент-ного бытия», которое рай называется? Для чего ж тогда нужно было оттуда сбегать? Что ж получается: вся история человечества – сплошное недоразумение, абсолютный грех и наказание божие, человечество ход в истории роет слепым кротом? Зачем мы к Смерти в гости ходили? Отвечай немедленно! Если ты мне хочешь бога во всей красе показать, тогда ты мне и дьявола докажи. Я не приму бога без дьявола, иначе твой бог хуже дьявола. У тебя хватило ума доказать присутствие бога, тогда докажи мне отсутствие дьявола, которое хуже наличия бога. А иначе нам не о чем с тобой разговаривать и ученых твоих доказательств равнодушного бога я на дух выносить не могу и тебя сейчас, теоретик, со сцены смету вместе с богом…
Вы, может быть, удивитесь, откуда в простом шахтере завелись далекие мысли о Разуме и Материи, но я и сам до сих пор не пойму, откуда из меня что взялось, какое-то вдохновение нашло отрицать ученого бога. Потом оказалось, действительно, сам бог толкнул меня на свое отрицание – он мне признался, я потом его спрашивал, – так же как прошлый раз на защиту себя от поголовного атеизма. Черт бы понял этого бога!
Ух, дал я им жару обоим, – и богу и лекторишке, – похлеще, чем в первый раз. Бог знает, что бы еще такое я мог им сказать, сейчас, без вдохновения т. е., я могу об этом только догадываться. Я штормовым напором простого ума все его хитроумные конструкции по элементам разнес. Против лома нет приема, железо ловкость не уважает. Чудо мое четырехглазое совсем растерялось, но виду никак не показывает, бегающий испуг живых глаз под стеклянными прячет. Но я-то вижу, как они под покровом стекла мечутся из угла в угол, будто серые мыши перед царственной кошкой. Внешне он весь спокоен и собран, но я-то вижу, что вот-вот как в прошлый раз, разразится многоэтажными матами, которым бог его не учил, как и основоположники научного коммунизма. Но сейчас мне не дали довести его до кондиции. «Уберите от меня этого психа! – закричал он чуть раньше времени, – иначе я отказываюсь вести просветительскую работу в массах».
В городах-то, говорят, уже начали забывать, что такое есть ДНД (добровольная народная дружина): для занятых людей оно было потерей времени, для вторых – легкий моцион по вечернему городу, для третьих – лишней удачей скрыться от глаз жены. А наши сельские народные добровольцы еще держатся крепко – тут они как бы при деле и власти ощущают значение своей персоны, дома же один на один со своей персоной боятся долго задерживаться – неровен час сопьешься в такой компании. И потому они, порождения атеизма, предпочитают здесь, в общественном месте, бога от хулиганов оберегать, чем пустую душу с ним наедине оставлять.
Так вот, смотрю, подступают ко мне по одному на каждую сторону два ископаемых представителя вымирающего времени и при том самым решительным образом думают, что я сейчас в их почетном карауле проследую до дверей, как теленок на бойню. Но я им в раз всю почетную торжественность поломал: как засветил одному между глаз прямо в челюсть, так он себя потерял, но свалился не сразу, а шарил руками по воздуху, будто искал себя. Но второй питекантроп здоровый троглодит оказался, – как засветил мне по портрету в ответ за товарища, который был у меня в то время на месте лица (портрет – на лице, не товарищ, конечно, товарищ еще с колен не поднялся, на лицо он мне чуть позже уселся), так глаза мои брызнули синим пламенем.
Доказать-то я им доказал отсутствие в мире бога и человека, но сидит же ведь кто-то во мне, – молча сам себе думаю, – который страдает бессмыслием и ненужностью никому, которому все не так и больше всех надо. Он больше меня, может быть, знает, что где-нибудь да должны быть цель и значение, и свое требует, будто ими одними только питается. Он, наверное, знает то место, где все люди – братья, и переживает мое одиночество на земле как неизбежность для человека. Вот и в четырехглазом где-нибудь человек прячется, ведь не что-нибудь, человек из него в прошлый раз меня матом покрыл, сам бы он ни за что не решился, и нематериалистическую сентенцию выдал помимо воли оратора.
Заела меня не на шутку злоба против ученого лекторишки, – на него самого, не человека, живущего в нем, хотя, конечно, трудно сказать, который из них он есть сам. Ах ты, думаю, умник ты четырехглазый, химера ты двухголовая: значит, когда партии-правительству бог не с руки, так и ты его не имеешь, а как общественное колесо в другую сторону завертелось, так и тебе откуда ни возьмись бог явился. И тогда я вбил себе в голову тугую мысль вместо гвоздя – самому дойти до того места, где бог живет и посмотреть, дома он или нет его. В церковь со своим умом не пойдешь, туда с общими молитвами ходят. Найдешь ли ты бога в молитве или ту силу внушения, которая вместо бога в церкви живет? У меня чувства и мысли одной веревочкой связаны, вижу я: не смогу вслепую, без знания, богу поверить. Остается один путь – философия.
И пошел я искать то место, где философия продается всем желающим с ней познакомиться. Так синеглазым в книжный мир и ввалился. А с полок на меня вместо вечных истин уставились голые бабы с мужиками и без, выставив мне навстречу окорока, как в магазине продовольственного потребления, готовые продаться первому встречному, который сможет их оплатить.
