Но буквально через полгода тон записей изменился. Сыновья обращались к нему, только когда что-то было нужно, дочь, которая всегда была к нему ближе, потому что они не брали ее в свои игры, мириться не хотела. Он с горечью писал, что и сам бы с собой не помирился после тех слов, что наговорил, хотя видел, что парень у нее толковый и любящий. Дедушке стало одиноко. Внуков он видел редко, мало, а хотелось. Единственная внучка и вовсе росла, не зная, как выглядит дед. Он жалел о своих поступках и словах по отношению к детям, скорбел по жене, ушедшей из жизни еще до моего рождения, и умирал от одиночества. И тогда ему в голову пришла идея сделать себе химеру. У каждого второго мага она есть — ритуал создания двойных несложен, хоть и затратен. Но дедушка же не каждый второй.
Первый эксперимент окончился неудачей — человек-волк-кот прожил два дня и умер по непонятной причине. Тогда дедушка снова отправился в детскую больницу. Для химер законодательно разрешено использовать малышей, чью жизнь медицина не может спасти, с разрешения родителей. Он обещал себе, что это будет вторая и последняя попытка, несчастного тупого двойного он создавать не будет.
И там он нашел Максима. Годовалого мальчика с детским церебральным параличом, пороком сердца, раком крови, кистой головного мозга и хроническим гайморитом. “Неясно, как этот сгусток болезней дожил до года, но он радостно смеялся, когда я взял его на руки, потому что этого давно никто не делал” — и мне пришлось утирать слезы. Дедушке хотелось заботиться о ком-то, кого-то любить и получать в ответ те же чувства, раз уж семья от него отвернулась или была им по ошибке отвергнута. Весьма красивый, очень интересный мужчина, он мог бы жениться второй раз, но даже, кажется, и не думал об этом. На столе все еще стоит черно-белая фотография моей бабушки в молодости.
Казалось, второй эксперимент тоже окончится неудачей. Ритуал избавил мальчика от всех болезней, но он был настолько слаб, что вряд ли бы протянул и день. А потом вдруг окреп, за неделю научился неплохо ходить, активно повторял слова за хозяином и радовался жизни. Слова дедушки пропитаны такой нежностью. Он даже писал, что хотел бы показать мне этого маленького проказника, мы бы явно подружились. В четыре года Макс уже умел читать про себя, в дневник был вложен листок с его корявенькими упражнениями в чистописании. Образование он получал мощное, иначе не скажешь. К десяти годам блестяще выполнил экзаменационные задания для девятого класса по русскому, математике, литературе и биологии, чуть хуже — по физике и химии. Гуманитарий. Дальше ему было позволено самому выбрать направление, в котором развиваться. С пятнадцати лет, как гордо писал дедушка, он занимается переводами с английского и немецкого “по Интернету”, неплохо этим зарабатывает и покупает себе все, что хочет.
Это все прекрасно, но где я? Лето пять лет назад, где оно? Отложив дневник, я встала и подошла к полке. Вот тонкая книжица в твердой кожаной обложке, листов на сто, не больше. Как-то она не вписывается в общество трехсотлистовых томов дневников. Да. Она обо мне.
Вернувшись в кресло, я взяла яблоко и осторожно раскрыла тетрадь. Первая запись — через полгода после моего рождения. Вклеена цветная фотография, где я сижу, счастливо улыбаюсь беззубым ртом и трясу смазавшейся погремушкой. Такая у нас тоже есть — это первый раз, когда я сидела самостоятельно. От написанного под фото слезы навернулись на глаза: “Этот Человек прислал мне фото почтой. Просил не говорить дочери. Моя внученька научилась сидеть!”. И дальше в таком же духе. Папа присылал ему фотографии, не всегда именно ключевых моментов. Это была их маленькая тайна от мамы. А дед, кажется, очень меня любил. Много фотографий из детства, первое первое сентября, первый последний звонок, первая научная конференция и мой доклад об экологии области. Весна, мне только исполнилось шестнадцать: “У Яны мой дар! Она маг огня! Человек сказал, что от глотка яблочного сока она полыхнула так, что едва не спалила кухню! Единственная из моих потомков!”. Ясненько, а мама-то гадала, откуда он узнал… Про то лето было написано очень много. Дедушка умилялся тому, как я похожа на свою маму, которая, в свою очередь, похожа на свою. Радовался, что характером я в мать — немного дерзкая, “пробивная”, любознательная. Была там и запись о том, что он переписал свое завещание, оставив все мне, потому что я его “любимая внучка и наследница дара”. Он смеялся над смущением впечатлительного химера, ныкающегося от меня во всех углах, радовался тому, что мне все интересно, что магия легко мне подчинилась, что мой катализатор — не слишком редкий продукт. Я даже пожалела о том, что слушала маму и не приходила к нему в гости — дед тосковал. Дальше нашлись фотографии в форме с первого сентября в универе, копия списка зачисленных, где моя фамилия была обведена красным и много раз подчеркнуты мои немаленькие баллы за школьные экзамены. Он гордился мной, моей успеваемостью, спрашивал у моих преподавателей, легко ли мне дается учеба. Он любил меня, а я всегда была уверена, что девчонки для него не авторитет. Мама за своей смертной обидой не видела, что он тянулся к ней и ко мне. Но я не буду ей рассказывать об этом. Во-первых, папа получит по ушам. Во-вторых, она будет раскаиваться и винить себя, а так она относительно спокойно восприняла известие о смерти отца. Как же жаль, упущено столько времени…
Вернув дневники на место, я отправилась спать. Уже почти три, а мне ко второй.
Естественно, я не выспалась. Вторую ночь подряд. Кошмар какой, надо сразу, как Макс придет из клиники, лечь с ним спать! Просто спать.
Я его не дождалась. Вняла слипающимся глазам и легла подремать.
Разбудило меня осторожное шебуршение рядом. Я прижалась покрепче к обнимающему меня химеру, заработав мягкий поцелуй в лоб, и спокойно заснула в его объятиях. Чувствую себя принцессой…
========== Часть 11 ==========
Утром тридцать первого декабря я проснулась, как обычно, в теплых объятиях тихо сопящего химера. Новогоднее настроение владело мной уже неделю, и его не омрачала даже начинающаяся с десятого января сессия. Потому что я первый раз буду встречать год с тем, кого люблю. И это, в самом деле, такое волнительное чувство… Мы сходим купим все нужные продукты, потом Максим останется готовить, а я пойду поздравлю родителей. Дом мы уже украсили на выходных, он светился весь, как игрушка. Такое ощущение, что у меня уже своя семья, потому что родители вообще не противились моему желанию первый раз в жизни отпраздновать не с ними. И Макс хитро щурится последние несколько дней — явно что-то приготовил. Я тоже заказала для него подарок, символичный такой. Интересно вот только, понравится ли ему. Наверное, да.
Глубоко вздохнув, брюнет сморщился, открыл глаза и мягко мне улыбнулся. Такой красивый, особенно улыбка шикарная…
— Доброе утро, — мурлыкнула я, прижимаясь поближе.
Вместо ответа он поцеловал меня, ласково оглаживая теплой шершавой ладонью плечо и шею. Все такой же нежный, все так же ластится и, кажется, совсем не собирается меняться. Лучший на свете.
Правда, долго валяться не вышло — Макс сел, сладко потянулся и потащился в ванную. Провожая взглядом идеально прекрасную задницу, обтянутую темными боксерами, я в который раз пообещала себе сфоткать его рельефную спину, обязательно вместе с этими умилительными ямочками на пояснице, и поставить себе на рабочий стол телефона, забив на все приличия. Потому что ну просто невозможное зрелище… Несмотря на чешую.
Пару минут, лениво ворочаясь, я решала, чего хочу больше — поваляться или в душ с химером. Душ победил, и я даже выпуталась из одеяла, но Максим уже вернулся с влажными волосами и даже одетый. Разочарованно застонав, я плюхнулась обратно на подушку. Усмехнувшись, ворчун взял меня на ручки и отнес в ванную, чмокнул в нос. Но не остался, с этим пришлось смириться.
На улице приходилось соблюдать приличия — оба сунули руки в карманы и даже молчали. Я, как и всегда, накинула форменную куртку, чтобы люди держали дистанцию и не были наглыми. В тупике ребятня собрала снег с дворов и сделала горку, но даже утоптанный снег плохо скользил. Щелкнув пальцами, я растопила верхние пару сантиметров горки и тут же заморозила. Стоявший посередине расстроенный пацан тут же шлепнулся на зад и легко съехал вниз. Отвернувшись от радующихся детей, я улыбнулась и вдруг земля ушла у меня из-под ног. Пребольно ударившись копчиком об утрамбованный скользкий снег, я захныкала.
