Христос, устояв перед искушением властью, обрел такую власть над людьми, какая не снилась Антихристу. Чем отличен духовный вождизм Христа от власти Антихриста? И тот, и другой делают из человека овечку, только один овечку стрижет, а другой ее холит, один ее пасет в горнем мире, другой – в дольнем, но человека не видят ни тот, ни другой. «Пасти все народы жезлом железным», – сказал Иоан Богослов в «Апокалипсисе».
Осознавший свое падение и ответивший за него человек может стать Человеком, но Христос взял его падение на себя, не падая сам. Возродиться, воскреснуть может только тот, кто умер, кто пал. Христос не умирал и не падал, он избежал греха рождения в смерти, он не страдал адскими муками себялюбия, ненависти и эгоизма, он не искал себя на земле. По какому же праву он понес на себе грехи человечества?
«На миру и смерть красна» – есть ли в этом подлинность мук? Я не понимал мук Христа. Что такое физическое страдание распятой временной плоти богочеловека, сознающего свое место и назначение, любящего и верящего в падших людей и в их всепрощение милостью бога? Что такое было его страдание рядом с моим, человека, не знающего, кто он такой, свое место и назначение в мире, человека, увидевшего себя со стороны жалким червем, паразитом, ползущим по высокому дереву жизни, когда неизвестно за что, сгораешь стыдом и позором и жаждой исчезнуть в небытие, сбежав из памятей-тюрем всех родных и знакомых, человека, ищущего образ свой среди глупости, грязи и пошлости смертной жизни, для которого физическая боль – лишь короткое избавление от душевных страданий? Пожалуй, очень многие на земле, если не каждый, прошли крестный путь покруче Христова распятия.
Ходил я по своей жизни с такими мыслями о муках Христа, пока не приснился мне странный сон, посланный мне в назидание свыше. Будто лежит передо мной человек средних лет в рваном рубище с бородой и Христа я в нем никакого не чувствую, – человек, мол, самый обычный, как и ты, образ божий. А над человеком измывается свора бандитов. Они пытают его каленым железом и рвут с него кожу. И боль человека я почувствовал, как свою, скорее не боль, а присутствие боли, я почувствовал, что она есть. И когда один из бандитов взял в руки железный «костыль» и поднес его к запястью распластанного человека, чтобы прибить его к доскам, присутствие боли сделалось для меня таким очевидным, что я не выдержал и проснулся.
Что означал этот сон, зачем он приснился? В доказательство ли моему неверию реальности мук Христа, что его физическая боль была и болью духовной, невыносимой для человека, или, может быть, еще в каком-нибудь назидательном смысле послало мне его сонное царство, но я не вынес из него никакого урока, кроме опасения так думать про бога.
Разумеется, такая непотребная ситуация у нас с золовкой не могла больше длиться. Нужно было на что-то решаться, что здесь кота за хвост тянуть. Пришел я к ней однажды и заявляю: давай, мол, чинно и без обид разделим до конца все, что в доме осталось, и разойдемся в разные углы по-хорошему. Она глядит на меня, как на постороннего человека, который вдруг ни с того, ни с сего зашел с улицы в дом делить чужое имущество. Пришла в себя и задает мне вопрос со своим объяснением.
– Тебе зачем наследство родителей, чтоб его безжалостно пропивать? Пусть оно у меня не тронутым постоит как память о тех, кто его наживал. Мне без имущества никак нельзя, а вы, пьяницы нищие, не плюсом, а минусом пробиваетесь, не от избытка имущества, а, напротив, от его недостачи вы себя чувствуете. Ты как был без ничего («значит, с чем-то?» – начинаю я сам попадать в ход ее рассуждений), так тебе сейчас этого добра еще больше привалит, а вот если богатый имел все, да остался ни с чем, тогда он в обществе ноль хуже нищего. Когда ни к чему ничто прибавляется, так можно и за прирост принять как-нибудь: вот ведь дают же как-то два минуса плюс, если их вместе скрестить в умножении. Но вот когда из положительной суммы все вычитают под видом пожара, воровства, налогов и революций, так тут, кроме голого ноля, ничего не найдешь, как ни думай. Так что, если тебе кто говорит, что нищий беднее богатого и положение зажиточного на земле человека прочнее, чем неимущего, тот плохо учил математику, и ты, двоечник, должен мне спасибо сказать за то, что я несу на себе твою ношу, каждый день рискуя остаться ни с чем.
Ну, что ж, думаю, логично. И откуда в глупой женщине такое глубокое понимание математики?
– Я всю жизнь, как последний каторжник, на твой дом батрачила, а тебе ни за что, ни про что половину отдай! – кончилась у нее математика и пошла привычная речь.
«Ох, – вздохнул я внутри себя, – хорошо мать не слышит. Это вам не партийно-профсоюзное собрание было бы, где все имеют один общий голос, тут вселенский вопрос – кто на кого всю жизнь батрачил – дебатировался бы до Второго Пришествия.
– Вот тебе все имущество, – и для пущей убедительности последнего довода такой жест по себе рукой провела, что мне и ответить нечего было. Одно дело, когда такой довод мужчина приводит, – ему-то есть что привести в свое оправдание, а потому и оппоненту есть на что возразить. Но когда женщина приводит вам несуществующий довод, то мужчина просто теряется и его готовность к отпору проваливается в пустоту, которая существует у женщины на месте последнего довода. Так что остался я, как у вас, живых, говорится, с носом вместо имущества, с этой самой пустотой женского рода.
Но я не стал долго расстраиваться потерей наследства, я себя без имущества лучше чувствую, как здоровый человек без навязчивой болезни. Вот говорят, свободы в нищете не бывает, а я вам скажу – свобода! да еще какая свобода: не нужно из кожи и совести лезть и тужиться, чтобы казаться не хуже других. Зачем мне казаться не хуже кого-то, если я есть не хуже кого бы то ни было. Кто-то сам по себе, а я сам по себе, и не золовке с подружками мерить, кто кого лучше стоит. Чем богатый от бедного отличается по существу в масштабах всего мироздания? Только тем, что на одном падающем в бездну предмете одно пресмыкающееся расположено на голову выше другого.
По-моему, судьба имеет два свойства – высокое и низкое, а среднее – не жребий, не рок, так просто, общее шевеление муравьиной кучи. Но люди боятся низкого свойства судьбы, а высокого не достигают и предпочитают жить без нее, без судьбы т. е., в среднем уровне существования, как моя золовка с братом, к примеру. Это у них называется «жить, как все люди» или «жить не хуже других». А если у других есть, чего у них нет, то они себя ущербными чувствуют. А мне глубоко плевать, чтобы я от барахла вещей и предметов свою несостоятельность чувствовал. ВСЕ ТАК ЖИВУТ – вот то чудовище, пожравшее миллиарды человеческих душ. КАК ВСЕ сожрало человека и не подавилось его божественным подобием. КАК ВСЕ кроит из души человека то, что нужно ВСЕМ. КАК ВСЕ – обобществление людей в казенную собственность. Номенклатурные наместники Хозяина мира сего утверждают свою власть над людьми посредством неусыпного чудовища ВСЕ ТАК ЖИВУТ. ВСЕ ТАК ЖИВУТ – тень, разросшаяся на человеке и сам человек, каким-то образом еще уцелевший позади своей тени. Дети безликого общего ВСЕ ТАК ЖИВУТ, внуки пустой бесконечности. Социальная среда – зловещая надреальность, перед которой сюрреализм Дали – детские фантазии.
Если человека сравнить как живой объект относительно мертвых предметов имущей роскоши, то в таком сочетании человек ничего не выигрывает, а даже напротив – много проигрывает. На изделие роскошных предметов идет много ума и сноровки больших мастеров, а сделать человека ума много не надо, я бы больше сказал – совсем не надо ума. Участие ума в творческом акте творения человека только мешает процессу и ничего более ему не дает. В этом акте участвуют не мозг, не умный рассудок, а самые глупые части человеческого тела. Так что, мне представляется, все мы – и гении, и таланты, и дураки – из одной глупости вышли, только одни из нас, которые пошустрее, растащили ее далеко по государственным постам, книгам и политическим партиям, а другие на своем месте ей верную службу несут. Общность происхождения рода человеческого из мест, весьма отдаленных от святости и благолепия.
