Но когда действительно наступило настоящее испытание, – отчетливые размеренные тяжелые шаги ночью на чердаке в частном родительском доме, когда уже все спали, – я на удивление легко перенес то, отчего даже взрослому человеку с крепкими нервами стало бы не по себе. Шаги скоро стихли, и я даже не стал никого будить, а уснул быстро и без страха, почувствовав даже странное облегчение. Нет, это не была слуховая галлюцинация от постоянного нервного напряжения: шаги повторились еще раз, но уже днем, когда мы с братом были дома одни, – мы закрыли двери и убежали из дома.

Шаги больше не повторялись, но несколько позже пришло новое ни теоретической наукой, ни эмпирическим опытом, ни здравым смыслом не объяснимое явление: поздно вечером, с начала летней ночи, часов в 11–12, как будто долго и настойчиво ворочали ключом в замочной скважине, пытаясь открыть входную с улицы дверь. На вопрос – кто там? и что ему надо? никакого ответа не следовало и звук не прекращался ни на секунду. Когда отец резко, рывком открывал дверь, ни за дверью, ни во дворе никого не оказывалось. И продолжалась эта беспрецедентно наглая попытка открыть чужую дверь при наличии в доме полного состава семьи с наступлением каждой ночи, то слабее, то понастойчивее, в течение 2–3 недель. Но все до того привыкли к странным звукам, что уже не обращали на них никакого внимания. Оказывается, привыкнуть можно ко всему, даже самому необычному и необъяснимому с точки зрения привычной реальности. Но для меня эти явления знаменовались, как ни странно, выходом из мира мистических страхов, поэтому запомнились на всю жизнь. Вот уж действительно – клин клином вышибают. Нельзя, конечно, сказать, что я осмелел до такой степени, что мог теперь ночью принести с кладбища старый подгнивший деревянный крест, как это делали на спор мои товарищи, но все же ночные кошмары меня больше не мучили.

С годами я понял, что все пресловутые выходцы с того света – лишь жалкая пародия на истинную нечисть подлунного мира: примитивность, насилие, хамство, невежество, подлость, предательство, трусость, карьеризм, продажность, стяжательство, коррупция, узаконенное воровство, самоуверенная глупость, лживость, лакейство и лизоблюдство, жажда власти, богатство и почести, распутство духа и плоти, пошлость, разврат, извращения – вот та реальная нечисть, что правит миром через людей. Дети боятся эту нечисть как таковую, взрослые воспринимают ее как характеры отдельных людей, но пробивная бездарность, власть посредственности, клептомания, фанатизм, колдуны, экстрасенсы, астрологи, обезличивание и обобщение, некрофилия жирных душ лезут изо всех черных дыр нравственного космоса – посюсторонние охотники за детскими душами. Благоустраивают в захваченной душе среду обитания деловые химеры – Алчность, Рвачество, Хитрость и Ложь. У Гоголя страшна не та нечисть, которая является в явном виде, воплощенными образами, а та, которая кроется в людях и в их среде обитания.

Мы в детстве думали, что страх стоит, как тень, за дверью гроба. Но гробом оказался мир по эту сторону двери. Детской мукой по ночам страх стоял загробной тенью. Ее, посюстороннюю нечисть, чуяла душа невинного ребенка, как кони чуют мертвеца, но никак она не может одолеть святого круга невинной души, пока ребенок не становится взрослым.

Мне в детстве часто казалось, что пустая комната наполнена чьим-то незримым присутствием, сейчас моя комната наполнена незримой пустотой одиночества.

Вы не подумайте, что я для оживления сюжета необычные явления сам придумал, так все и было на самом деле и научного объяснения этим явлениям нет никакого. Вы же так не подумаете: вор залез на чердак чего-нибудь там украсть и расхаживает по потолку, как у себя дома, когда все дома. Или в другом случае: вор подбирает к дому ключи или отмычку в присутствии всех домашних, да громко так нарочно гремит для испуга, и исчезает, как приведение, когда отец резко дверь открывает. Если бы я хотел оживить ваш интерес по ходу рассказа, так я бы похлеще чего-нибудь выдумал. Но чего не было, того нет, а что было, то было.

Дальнейшая земная жизнь все же вынула меня из бессмертия, из меня самого, на выходе из детского мира в реальность существования. Я равнодушно увидел, что смерть живет и днем, на свету, весь мир, как лакмусовая бумага, пропитан ее составом, окрашен в ее серые тона, она есть последний хозяин мира сего, весь мир пропитан запахом смерти, как воздух, наплывший на выгребную яму, и жизнь сама есть форма существования смерти, но человечество утратило нюх на зловоние, как бомж, живущий рядом с помойкой. Основа жизни соткана из черных нитей тьмы, в полотно простое жизни смерти нити вплетены. Чувство физического бессмертия стало уходить от меня, я почувствовал смерть не рядом, а внутри себя, – она повседневно, исподтишка проникала в меня, минуя критические ситуации напряжения воли и духа. Мысли о бегстве от смерти и от себя выпадали в душу осадком, иной раз поднимаясь со дна песчаными бурями и снова затихая на время. Но куда от нее сбежишь, если она внутри, тем более от себя, падшего грешника родом из смерти? Смерть, как лиса грызуна, из любой норы человека достанет, в какой бы мир он ни скрылся, у нее везде агентурная сеть и длинные руки. Единственное спасение человечеству – встретиться с ней глазами в упор. Но смерть представляется человеку медузой Горгоной с гипнотическим взглядом и змеями вместо волос. Вы не верьте, кто скажет, что смерть слепа и не разбирает правых и виноватых, что на месте глаз у нее провалы в зияющую пустоту. Нет, она из той пустоты через провалы глазниц завистливо смотрит в свои владения, где лакеи живут, как хозяева, не зная настоящей хозяйки и не желая ее признавать. Она в 20 веке прозрела, ей больше не нужна посторонняя помощь, чтобы веки от земли поднимать. Смерть о жизни знает больше, чем жизнь о себе. Прорывая мира грани, тайна смерти рвется в мир. Смерть разрывает время, как зверь зубами добычу.