– Сударь, скажите мне, скажите, и я буду молиться за вас всю оставшуюся жизнь.

– Вы, мой милый, кажется, воображаете, что я забивал себе голову всеми этими историями о столяре, о художнике, о лестнице и портрете и тысячью таких же глупостей?

– Столяр! При чем тут столяр?

– Право, не знаю. Но мне рассказывали, что какой-то столяр пробил какой-то паркет.

– У Лавальер?

– Да не знаю у кого.

– У короля?

– Если б это было у короля, то вы думаете, я пошел бы вам об этом докладывать, что ли?

– У кого же тогда?

– Вот уж целый час я бьюсь, повторяя вам, что я этого не знаю.

– Но художник! И этот портрет?..

– Говорят, что король заказал портрет одной из придворных дам.

– Лавальер?

– Почему у тебя только одно это имя в голове? Кто тебе говорит о Лавальер?

– Но если все это не о ней, почему вы думаете, что это может интересовать меня?

– Я и не хочу, чтобы это тебя интересовало. Ты меня расспрашиваешь, я отвечаю. Ты хочешь знать скандальную хронику, я тебе ее предлагаю. Извлеки из нее пользу.

Рауль в отчаянии ударил себя рукой по голове.

– Можно умереть от этого!

– Ты это уже говорил.

– Да, вы правы.

И он сделал шаг, чтобы уйти.

– Куда ты идешь? – спросил д’Артаньян.

– Я иду к тому лицу, которое мне скажет правду.

– Кто это?

– Женщина.

– Сама мадемуазель де Лавальер, не правда ли? – сказал с улыбкой д’Артаньян. – Вот так превосходная мысль – ты хотел быть утешенным, ты будешь утешен тотчас же. Она тебе о себе дурного не скажет, можешь быть спокоен!

– Вы ошибаетесь, сударь, – отвечал Рауль, – женщина, к которой я обращусь, скажет мне о ней много дурного.

– Держу пари, что это Монтале?

– Да, Монтале.

– Ах, ее подруга? Именно поэтому она все сильно преувеличит в хорошую или дурную сторону. Не говорите с Монтале, мой дорогой Рауль.

– Не разум наставляет вас, когда вы отдаляете меня от Монтале.

– Да, сознаюсь, что это так… И, в сущности говоря, зачем мне играть с тобой, как играет кошка с бедной мышью? Мне, право, жаль тебя. И если я сейчас не хочу, чтобы ты говорил с Монтале, то лишь потому, что ты откроешь свою тайну и что этой тайной воспользуются. Подожди, если можешь.

– Я не могу.

– Тем хуже. Видишь ли, Рауль, если б у меня была идея… Но у меня ее нет.

– Позвольте мне только жаловаться вам, мой друг, и предоставьте мне выпутываться самостоятельно из этой истории.

– Ах, так! Дать тебе завязнуть окончательно, вот ты чего захотел? Садись сюда к столу и возьми перо в руки.

– Зачем?

– Чтоб написать Монтале и попросить у нее свидания.

– Ах! – воскликнул Рауль, хватая перо.

Вдруг открылась дверь, и мушкетер, подойдя к д’Артаньяну, сказал:

– Господин капитан, здесь мадемуазель де Монтале, которая желает переговорить с вами.

– Со мной? – пробормотал д’Артаньян. – Пусть войдет, и я сразу же увижу, со мной ли она хотела переговорить.

Хитрый капитан угадал верно.

Монтале, войдя, увидела Рауля и вскричала:

– Сударь, сударь! Простите, господин д’Артаньян.

– Я вас прощаю, сударыня, – сказал д’Артаньян, – я знаю, я в том возрасте, что меня ищут только тогда, когда очень во мне нуждаются.

– Я искала господина де Бражелона, – отвечала Монтале.

– Как это совпало! А он искал вас. Рауль, не желаете ли вы пойти с мадемуазель Монтале?

– Всем сердцем хочу.

– Идите.

И он тихонько вывел Рауля из кабинета; затем, взяв Монтале за руку, сказал шепотом:

– Будьте доброй девушкой, поберегите его и пощадите ее.

– Ах, – отвечала она так же тихо, – не я буду с ним говорить. За ним послала принцесса.

– Ах, принцесса! – воскликнул д’Артаньян. – Меньше чем через час бедный малый выздоровеет.

– Или умрет! – сказала Монтале с состраданием. – Прощайте, господин д’Артаньян.

И она побежала вслед за Раулем, который ожидал ее, стоя поодаль от дверей, встревоженный и взволнованный этим разговором, не обещавшим ему ничего хорошего.

Влюбленные нежны со всеми, кто имеет отношение к возлюбленной. Как только Рауль остался наедине с Монтале, он пылко поцеловал ей руку.

– Так, так, – грустно сказала девушка. – Вы плохо помещаете капитал ваших поцелуев, дорогой господин Рауль, я гарантирую, что они не принесут вам процентов.

– Как?.. Что?.. Объясните мне, дорогая Ора…

– Принцесса все это объяснит вам. Я к ней веду вас.

– Как?..

– Тише… и не бросайте на меня таких испуганных взглядов. У окон здесь есть глаза, у стен – громадные уши. Будьте любезны больше не смотреть на меня; будьте любезны говорить со мной очень громко о дожде, погоде и английских развлечениях.

– Наконец…

– Предупреждаю, что где-нибудь, не знаю где, но где-нибудь наверняка у принцессы скрыты наблюдающий глаз и подслушивающее ухо. Вы понимаете, что мне совсем не хочется быть выгнанной или посаженной в тюрьму. Давайте говорить о пустяках, повторяю вам, или лучше будем молчать.

Рауль сжал кулаки и пошел быстрее. У него было лицо человека мужественного, но идущего на пытку.

Монтале, быстроглазая, легкая и настороженная, шла впереди.

Рауля сразу же ввели в кабинет принцессы.

«День пройдет, и я ничего не узнаю, – подумал Рауль. – Де Гиш пожалел меня, он сговорился с принцессой, и они оба при помощи дружеского заговора отдаляют разрешение вопроса. Почему у меня здесь нет настоящего врага, например, этой змеи де Варда? Он ужалил бы, конечно… но зато я бы уж больше не колебался… Колебаться… сомневаться… нет, лучше умереть!»

Рауль предстал перед принцессой.

Генриетта, еще очаровательнее, чем всегда, полулежала в кресле; она протянула свои маленькие ножки на бархатную вышитую подушку и играла с длинношерстным шелковистым котенком, который покусывал ей пальцы и цеплялся за кружево ее воротника. Принцесса глубоко задумалась, и только голоса Монтале и Рауля вывели ее из мечтательного состояния.

– Ваше высочество посылали за мной? – повторил Рауль.

Принцесса встряхнула головой, как бы просыпаясь, и сказала:

– Здравствуйте, господин де Бражелон, да, я посылала за вами. Вы вернулись из Англии?

– К услугам вашего королевского высочества.

– Благодарю вас. Оставь нас, Монтале.

Монтале вышла.

– Вы можете уделить мне несколько минут, не правда ли, господин де Бражелон?

– Вся моя жизнь принадлежит вашему королевскому высочеству, – отвечал почтительно Рауль, угадывавший нечто мрачное под всеми любезностями принцессы. Но мрачность эта, скорее, нравилась ему, так как он был уверен, что чувства принцессы имеют нечто общее с его чувствами. Действительно, все умные люди при дворе знали капризное своеволие и неровный деспотизм, свойственные принцессе.

Принцесса была свыше меры польщена вниманием короля; принцесса заставила говорить о себе и внушила королеве ту смертельную ревность, которая как червь разъедает всякое женское счастье; одним словом, принцесса, желая исцелить оскорбленное тщеславие, уверила себя, что ее сердце разрывается от любви.

Мы знаем, что сделала принцесса, чтоб вернуть Рауля, удаленного Людовиком XIV. Рауль не знал о ее письме к Карлу II, но д’Артаньян догадался о нем.

Непонятное соединение любви и честолюбия, неслыханную нежность, невероятное коварство – кто их объяснит? Никто, даже демон, разжигающий кокетство в сердце женщины. После некоторого молчания принцесса сказала:

– Господин де Бражелон, вы вернулись довольный?

Бражелон посмотрел на принцессу Генриетту и увидел, что она бледна от мучившей ее тайны, которую она хранила и горела желанием открыть.

– Довольный? – спросил он. – Чем же я могу быть доволен или недоволен, ваше высочество?

– Но чем может быть доволен или недоволен человек вашего возраста и вашей наружности?

«Как она торопится! – подумал испуганный Рауль. – Что вдохнет она в мое сердце?»