— Они разберутся, я уверена, — тихо сказала Лиз.

Но Конни поняла, что Лиз просто пытается ободрить и себя, и ее.

— Да, конечно, — сказала Конни, обнимая подругу за плечо.

Ее сердце забилось быстрее. Она увидела, как Сэм указал рукой в ее сторону, и две большие фигуры двинулись к ней.

— Вы Конни Гудвин? — спросил один из полисменов.

Второй осторожно отступил в глубь сада и посветил фонарем в окна фасада. У офицера, который возвышался над Конни, была почти наголо острижена голова, а распухший синюшный нос выдавал в нем любителя выпить. Отблески мигалки придавали его лицу что-то демоническое, чего он совсем не заслуживал.

— Да, — ответила она.

— Ваш дом? — спросил он.

— Да. То есть вообще-то нет. Это моей бабушки — Софии Гудвин. Она умерла.

Конни скрестила руки на груди, стараясь не смотреть на входную дверь.

— Трудновато искать ваш дом. Даже нам с офицером Личменом, а мы давно живем в Марблхеде, — сказал он, открывая небольшой блокнот на чистой странице.

— Следов взлома нет, Лен! — крикнул второй полицейский — офицер Личмен, как поняла Конни — из-под окна столовой. Он светил фонарем в окно.

— Хорошо, — сказал первый, что-то записывая. Он повернулся к Конни. — Кто-нибудь знает, что вы здесь живете?

— Думаю, нет, — сказала Конни, нахмурившись. — Моя мама, которая попросила пожить здесь летом. Разумеется, мои друзья. Еще мой руководитель.

— Руководитель? — переспросил полисмен.

— Я в аспирантуре. Мой руководитель — это профессор, у которого я пишу работу, — объяснила она.

— Понял, — ответил он, продолжая записывать.

В эту секунду послышался неистовый собачий лай и крик офицера Личмена «Господи Иисусе!», а затем глухой удар упавшего на землю фонаря.

— У вас собака? — спросил первый полицейский — Лен? — у Конни.

— Да, Арло. Он в доме. Извините, пожалуйста! — крикнула она офицеру Личмену, который, тихо чертыхаясь, шарил в сорняках, пытаясь найти фонарь.

— Странно, что он их не отпугнул, — заметил полисмен, строча в блокноте.

— Да, — взволнованно сказала Конни.

К этому моменту Сэм уже был рядом и поддерживал Конни за талию.

— Офицер… Кардульо, — начала Лиз, разглядев имя на бляхе мундира, — у вас уже есть соображения, кто мог это сделать? Почему кому-то понадобилось пугать Конни? Она даже никого здесь не знает!

Ее голос зазвенел от возмущения, и Конни тихонько взяла подругу за локоть. Все снова посмотрели на входную дверь.

На деревянной двери был выжжен круг примерно двух футов в диаметре. Внутри него помещался круг поменьше, разделенный линиями по обеим осям, как мишень. В верхней половине неровным, словно древним, почерком было выведено слово Alpha, а над ним — две буквы x. В левой верхней четверти круга по внешнему краю было написано слово Meus с буквами x в начале и в конце. В правой верхней четверти располагалось слово Adjutor, так же оформленное буквами x. Зеркально в нижней половине круга виднелись слова Omega — ближе к центру, Agla — в нижней левой четверти и Dominus — в нижней правой. Все слова, словно в кавычки, были заключены в буквы x.

— Трудно сказать, — ответил офицер Кардульо, кладя руку на тяжелый пояс. — Приезжают порой придурки из Салема — готы всякие, еще кто-нибудь. Иной раз рисуют краской на стенах. Пентаграммы там, еще какие-нибудь штучки. Но не такие сложные.

— Могли подумать, что дом заброшен — без света, в зарослях, — задумчиво добавил офицер Личмен, присоединяясь к ним. — Мало ли, дети шалили. Ваша собака их испугала, а иначе проникли бы внутрь. В доме что-нибудь пропало?

— Ничего, — ответила Конни, неосознанно поднося ко рту руку и обгрызая ноготь. — Там нет ничего ценного.

Она почувствовала, что теряет самообладание, а внешняя скорлупка спокойствия идет трещинами.

— А что это за слова хоть знаете? — спросил Кардульо, глядя на Конни.

— Нет, — прошептала она.

Загадочный символ оставался на месте, распространяя в ночном воздухе резкий запах обгоревшего дерева и дыма, как будто дверь разукрасили за несколько секунд до их прихода. На крыльце кое-где виднелся осыпавшийся пепел.

У Конни в уголке глаза показалась горячая слеза и поползла вниз по щеке.

— Alpha и omega — первая и последняя буквы греческого алфавита, — сказал Сэм. Конни почувствовала, как он сжал ее сильнее.

— Dominus adjutor meus — это латынь, — нерешительно добавила Лиз. Она взяла из рук Сэма фонарь и подошла ближе к двери. — Конечно, в слове adjutor должно быть не j, а i, если уж говорить о старинном написании. Примерно это можно перевести, как «Господь мой заступник» или «Бог мой помощник». «Заступник» используется чаще. — Хмурясь, она смотрела на надписи. — Я не знаю, что такое Agla. Аглаида — это имя одной из граций, но скорее всего они имели в виду совсем другое.

— Ого, ничего себе! — сказал офицер Личмен, толкая локтем офицера Кардульо. — Я прислуживал в алтаре, но такого бы не сказал!

— А кто это «они»? — спросил Сэм.

Полицейские быстро переглянулись.

— Послушайте, — сказал Кардульо после неловкой паузы, засовывая блокнот в задний карман брюк. — Мы записали ваши показания. На следующей неделе могу к вам заехать — буду в патруле. Но больше похоже на хулиганство. Явно дети шалят.

— На хулиганство? — недоверчиво повторил Сэм. — Вы серьезно? Вам не кажется, что обычные хулиганы просто набрызгали бы краску из баллончика? Или нарисовали бы маркером?

В его голосе слышалась ярость, и Конни постаралась перехватить его взгляд и едва заметно покачала головой. Спорить с полицейскими без толку — все равно не воспримут всерьез.

— Простите, ребята, не знаю, что вам сказать. Дом стоит далеко, света нет. Вы смотрели фейерверк, было шумно, а здесь никого. Смахивает на детские шалости и невезение, — сказал Кардульо, а Личмен кивнул в знак согласия. — Вот моя карточка. Если что, звоните, хорошо?

— Что ж, спасибо, — пробурчала Конни, беря карточку, и полисмены удалились.

— Надо бы тут фонарь повесить! — крикнул один из них, и Конни слабо улыбнулась.

Красно-синяя мигалка погасла, и некоторое время виднелись лишь красные габариты.

Конни стояла, словно пригвожденная к месту, а холодный ночной ветер обдувал ей ноги и поднимал в воздух легкий пепел с крыльца.

Из таверны донесся оглушительный грохот, а за ним смех и одобрительные возгласы. Перекрывая все, взревел голос Джозефа Хэббарда, отдававшего указания. Крики и улюлюканье приблизились к двери, которая, распахнувшись, выплюнула молодого человека с испачканным лицом и красными глазами. На нем был потертый плащ размера на три больше, чем нужно.

— Я у-уже х-хотел з-за-платить, — промямлил он, стоя на четвереньках.

Пруденс Бартлетт стиснула зубы, а глаза сверкнули ледяным блеском. Она наклонилась и, подхватив парня под руку, помогла ему встать на ноги. Крепкими, жилистыми руками она держала его за плечи, пока он не перестал раскачиваться. Совсем еще юный, как ее Пэтти. В волосах застрял песок, а пряди, выбившиеся из тонкого хвоста, торчали во все стороны. Над губой и на подбородке виднелся пушок. Пруденс вздохнула.

— Я у-уже… — опять начал парень и выдохнул.

В лицо Пруденс ударил едкий запах барбадосского рома. Она задержала дыхание.

— Да ты погряз в пороке, — сказала она.

Нос парня вспыхнул, а глаза и щеки съежились от накативших рыданий.

Она взяла его лицо в ладони. Глаза Пруденс стали почти белыми от напряжения. Через ладони она направляла жесткие указания и чувствовала, как принимает их тело мальчика и как они вливаются в его кровоток. Под ее пальцами его лицо покраснело, и он всхлипнул. Она прошептала несколько слов и потом выпустила его.