— Тебе же нравятся блондинки, — хмыкнула я, плюхнулась рядом, пристроив голову на широком плече.

— По-моему, ему нравится все, что женского пола, — фыркнул шепелявый Синий, которого рабыня посадила на кровать. Ребенок без обиняков с размаху уселся прямо на живот закашлявшемуся брату и невероятно трогательно скрестил ручки на груди, — бабником был, так им и останешься.

— А ты вообще ко всему холоден, ледышка, — показал язык мужчина, заложив руку за голову.

— Я не тискаю чужих служанок, — так вот почему Синий с утра такой хмурый.

— Эй, чьих это ты служанок тискаешь в моем доме? — недовольно поинтересовалась я.

— Да ла-адно вам! — обреченно застонал Красный, закрывая глаза ладонью. — Я был слегка пьян, она была не против, да и тисканьем все закончилось. Полапал я ее и отпустил! А ты что, подглядывал, а, малявка?

— Моя рабыня не может не сказать мне, где шлялась, — поджал губы малыш. Ладно, это не мои слуги, так что… — изволь больше не трогать мою собственность своими…

— Ну все, будет вам, ребятки, — примирительно подняла руки я, — мы в кои-то веки собрались, давайте ненадолго забудем разногласия.

Мы все имеем немаленькую связь с временем года, когда родились. Синий по-осеннему собран, запаслив, всегда пессимистично ждет худшего. Красный родился весной, поэтому легкомыслен и тяготеет к плотским удовольствиям. Я люблю поспать, сидеть в своей берлоге и порядок. А летний Зеленый всегда был весел, передвигался вприпрыжку и умопомрачительно готовил пироги с сезонными ягодами и фруктами. Он не рождался уже очень давно, почти тысячу лет, но мы не перестаем ждать. Ведь мы, Цветные — единственное постоянное в этом непрерывно меняющемся мире. Серые живут только одну жизнь и побаиваются нас. Считают, что мы прокляты, потому что не можем касаться других людей, кроме друг друга, без перенимания чужого возраста, потому что мы вынуждены наблюдать за смертями близких. Ничего эти Серые не понимают.

— Извини, брат, я сегодня уезжаю, — уже более мирно известил Синий. Да, только я тяготею к месту своего появления, даже рождаюсь почему-то постоянно недалеко отсюда, а этих бросает по миру только так, — скоро я понадоблюсь своему королю.

— Да, братишка, я тоже хотел в ночь выехать, — виновато пробормотал Красный.

Грустно, конечно, что мы так мало побыли вместе. Но, в конце концов, у нас есть все время мира.

— Тогда увидимся весной, — через силу улыбнулась я, поворачиваясь на бок и крепко обнимая Красного.

— Я предлагаю сходить куда-нибудь сегодня, отметить прощание, — Синий погладил меня по плечу, — или ты мог бы поехать с кем-нибудь из нас, погостить. Сидишь тут, как сыч, в своем доме, уже третью жизнь, между прочим.

— Я люблю сидеть в своем доме, — улыбнулась я.

— Тебе сейчас нужно работать? — мужчина широко зевнул и потянулся.

— Да, у меня несколько клиентов, — я села, повела плечами и только в этот момент заметила застывшего у дверей Ваду, сосредоточенно разглядывающего потолок.

— Тогда я хочу сходить, каких-нибудь сувениров присмотреть, а то в прошлый раз ничего памятного не привез, — Красный поскреб щетину и спихнул с себя Синего.

— Я с тобой, — недовольно фыркнул малыш, лягнув младшего брата в бок.

— Ну идите гуляйте, — улыбнувшись, я встала, — заодно тогда и столик закажите в каком-нибудь ресторане.

Шлепая по паркету босыми ногами, я вышла в коридор, поманила сидящую с подносом у дверей Кали и направилась в кабинет. Откинув мешающиеся волосы за спину, я покрутила головой, разминая шею. Не имею привычки собирать волосы в прическу, не люблю это. Да и взгляды эти осуждающие так приятно на себе ловить, наслаждаясь безнаказанностью.

Кали тихо сервировала завтрак и ушла, Вада застыл у дверей. Все как всегда. Но сегодня он как-то неестественно спокоен, будто что-то скрывает.

— Вада, — позвала я, подперев щеку ладонью. В принципе, я еще могу успеть попросить братьев купить то, что он скажет. Если вообще он чего-то хочет, — тебе бы что-нибудь хотелось?

— Госпожа? — непонимающе поднял брови парень.

— В прямом смысле, — усмехнулась я, — хочу тебя побаловать. Хочешь что-то? — он целых две секунды колебался, прежде чем покачал головой. — Давай, скажи, ну же.

Если мне придется еще раз повторить, настроение будет испорчено.

— Я не могу просить такое, — застенчиво опустил взгляд он, — я же ведь всего лишь ваш слуга.

— Теперь мне интересно, — говорить о таком через всю комнату несколько неловко, поэтому я поманила его.

Сев на колени у моего кресла, Вада опустил голову и быстро, глотая окончания, пробормотал:

— Я бы хотел быть не просто развлечением, я хотел бы что-то значить для вас, госпожа, хоть немного, простите, я не должен…

Он замолчал и как-то весь съежился, явно ожидая наказания. Вот как. Покорный щеночек хочет быть любимым щеночком. С одной стороны, безумная, неслыханная наглость. С другой — вполне естественное желание взаимности. Ведь я же что-то для него уже значу, да? И почему я так рада этому выводу…

Полукровка вздрогнул, когда я положила ладонь ему на затылок. Ласково перебрав темные волосы, я кончиками пальцев почесала ему за ухом. Тихо заскулив, Вада изумленно поднял взгляд, потерся макушкой о мою ладонь.

— Ты уже для меня кое-что значишь, — коснувшись его щеки, я улыбнулась, не веря сама себе. Сколько я его знаю? Что я, вообще, творю на старости лет? — ты мой милый щеночек, и я хочу, чтобы ты был рядом.

Пораженно распахнув глаза, оборотень глубоко вдохнул, открыл рот, чтобы что-то сказать, и выдохнул, видимо, не найдя слов.

— Госпожа, вы не можете, не нужно, я же раб, вы не можете так говорить…

Я наклонилась и заткнула его, поцеловав в кончик носа. Счастливо-неверяще и очень робко улыбнувшись, парень чуть подался вперед, очень нерешительно. Я не стала отстраняться, даже еще немного наклонилась, чтобы наши губы все же соприкоснулись.

Весь день я пребывала в приподнятом настроении, а Вада и вовсе ходил, как мешком пристукнутый, едва не натыкаясь на углы. Его поведение не могло не вызывать улыбку, просто невозможно было не умилиться.

К вечеру вернулись довольные и краснощекие братья, отправились переодеваться. Я же, уже одевшись, накинула на плечи подбитый мехом плащ, застегнула его на горле и вышла во двор. Непривычно немного было в сапогах — столько времени дома просидела, все босиком и босиком.

Огромное прозрачное небо чернильного цвета с крупными звездами так и манило взгляд. Вздохнув, я с улыбкой проследила за растворением в неподвижном воздухе облачка пара. Морозно, снег наверняка скрипит. Но, стоя на расчищенной дорожке, этого не узнать. Взгляд упал на крупные сосульки на краю крыши. Видимо, на днях была небольшая оттепель. Зябко запахнувшись поплотнее в плащ, я вспомнила, как в каждом детстве мы вечно грызли эти несчастные сосульки и как мне все завидовали, потому что только меня не ругали за это, ведь я же Черный темпоральный маг, мои родители едва не поклонялись мне.

Одергивая рукава черной рубашки, Вада плавно и быстро спустился по ступенькам крыльца, встал рядом.

— Достань мне сосульку, — я указала на желаемое.

Вот и проверим хваленую силушку оборотническую. Дом же двухэтажный, с высокими потолками, сосульки от земли метрах в десяти.

— Какую-то конкретную, госпожа? — спокойно уточнил парень.

Я пожала плечами и приготовилась к зрелищу.

С того места, где стоял, Вада разбежался, легко с одной ноги подпрыгнул на метра полтора, оперся носком на подоконник, потом тем же манером допрыгнул до наличника. Дальше окна не было, но он просто прыгнул выше, ухватил самую большую сосульку в зоне досягаемости, оттолкнулся ногами от стены, кувыркнувшись в воздухе, и аккуратно приземлился на две ноги в стороне, в снег. Впечатляюще.

Взяв протянутую с полупоклоном сосульку, я сунула острый кончик в рот. Вкус детства…

Аккуратно отряхнув сапоги от снежинок, оборотень заложил руки за спину и замер рядом, как и положено защитнику.