Она и подумала. В метро народу было меньше, чем недавно, Алисе даже удалось присесть в уголке. Сцены из квартиры Фёдора встали перед глазами: торчащие из-за стола ноги, безжизненный парень, цепкая хватка руки, пристальный взгляд сумасшедших глаз… Что он говорил про перстень? Артефакт… Это что-то странное, вроде бы из прошлого. Или магическое. Магию следовало бы исключить, но голубые искры под ладонями Алиса видела точно. Она не сумасшедшая. По крайней мере, ещё недавно была нормальной…

При выходе из метро зазвонил телефон. Папа орал в трубку так, что Алисе пришлось отдалить телефон от уха из опасения за свои барабанные перепонки:

– Не кричи. Что случилось?

– Ты мне объясни, что случилось и какого перца ты поперлась в квартиру с трупами?

Алиса ужаснулась. С трупами?!

– Тот парень… – едва выговорила она, и горло сжалось, не пропуская ни звука.

– Что ты откачала? Живой! Там было ещё два трупа, по углам валялись, неужели не заметила?! – с бешеным ехидством ответил папа.

Алиса помотала головой, забыв, что папа её не видит. При этом она судорожно пыталась вспомнить хоть какие-то детали комнаты, кроме раненого парня по имени Леви, но, как ни старалась, не могла. Папа продолжал рычать в телефон:

– Что я тебе говорил? Если дверь не заперта, если есть следы взлома? Что?!

– Не входить и вызвать милицию, – упавшим тоном ответила Алиса. – Пап, но он бы умер…

– А тебя бы не таскали в полицию! – рявкнул папа. – И меня на ковёр к начальству, мол, что-то твоя девица начала мелькать в сводках!

– Пап, я же не нарочно! – она аж осипла от страха. – Я же пошла отдать… диск забрать!

– А наткнулась на трупы. Тот мужик, что вас чуть не сбил утром, рулил угнанную машину!

– А я тут причём? – у Алисы брызнули слёзы из глаз. – Я же его не знаю! Пап… Меня, кажется, хотят убить!

В трубке поперхнулись и замолчали. Потом папа напряжённо спросил:

– Во что ты вляпалась, доча? Отвечай честно, я смогу тебе помочь!

– Да ни во что, в том-то и дело! Я не знаю, кто и за что, но в совпадения не верю…

– И я не верю.

Папа тяжко вздохнул, Алисе показалось, что у неё на виске даже волосы всколыхнулись. Потом она услышала:

– Ты где?

– Еду домой, но…

– Дома за батареей лежит заначка, ну ты знаешь. Возьми, сколько нужно, собери вещи, купи билет на электричку и езжай к бабе Гале!

– Пап, а институт?

– Забей! Разберёмся, и вернёшься! Поняла? Никому ни слова! Ни маме, ни Женьке – никому! Я сам. Телефон отключи!

Отключившись, Алиса растерянно огляделась. Уехать? Скрываться? Бросить всё? Как это? Всё из-за перстня проклятого… Это он во всём виноват! Не надела бы его тогда на палец – ничего бы не случилось! А снять нельзя… Вот уж точно – артефакт! Как в старых фильмах про Индиану Джонса или Лару Крафт! Но они были умнее Алисы, гораздо умнее.

Придётся расплачиваться за свою глупость. Вздохнув, Алиса пошла к дому. Может, папа всё выяснит быстро, и она вернётся домой к началу знанятий?

Дома никого не было. Мама в больнице на смене, брат в колледже, папа, естественно, в своём кабинете на Петровке. Алиса прикрыла глаза, потёрла веки пальцами, соображая, с чего начать. Вещи. Надо собрать вещи, тёплые. Ведь баба Галя, папина мама, живёт в посёлке городского типа в частном доме. А отопление там дровяное… Зубную щётку, шампунь и ополаскиватель с протеинами шёлка… Любимую пижаму из фланели с белыми котиками… Все равно этот побег ненадолго! Папа во всём разберётся! Может быть, даже найдёт Фёдора…

Алиса металась по квартире, собирая вещи в большой спортивный рюкзак, потом бросила его рядом с сумкой в коридоре и пошла в зал. Сунув руку за батарею, она нащупала небольшую плоскую коробочку. Родители хранили здесь заначку. Денег было не очень много – Алиса, не считая, взяла половину. Хватит. Ведь она уезжает ненадолго. Да и баба Галя накормит, если что…

Выйдя из квартиры, Алиса заперла дверь, бросила ключи в сумку и достала мобильный. С сожалением открыла заднюю панель и вытащила батарею и сим-карту. Теперь её не вычислят по звонкам. Папа плохого не посоветует.

А теперь на вокзал. Электрички в Подмосковье ходят каждые полчаса.

Над городом буйствовала весна. Зелень владела дворцовыми парками, и садовникам стоило больших усилий приводить лужайки и цветники в порядок. Тяжёлые гроздья соцветий всех оттенков радуги – розовых, алых, жёлтых, оранжевых и даже кое-где глубоко синих – свисали с деревьев, привлекая маленьких пташек и деловитых пчёл. Во дворце всегда пахло цветами. Во дворце всегда была весна.

Но последние три дня весну омрачили фиолетовым и белым. Столица аригоната была в глубоком трауре. Светлые ленточки покрывали ветки деревьев, почти скрывая зелень листьев. Лиловые полотнища полоскались на ветру, вызывая острую тоску. Почему этот цвет считается похоронным в аригонате? Почему не чёрный, как в Старом мире?

Фер отошёл от окна и поправил покосившуюся свечу. Вернулся к гробу. Настоящее произведение искусства, а не последнее пристанище двадцать седьмого ариго из династии Справедливых… Вырезанный из цельного куска горного хрусталя, изукрашенный лилиями, символом ариготов, гроб покоился на специальном помосте в тронной зале. Лицо отца, отёчное и резкое, словно чужое. Жилистые руки с набухшими венами сложены крест-накрест на груди. Кружева, везде кружева тонкой работы, те, что привозят из далёких северных земель. Отец никогда не любил финтифлюшек, но Сенора настояла на своём: она пожелала, чтобы хоть после смерти двадцать седьмой ариго был одет согласно этикету.

Фер сел у изголовья на специальный церемониальный стул, из горного же хрусталя, холодный, жёсткий и неудобный. На таком не рассидишься, а главное – не уснёшь. Над телом усопшего ариго следовало сидеть три ночи и три дня, сменяясь по очереди. Скоро, вероятно, придёт Сенора, будет ахать и плакать все положенные ей четыре часа… Фири отсидела полчаса и упала в обморок. Когда её привели в чувство, сестрёнка с ужасом в глазах рассказала, что отец словно ожил, хотел сесть в гробу, звал её… Оставшиеся три часа Фер провёл рядом с ней, на стуле, посадив Фириель на колени, развлекая рассказами о том, как они ссорились в детстве, как отец их мирил, учил ездить верхом и драться на деревянных мечах.

Теперь его очередь. Бдеть у изголовья отца и заботиться о Фири.

Тяжёлая дверь надрывно скрипнула, заставив Фера вздрогнуть. Огонёк свечи колыхнулся от сквозняка и снова вытянулся вверх, зачадил, затрещал. Фер снял со свечи нагар, даже не обернувшись. Сенора. Или канцлер. А может, мастер Миш, который был для отца кем-то вроде Леви…

Шорох длинных юбок неспешно приближался. Всё-таки Сенора… Фер поморщился. Видеть мачеху сейчас совершенно не хотелось. И так получил на орехи за перстень, и так из-за него все артефакторы и придворные маги на ушах третий день, пытаясь всеми силами найти утерянное сокровище ариготов. Хорошо, хоть перстень отца не исчез, хранится у канцлера под семью замками. И это не метафора, отнюдь. Вдовствующая ариготта Сенорель вся в трауре, фиолетовый цвет жутко старит ее, поэтому настроение у мачехи просто убийственное, не говоря уж о том, что теперь она будет задвинута на второй план… Встречаться с ней сейчас – безумство чистой воды!

Фер приготовился вяло обороняться от нападок несчастной женщины, но внезапно почувствовал на плечах нежное поглаживание. Что за…

– Надеюсь, Его светлость ариго позволит мне остаться с ним на ночное бдение? – мурлыкнул на ухо чарующий мягкий голос. Фер обернулся:

– Линнель? Что вы здесь делаете?

– Здесь – в тронной зале? – уточнила девушка, продолжая ненавязчиво разминать его мышцы.

– Здесь – во дворце! – отстраняясь, ответил Фер.

– Ваш покойный отец пригласил нас поучаствовать в ежегодной зимней охоте на лис, – Лин пожала плечами и зябко поёжилась. Из её всегда безупречной причёски выбились два завитых локона, словно небрежно, но Фер прекрасно знал, что небрежность и Линнель – несовместимы. Обнажённые плечи и руки тщательно припудрены, шаль обвёрнута вокруг талии – на всякий случай, если станет холодно – каждая складочка на платье заглажена именно в том месте, где положено.