Откуда-то упала капля и смазала набросок одуванчика в блокноте. Конни вытерла глаза и оттолкнула от себя старинный манускрипт.
Глава двенадцатая
Марблхед, Массачусетс
4 июля 1991 года
— В самом деле, я немного удивлена, что он тебе позвонил, — сказала Грейс.
Голос звучал мягко, но Конни показалось, что она несколько смущенно подбирает слова.
— Ему просто было любопытно узнать, что я вычитала в дневнике Пруденс, — заверила ее Конни. — Он знал, что вчера я ходила в библиотеку. И знал, как важно было найти в дневнике упоминание о книге таинств, иначе я бы даже не подозревала, где еще искать.
— Как он воспринял то, что ты ему рассказала? — осторожно спросила Грейс.
Когда она вязала, она всегда все говорила очень осторожно. Интересно, подумала Конни, что выйдет из-под быстро мелькающего вязального крючка Грейс, пока они будут разговаривать? Она представила, как мама сидит у себя в гостиной, зажав трубку плечом, а на коленях и у ног на полу мотки пряжи всех цветов радуги.
Конни сняла паутину с зеркала в прихожей и вздохнула.
— Если честно, он расстроился.
На самом деле, правильнее было бы сказать рассердился. Мэннинг Чилтон позвонил ей в то утро, когда она сидела за чашкой кофе, пролистывая номер местной «Газетт энд мейл», пестревшей заголовками: «Фейерверк состоится в 21.00», «Регата моделей яхт: зарегистрировано рекордное число участников», «Заседание Ротари-клуба отложено». Когда Конни сказала Чилтону, что не обнаружила прямого упоминания книги в дневнике Пруденс и что сама Пруденс оказалась весьма мрачной женщиной, зарабатывающей на жизнь в качестве повитухи, тот стал выспрашивать, каким будет ее следующий шаг. Конни, сбитая с толку тем, что руководитель звонит ей домой в выходной день, была не готова к этому вопросу.
— Что значит расстроился? — спросила Грейс.
Конни помедлила.
— Думаю, он переволновался. Это очень необычное исследование, он хочет, чтобы мне все удалось.
Конни облекла в мягкую форму то, что он на самом деле сказал: «Скажите мне ради всего святого, зачем вы впустую потратили столько своего и моего времени?» И: «Честно говоря, я ожидал от вас большего». Конни содрогнулась, вспомнив разговор.
— Что значит расстроился, Конни? — не отставала Грейс.
Конни опять вздохнула, внутренне проклиная свое вечное желание, чтобы Грейс больше интересовалась ее работой.
— Ну, он… накричал на меня, — призналась она и тут же добавила: — Но ничего страшного.
— Ах, Конни! — воскликнула Грейс, в раздражении бросив на пол вязальный крючок.
— Мама, правда, ничего страшного.
«Лучше бы вы приложили усилия, чтобы найти ее, — сказал тогда Чилтон. — В противном случае я поставлю под сомнение вашу преданность истории как науке и не смогу гарантировать получение вами стипендии в наступающем году».
У Конни все сжалось внутри при одном воспоминании. Она успокаивала себя, что он, видимо, таким способом — хотя и не самым гуманным — подхлестывал ее научный пыл. Грейс сердито выдохнула, и ее горячее дыхание пролетело по проводам и коснулось уха Конни.
— Он действительно хочет, чтобы я нашла книгу. Но сейчас я даже не подозреваю, что с ней сделала Пруденс Бартлетт, и поэтому он расстроился. Я просто была не готова.
Конни прошла в столовую с телефоном. Провод чуть-чуть не дотянулся до полки с посудой. На прошлой неделе Конни провела немало времени, отмывая слои грязи и пыли с каждого блюдечка, и теперь они поблескивали в темном углу комнаты. Конни взяла в руки кружку — британская, девятнадцатый век, с тонкой трещиной — и поставила ее на место.
— В чем-то он прав, — продолжила она. — Я не представляю, что делать дальше. Пруденс не оставила завещания и не упомянула о книге в дневнике. Если я не выясню, куда подевалась книга, мне придется отказываться от проекта.
— Гм… — проговорила Грейс с едва уловимым неодобрением в голосе. — А почему он так заинтересован?
— Все руководители заинтересованы в успехе своих студентов, — сказала Конни, осознавая, что фраза звучит неубедительно и формально.
— Должно быть, многое изменилось со времен моей учебы в колледже, — вздохнула Грейс. И когда Конни исправила «колледж» на «университет», добавила: — Конечно, дорогая, в университете. Это действительно так важно?
Конни резко втянула в себя воздух.
— Знаю-знаю, — поспешила заверить ее Грейс, прежде чем возмущение Конни успело оформиться в словах. Конни подавила вздох и решила сменить тему.
— Как готовишься к четвертому числу? — спросила она, теребя одно из засохших растений, все еще висящих в столовой.
Мама звонко рассмеялась.
— Никаких хот-догов и фейерверков, если ты об этом. Устроим распродажу домашней выпечки и ярмарку с аттракционами, чтобы собрать денег. Излишек пойдет на наш комитет по озону. Ну а я буду определять цвет ауры.
Конни ничего не сказала, но про себя задала вопрос: «Грейс, а какого цвета моя аура сейчас?»
— Знаешь, попробуй взглянуть на книгу с другой стороны, — сказала Грейс, заполняя образовавшуюся паузу.
— Как? — спросила Конни.
— Может быть, эта женщина — Пруденс — не воспринимала ее как таковую. Она могла по-другому ее называть. В конце концов, она жила через сто лет после своей бабушки. Иногда люди все видят иначе, чем их матери. — В голосе Грейс звучала улыбка. Конни невольно улыбнулась сама. — А как ты будешь праздновать? — спросила Грейс.
— На выходные приедет Лиз. Мы поужинаем и пойдем смотреть фейерверки с… с одним знакомым парнем. Будем сидеть на пляже и прятаться от звонков моего руководителя.
— Наконец-то появился молодой человек, — заметила Грейс. — А можно уже узнать его имя?
Она ждала ответа, а Конни просто улыбалась в трубку.
— Ладно. Звучит заманчиво, — бодро проговорила Грейс. — Но я должна бежать. — Она помедлила. — Кстати, Конни, — сказала она, тщательно подбирая слова, — я даже не знаю, что тебе сказать по поводу Чилтона.
— А что тут скажешь? Все руководители давят на своих студентов. В прошлом семестре я тоже кричала на Томаса. Это то же самое, — сказала Конни, пожимая плечами.
— Да? Ну ладно. Ступай осторожно, дорогая, вот и все.
Конни накрутила на палец телефонный шнур.
— Конечно, мама. Не волнуйся.
Когда она вешала трубку, ей показалось, что Грейс сказала: голубого.
Конни, переплетя ноги, сидела за бабушкиным чипендейловским столом и перелистывала выписки из дневника Пруденс. Она дочитала его до конца и не нашла ни одного упоминания о Деливеренс Дейн и ни единого намека на то, что могло произойти с книгой. Ее разочарование усиливалось. День за днем Пруденс работала в саду, готовила еду и принимала роды. Читать это было невообразимо скучно. И наверняка еще скучнее было жить такой жизнью. Конечно, нельзя сказать, что это уменьшило раздражение Конни. Пруденс в ее глазах так и осталась уравновешенной, практичной и даже суровой женщиной, соответствующей своему имени, которое означает «благоразумие».
Пока Конни работала, Арло лежал у входа, уткнувшись носом в щель под дверью. Его шерсть почти сливалась с досками пола из ипсвичской сосны. Вскоре он начал радостно подтявкивать, хвост задрожал, а уши поднялись. Конни перевернула еще одну страницу блокнота, незаметно для себя покусывая изнутри щеку.
— Привет тебе, о великий ученый! — послышался женский голос, и Конни вздрогнула, выведенная из задумчивости.
Обернувшись, она увидела Арло, неистово виляющего всей задней частью тела, на руках у Лиз Дауэрс.
— Лиз! — удивленно воскликнула Конни, вставая из-за стола. — Я даже не услышала машину! Привет!
— Сегодня выходной, — сразу принялась ворчать Лиз, обнимая Конни свободной рукой. — Ты не должна работать.
— Скажи это Чилтону, — вздохнула Конни. — Он позвонил мне утром и выговаривал, как он разочарован и как я бесполезно трачу его время.