Конни остановилась под изящной плакучей ивой, ветви которой доставали до земли. Отдышалась в тени, наслаждаясь ветерком, приятно остужавшим кожу.

Несмотря на то, что Бостон вобрал в себя огромное число опрятных благообразных городков на северо-востоке штата Массачусетс, каждый из них, подобно феодальному княжеству, как мог, сохранял свое лицо, тем самым немало удивляя приезжих. Детство Конни прошло в окруженном лесами Конкорде, а теперь она жила в кирпичном Кембридже. Но ни тогда, ни сейчас она не осмеливалась заглядывать в центр Бостона. Пока не понимая, куда идти, Конни стала разглядывать лужайку, простиравшуюся от Бойлстон-стрит до паркового пруда. По пруду плавали на лодках туристы, скрываясь из виду под мостом. Пошарив в сумке, Конни вытащила смятую бумажку с адресом, который ей продиктовали по телефону.

— Провиденс-стрит, — прочитала она.

Это наверняка где-то рядом, но в центре Бостона она всегда терялась. Конни привыкла идти наугад мимо одинаковых домов, пока не окажется на нужной улице.

На другой стороне улицы высился отель «Риту-Карлтон», окруженный неброскими линкольнами; позади Конни, на углу, перед витринами ювелирного дома «Шрив и К°», женщины, увешанные фирменными пакетами, рассматривали сверкающие товары.

Конни снова решила действовать наугад и перешла забитую машинами улицу. Минут через десять, к своему удивлению, она уже открывала внушительные двери аукционного дома «Сэкет». В прохладном вестибюле, как во многих учреждениях Бостона, все дышало сдержанной, слегка поблекшей роскошью. Индийский ковер на полу истерся и кое-где пострадал от моли. Над потрескавшимся кожаным диваном висела потемневшая от табачного дыма картина в позолоченной раме. На полотне был изображен клипер под раздутыми парусами. Несколько экземпляров журнала «Янки хоум» десятилетней давности веером лежали на скромном кофейном столике. Нью-Йорк смотрит в будущее, — подумала Конни, — а Бостон норовит оглянуться в прошлое. Расписавшись фломастером в книге для посетителей, она поднялась по лестнице в главную галерею.

Здесь шли приготовления к аукционной продаже картин второстепенных американских пейзажистов. Огромные полотна, изображающие зловеще хмурое небо и поваленные стволы деревьев, перемежались с посредственными видами моря, по которому на всех парусах летели клиперы. На верхней площадке лестницы девушку чуть не сбила с ног заледеневшая Глостерская бухта — из-под рамы едва виднелись ноги рабочего, несущего холст.

Несколько минут Конни толкали и наступали на ноги, пока она не обратилась к рабочему, который только что прислонил к стене картину с замерзшей бухтой. Тот кивнул на темную дверь в дальнем конце галереи.

Войдя в нее, Конни оказалась в длинном коридоре с деревянными дверьми, на каждой из которых висела табличка с названием отдела. Она прошла мимо «Музыкальных инструментов», «Гравюр и бумажных изданий» и остановилась перед «Редкими рукописями и книгами». Дверь, поскрипывая, открылась от легкого прикосновения руки — Конни не успела даже постучать. Комната была забита папками и бумагами, а за столом сидел пухлый добродушного вида человек с прикрепленными к очкам ювелирными окулярами.

— Да?.. — сказал он, слегка приподнявшись — как любой джентльмен, который, однако, всегда спешит. Он явно не намеревался представляться — напротив, ждал, когда это сделает Конни. — Садитесь, садитесь. — Он махнул рукой на кипу бумаг, под которыми, как оказалось, прятался стул. Конни осторожно сняла бумаги — в основном аукционные каталоги — и переложила на пол.

— Простите, — начала она, — но вы мистер…

— Битон, да, — подтвердил он, не переставая листать каталог, лежащий перед ним на столе. — Должен признаться, меня уже давно не спрашивали ни о чем, достойном исследования. — Он презрительно фыркнул. — Уже мало кто что понимает в коллекционировании. А потом мне сказали о вас. С кем вы говорили?

Конни начала было отвечать, но мистер Битон ее прервал:

— Не важно. Эти девчонки на телефоне… только и мечтают, что выйти замуж! Я им говорю: езжайте в Нью-Йорк! Так разве они послушают? — Он перелистнул страницу. — Интеллекта никакого, бедняжки. Едут сюда из Маунт-Холиока и Уэллсли и думают, мол, уж с моим-то дипломом по истории искусств я найду кого-нибудь со средствами! Как будто коллекционирование — это просто собирание!

Он почти выплюнул последнее слово и поднял бледную руку поправить окуляры.

Конни с трудом сдерживала улыбку.

— Собственно говоря, — начала она, — я училась в Маунт…

— Скажите, мисс Гудвин, — грозно прервал ее мистер Битон, — как вы думаете, что является признаком настоящего коллекционерского чутья? А? — Он сделал закладку в каталоге, который так внимательно изучал, и достал толстую папку. — Приобретать все, что можешь себе позволить?

— Нет? — робко спросила Конни.

— Или просто скупать символы вкуса и достатка, которые вам рекомендует дизайнер?

— Гм… — засомневалась Конни.

— А может, это совершенствование вкуса с помощью исследований и наблюдений? Развитие понимания того, что отличает просто дорогую вещь от действительно редкой, с помощью дисциплины и самообразования?

Он глядел на нее поверх окуляров. Конни открыла рот, но сначала ничего не могла сказать. Мистер Битон ждал, барабаня пальцами по столу.

— Дисциплина, — наконец сказала она.

— Именно! — воскликнул он, подтолкнув ей через стол каталог с папкой. — Юниус Лоренс!

Он опасно размахивал локтем рядом со стопкой бумаг прямо на краю стола.

— Простите? — не поняла Конни, просматривая документы, которые он ей дал.

— Тот, кто скупил все собрание Салемского литературного общества в 1877 году. Конечно, через посредника — не хотел выставлять напоказ свою неразборчивость. И правильно!

Мистер Битон откинулся в кресле.

Конни внимательно прочитала каталог с рекламой выставки-продажи с приблизительной ценой редких книг, к которым альманах явно не принадлежал. Она взяла папку — на первом листе была указана сумма, за которую приобрели коллекцию, с поручительствами от безымянной холдинговой компании. Дальше шли квитанции и доверенности, указывающие на некого Юниуса Лоренса из Бэк-Бэй в Бостоне, штат Массачусетс.

— Но кто он? — подняла голову Конни.

Мистер Битон издал смешок.

— Промышленник. Из новых. Сколотил состояние на чем-то непотребном — добыче гранита, если не ошибаюсь. И как все джентльмены такого сорта, принялся завоевывать доверие общества.

— Но зачем ему книги? — запуталась Конни.

— Ну, он покупал не только книги, — ответил мистер Битон. — Приобретал мебель — в основном викторианское барахло. А еще несколько пейзажей американских художников. Видимо, посоветовали в том отделе. Один-два даже попали в Художественный музей. Он не просто так тратил деньги. Кстати, одно из полотен, небольшое, сейчас вешают наверху. Фитц Хью Лейн. Люминизм. Возможно, подделка. Но мы о книгах, мисс Гудвин. Как вы думаете, зачем ему понадобились книги?

Он смотрел на Конни, а кабинетная пыль заползала ей в нос и подбиралась к горлу. Глаза начинали слезиться. В самом деле, кому нужно было покупать старые книги? И тем более дорогие.

— Чтобы поставить в новую библиотеку! — словно в ответ ее мыслям, воскликнул он. — До вашего прихода я навел кое-какие справки. В 1874 году он начал строить новый дом на Бикон-стрит — где-то здесь есть эскизы, — и архитектор, разумеется, отвел помещение под библиотеку. — Битон засопел. — Хозяин-то горняк! Книг сроду не собирал, а тут срочно понадобилось. В декабре 1877 года его жена — кстати, дальняя родственница Кэботов, но из обедневших — устроила вечеринку.

Он сунул Конни в руки пожелтевшую газетную вырезку с колонкой светской хроники и снимком дома.

— Самая изысканная вечеринка года, которая открыла Лоренсу двери в светское общество. Благо в доме оказалось полно старинных книг. Гораздо проще влиться в общество, если иметь все его атрибуты. Когда подошло время, его дочери очень многого добились.