Сплошное движение вселенской копоти изрыто лунными ямами, будто тьма украла свет у луны и несет его в тайное логово. На тучном теле больного неба воспаляются раны грозы. Они режут его на рваные части и быстро затягиваются пережженным салом тяжелых туч, будто все слезы, выплаканные человечеством, собираются хлынуть вторым всемирным потопом. Их бурные ливни сметут все, что творилось на земле человеком, потому что все творилось не так, вопреки божьей воли и замыслам бога.
Любопытный нос дороги обрезан лезвием горизонта. Рельсы параллельными линиями уходят в даль, сходясь в бесконечности черной точкой уходящего поезда. Конвойный ветер погнал по этапу опавшие листья в забвение, один из них, арестант, кинулся в сторону и ударился в стену, распластавшись по ней, как ребенок по матери, ища в ней защиту от мира, рожденного в смерти. Но дождь – охранник на вышке – ударил короткими очередями и смыл бедолагу с равнодушной стены к подножию праха преть в могиле земли.
Взбесившийся дождь открыл непрерывный обстрел по деревьям, окнам и крышам, собакам, людям, котам, – всему живому и не живому, что стояло и бегало в панике от холодных назойливых пуль. Дождь ударил сплошной стеной в мании величия Второго Потопа. В моем экране-окне, исказившись помехами, изображение поплыло серыми волнами с треском и грохотом телеги на мостовой. Дождь бушевал обиженным пьяницей, который приходит в гости незваным, кидался в драку и неприлично ругался, изрыгая несвязные речи. Исхлестав бессмысленно пьяную ярость, он стал слабеть, терять равновесие, плакать и жаловаться на свое одиночество и проклятую долю. Он еще порывался скандалить и плевать на весь мир, но, споткнувшись, упал в грязь лицом и уснул замертво, распластавшись на дворе под забором, так и не достигнув размеров Второго Потопа.
В остывшую сковородку пустого неба вляпался блин луны – недожаренный, бледный, без масла. Он льет в меня сырым молоком, приглашая на скудную трапезу, молочные реки дорог текут ко мне в лунном свете. Поминальный свет луны, не церемонясь приличием, уже тогда глядел на меня, как на своего брата-покойника. Когда человек переболеет страстями, в нем остается один лунный свет, видящий нездешние дали за пределами мыслей и чувств. Луна – призрак солнца. Лунный свет, как и мы, не имеет настоящего имени – он лишь тень, отражение солнечного и напоминает мыслям о том, что с обратной стороны жизни существуют те же боль одиночества, тоска и бессмысленность, как на ее лицевой стороне, только в явном виде и усиленной степени.
А вот вам другая картина из того же окна-телевизора. Ночь выткала на небе звездные узоры, весь мир очарован молчанием звезд, погружен в тишину, как в молчание Бога. Нелепо пытаться словами проникнуть в молчание, молчание неуловимо для слов – слова боятся молчания, а молчание не отвечает словами. Пробить молчание словом, все равно, что бить горохом об стену. Молчание можно только почувствовать, о чем оно молчит. Голова легко обдувается мыслями. Деревья стоят в хрустале из инея, и только тронь, как послышится осыпающийся звон хрусталя. Деревья перемигиваются искрами света на хрустальных подвесках. Алмазные ожерелья созвездий, звезды посреди блеска снега висят на елках, как игрушечные украшения в праздник Нового года. Тени домов и деревьев, лунный свет и сияние звезд сливаются в единой ночи земли и неба. Восход солнца бесцеремонно заголил небу подол. Заря цветным покрывалом развесилась на деревьях. Мертвая тишина и покой стоят до самого неба, будто беспокойное время ушло куда-то с земли и опустилась неподвижная вечность, зачарованная собственной тайной. Пугающая красота и величие, земля лежит с торжествующим видом покойника и, кажется, уже никогда не придет в движение и суету обыденной жизни.
Но вот уже по-другому, через одно мгновение только, живая земля стоит перед космосом вся в белом цветении, как в подвенечном платье невеста перед тайной венчания с женихом в черном фраке. Лунный воздух чище стекла, отмытого доброй хозяйкой. Тишина и покой стоят до самого неба. Невеста наполнена ожиданием счастья причастности к великим делам любимого суженого и тайнам их общей судьбы. К ней еще мыслей таких не пришло, что ее видный красавец жених весь в черном фраке и сияющих звездах, с необъятным умом о космических далях не умеет даже гвоздь в стену вбить. Она скоро поймет его гениальную неспособность жить, как все люди, и будет сама незаметно тянуть лямку забот, оберегая его самолюбие. Из детского мультфильма: – тетя, что Вы делаете? – спрашивает девочка тетю-дворника, – она же звезда. – На небе она, может быть, и звезда, а на земле она – мусор. Земля – это место, где звезды превращаются в мусор… и мусор возносится до звезды.
Луна, заступница и покровительница нашего брата покойника, забывает от удивления закон необходимости все время скучно идти по одной и той же мертвой орбите и замирает в тишине, любуясь картиной венчания безродной земли с космосом-аристократом. Длинные языки дымов высоко втягиваются из печных труб лизнуть луну вместо сахарного леденца. И мало не уверен, что сейчас дым над каждой трубой в серебряном свете обратится в джина, и джины, упав к твоим ногам, скажут покорно: «О, повелитель, ты вывел нас из плена небытия, увидев нас существующими, заказывай три заветных желания, и мы тебе их мигом исполним». А в голову, как назло, лезет нелепость и чушь и ничего достойного повелителя джинов придумать не можешь.
Вы мне, конечно, скажите, что любитель выпить спиртного не может так чувствовать и автор здесь не к месту вставил опять собственный вымысел. Автор здесь правильно угадал лишь то, что любителю выпить только чушь в голову лезет вместо бесконечной вереницы желаний, которые неустанно преследуют трезвую голову. А я спорить с вами не стану, а только скажу из опыта своей жизни: к какой последней низости может стремиться «высокое» и как глубоко в «низком» таится тоска по возвышенному. Магнетическая сила нижнего мира влечет к себе высокие души и низкие души стремятся к высокому. И логически вам доказывать свою душу не буду, в которой только одно желание есть – быть посреди этой тайны, и вдогонку вам дам еще один образ, возникающий в ранней осени, когда поля насквозь просвечены прощальной далью уходящего времени. Чистота, прозрачность и печать тишины – будто сквозит иной мир лицом нездешнего покоя и торжества. Роса – ночные слезы вселенной, драгоценным жемчугом рассыпались по траве. Птицы, поля, цветы и букашки замерли в удивленном оцепенении, и не отрываясь, смотрят на льющийся сквозь деревья незнакомый им свет. В нем мало тепла и он плохо греет, но сквозь его прозрачность видится тайна, подаренная небом земле. Она близка, она рядом, протяни только руку… она уйдет в даль, как мираж. На закате природы проступает и светится вечное. Очарованный покой и земля, будто девочка, не выдержит, сорвется, тронется вся и пойдет за видением от людских потерь, мучений и суеты.
Время, скованное откровением свыше, не шелохнется ни листиком, ни травинкой. А оттуда, из другого мира, к нам плывет тишина чуть заметным дрожанием воздуха, холодным золотом осеннего солнца и огнем рябиновых гроздьев. Это отсвет новой земли, грядущей Отчизны, ушедшей вперед от нас далеко по пути движения к богу. Она ждет нас там всеми силами сердца своих уставших детей, отверженных миром, снося здесь упреки ругающих ее и клянущих: почему убогая, почему не богатая, почему умом не живешь, почему в исторические дебри тебя все время заносит? Но где-то там, в зазеркалье белого света, сердце видит живой ее образ вечно прекрасный и юный, и когда-нибудь после всех обид и невзгод она придет в этот мир в величии, славе и блеске, светлой, стройной, загадочной и улыбка Джоконды затмится в лучах ее тайны. Из страданий, нищеты и убожества, из перегоревших в сердце обид явится та, кому предназначено повести весь мир от пошлости выгоды к высшей цели, что рождалась в ней посреди крови, грязи и праха. Но разве нищие сердцем увидят в отсталой России королеву земли? Они хотят жить здесь, сейчас и немедленно, любой ценой богатеть, отрекаясь от матери и попирая ее. Заросло поле жизни сорняками вранья. Урожая духовного вещей правды не жди. Люди свой разум сделали орудием лжи. Ряженная пошлость танцует на твоих священных гробах, Россия. Кто же повенчает королеву-мать на земной престол, вернется ли к детям вера в нее, разгадают ли они ее тайну, которая все глубже уходит в бессмысленность, смерть и ненужность?
