– Что же делать, жизнь так устроена, – перебил он меня, пожимая плечами, – в основе первого капитала всегда заложены воровство, грабеж и нечестность. Зато потом, как в западном обществе, из них получаются взаимная выгода, экономический рынок, высокий уровень потребления, уважение и порядочность.

– …??!! – это у меня дар речи отнялся, но я быстро взял себя в руки.

– За что же, – неожиданно ему говорю, – вы своего бога не уважаете до такой крайности? Если бог, по-вашему, есть, как же он допустит бездарное мироустройство, при котором последнее благополучие общества стоит на грабежах и нечестности первоначальной основы?

– Да что же Вы сами не видите, – осмелел он от очевидности факта и возражает мне с раздражением, – как люди живут, Вы посмотрите, как их разум, который для Вас грабитель и сволочь, дело умно поставил, что сейчас нечестному на рынке не выгодно быть…

– Да, – говорю ему, соглашаясь как будто, – вижу прекрасно, что ваш цивилизованный разум уже и честность подвел под категорию выгоды, у него скоро и совесть стоимостное выражение на рынке получит. Только ихние «честность» и выгода сотни лет механическим путем закона притирались друг к другу, а на нашем «свободном» рынке «честность» и выгода в обнимку не ходят, они, напротив, друг другу кукиш показывают. Как же ты думаешь, что будет делать твоя ВНЕШНЕНРАВСТВЕННАЯ цивилизация, – сунул я ему под нос красивое слово, – когда придет на российские рынки, где «честность» и выгода расплевались друг с другом, как коммунальные соседки по общей квартире? Она будет их грабить, потому что грабить их будет ВЫГОДНО, – размазал я ему очевидность факта.

– Они с богом живут, поэтому ушли от нас далеко… – задергался он невпопад карасем на крючке в страхе остаться без бога и без материи.

– Они с богом живут?! – чуть не криком выражаю я свое удивление. – Они с богом устроились. Попы религию сделали ремеслом, приносящим прибыль.

– Выдал из меня стишок против моей воли внутренний провокатор.

– А мне такой бог не нужен, к которому нужно пристраиваться, чтобы жить хорошо. Они вперед нас ушли, и ты нам предлагаешь к ним в хвост пристроиться, чтобы объедки после них подбирать? На халяву и уксус сладкий, как говорил один мой знакомый, земля ему пухом. Может быть, ты знаешь, где он, этот «перед»? Мне ничего бог про это не говорил, я думаю, никому из вас, наверное, тоже. Они скоро покатятся с горы, как камень Сизифа, раздавив ползущих за ними следом. Я это тебе сейчас обещаю без пророчества и ворожбы, ты их падение, может быть, еще при жизни увидишь, и не говори мне больше, чего не знаешь, про «перед» и «зад».

От твоей цивилизации человек мелким становится, он из глубины подсознания чувств выносится на поверхность ума. Великое вязнет в малом и пошлом. Но ты не думай, что глубины нет, если сам ее не имеешь, она еще разверзнется у вас под ногами, поглотив поверхность всей вашей умной глупости, через ваш ум самоубийство всему миру приходит. Глубину пустоты вам придется измерить, коль ни в бога, ни в душу, ни в черта не верить. Самоуничтожение – высшая цель человечества, все силы вашего ума по его дороге идут. Цивилизация и прогресс – средства достижения высшей цели – подменили собой эту цель. Из почвы бытия, как сорную траву, прогресс вас выполет по одному, – опять заговорил я рифмами от избытка чувств. – Твоя цивилизация творческую импотенцию духа торопится прикрыть фиговым листочком сексуальной свободы, но в каком-нибудь пункте исторического пути листочек тот упадет и явит миру животное, от которого человек уходил миллионы лет эволюции. Ты достижения современного общества не мерь общей выгодой, ты не суди о духовном здоровье по цветущему виду, – «в румяном яблочке червячочек точится», – ты ему в зеркало души посмотри, в искусство т. е. Что ты там видишь? Обломки ума на фоне смрада дыхания зверя, шоу-эксплуатация низменных инстинктов трудящихся масс. Правда, мы, получив «свободу творчества», в этом вопросе их уже переплюнули. У твоей цивилизации двойное лицо – ангельский лик и звериная морда, и ты мне про их духовность больше не смей ничего говорить.

– У них-то, может быть, и двойное лицо, а от нас давно уже один звериный образ остался. Водку пьянствовать да песни орать, по-вашему, что ли, духовность? – выдохнул он едва слабенький голос в бурный поток моих слов.

Я на полном ходу тормознул свои мысли, сделал вираж и пустил их по новой дороге.

– Вот вы, господа, которые умные, почем зря утверждаете, будто Россия свою духовность по кабакам промотала, на тюремных нарах в карты продула, истекла ее былая духовность мутной кровушкой в драках междоусобицы и в бытовых мордобоях, что, дескать, духовности нет в России ни на одну атмосферу, что духота стоит в России вместо духовности. Ну, если вы, господа, действительно так считаете, то я не знаю, что такое для вас значит духовность. Русский человек страдает от избытка духовных сил, а не от их недостачи. Ведь эта же аксиома невооруженному глазу понятна! Он только не знает, куда девать свой избыток, тратить себя на имущество он не хочет и поэтому не умеет, не хочет зарыться в собственность, как черепаха под собственной крышей, его тошнит от прав человека на примитив вашей жизни, настоящую русскую душу от вида вашей дебильной рекламы задом наперед выворачивает. Дайте ему, российскому человеку, точку приложения нерастраченных сил – он вам без рычага механизма мир перевернет, Смерть заставит жизни служить, бога с дьяволом в одну упряжку поставит. Дух, как пар, работает под давлением, а в вашей «свободе» творчества нет, нет цели для общечеловеческой мысли у вас, господа. Вы открыли духу все цензурные задвижки и вместо духа выпустили пар.

– Ну, вы один раз попробовали сделать смерть прислужницей жизни: семьдесят лет жизнь от смерти отличить не могли, обобрала она свою хозяйку до самых пят. И дьявола уже запрягали или он на вас ездил.

«Нет, вы только послушайте: “вы попробовали…”, значит, я, а не он, проповедовал массам идеологию Смерти, материализм т. е.», – подумал я только и ничего не сказал, желая гнуть свою линию дальше вплоть до честной победы лицом к лицу.

– Материализм показал историческую несостоятельность идеалов безбожия. Материя, – объясняет он мне новую общественно-политическую ситуацию, – ничто, ее как бы нет, она сущности бытия не имеет, она только глина, субстрат, материал для творчества идеи-скульптора. По Аристотелю материя существует потенциально, т. е. ее запредельное существование призрачно: она и есть и как бы ее нет. Есть, потому что должна же быть какая-то основа для возникновения вещей, а нет, потому что сама она, своей сутью, в этом мире реализоваться не может. Сущность материи не должна выйти в мир, где царствует Разум. Аристотель нам говорит: «ум-перводвигатель, как демиург-художник, приводит к беспрекословной упорядоченности бесформенную, неодушевленную материю». Для аристотелевского рационализма материя – изначально бесформенное, неодушевленное вещество, но никак не существо, упаси бог. А для Платона «вид материи мыслится посредством некоего незаконного умозаключения».

«Ну, думаю, сказал бы ты такое в период всевластия того, чего нет, Материи т. е., она сама бы тебя в один миг свела до ничтожества, – хотя ты и был не больше того, – ты бы у нее быстро сущность бытия потерял, она бы тебе доходчиво объяснила, где субстрат, а где скульптор, ты бы раньше ее вперед ногами ушел в небытие – в места не столь отдаленные», – подумал только, но не сказал, избегая подлости легкой победы.

– Я не знаю, что тебе Аристотель с Платоном сказали, только ты меня древнегреческими авторитетами не испугаешь, я еще не таких «авторитетов» на своем веку повидал. Материя, значит, должна в клетке сидеть по ту сторону существования, а Разум черпать из нее материал для строительства мироздания? Но Материи плевать на всю словесную демагогию Разума и Аристотеля. Материи темный загадочный лик явил себя миру сквозь революцию, из темного мира непрошенный гость. Материя стала одним из мыслящих начал вселенной. Материя-Смерть вырвалась из-под контроля Разума и заявила о себе страшными катаклизмами. Она в кровавой борьбе с боями пробилась в этот мир, где царствует Разум и противопоставила Разуму свою идеологию земного рая, путь в который лежит через террор революций, жертвы и кровь. Захватить власть над миром, построить рай на земле и Разуму доказать, что она такой же творец мироздания, не хуже его. Октябрьская революция – метафизический бунт Материи (и откуда только такие слова у меня взялись, может быть, автор их подсказал, а может быть, бог?) «К беспрекословной упорядоченности» – ты говоришь. Но если бы в душе Аристотеля, скрытно в его подсознании не сидело Оно, это вещество-существо, не забиралось бы тайно в его сознание, разве употребил бы он это слово – «беспрекословно», разве уместно применять его к мертвому материалу? «Прекословить» может лишь нечто одушевленное, пусть даже и бессознательное, но никак не мертвое вещество. Аристотель как бы заранее, из глубины своих древних времен, обозначает людям, кто в их доме Хозяин и чьей стороны надо держаться по всей дальнейшей истории человечества. «Незаконное умозаключение» – говоришь ты вместе с Платоном? Нужно именно «незаконное», «нечестивое», дерзновенное умозаключение человека, чтобы познать «непознаваемое», противоположное Разуму, законодателю мысли, Материю т. е.