– Твою семью и создать, и разрушить можешь только ты сам. Мои аргументы для твоей женщины – ничто перед твоими, или ты не умеешь ими пользоваться, – Аланд улыбнулся на Вебера. – Поработай до завтра над тем, что сам заметил, завтра послушаю.

– Тебе, правда, лучше?

– Не надо обо мне беспокоиться, у меня для этого есть жена, – последнюю фразу Аланд сказал театральным значительным шепотом. – Вебер, у меня фантастическая жена. Представь, что у тебя тоже, и так и будет.

– Отец, я никогда… правда, больше никогда… Почему я один все вечно делаю не так?..

– Ну, остальные были ненамного лучше, ты этого не застал. Вытворяли – кто во что горазд!.. И надо думать, что еще не конец.

– Что они могли вытворять?..

– Рудольф, я не буду расписывать, как добродетельный Вильгельм пьяный шестнадцатилетним въезжал на моем ролс-ройсе в закрытые ворота Корпуса…

Вебер осторожно улыбнулся.

– Правда?

– Правда, и из Корпуса уходили, и стрелялись, и меня вызывали – все как полагается. Но подумай сейчас не об этом, вспомни твою основную работу, ты стал всё забывать. Я не хочу омрачать твоего счастья, но времени может потом не хватить, и ты себе этого не простишь. А я не прощу себе того, что ты не смог себя простить. Взрослей, сын, нет у тебя времени дураком походить, музыка-музыкой, а работа работой.

– Я зайду к тебе после органа?

– Я сам зайду, Агнес будет спать, она переволновалась. Найдем, где посидеть. Орган установлен в бункерной части.

– В подвале?

– Да, тебе там заниматься будет удобнее всего, почему – объясню. Настройся на то, что в ближайшее время я предложу тебе интенсивную, длительную медитацию, ты должен это пройти.

– Ты считаешь, что я готов?

– Ты готов, но сначала немного успокойся, я поработаю с тобой.

– Отец, ты позволил моей жене остаться со мной в Корпусе?

– Попытаемся и посмотрим, что будет, и моя жена предпочла сегодня остаться здесь.

– Это так хорошо, Ане нужна рядом мудрая женщина.

– Вебер, они делают свою работу, сама природа через них ее делает. Нам всем бы хотелось, чтобы они всегда были рядом с нами, но наше дело не около них сидеть, а их защитить. Ты всё вспомнил?

– Да, я так рад, что они здесь, я не мог об этом даже мечтать…

– Не надо мечтать о том, что существует в твоей жизни и так. Помечтай о том, как ты спасешь свою жену, сумеешь отвести беду от тех, кто тебе дорог. Пойдём? Старый да новый башмак, старый да молодой дурак, пойдем к нашим покинутым женам.

– Отец, как я тебя люблю.

– Только помни об этом всегда, особенно, когда ты вдруг видишь во мне врага, и завидуй себе почаще. Говори себе постоянно: у меня есть любовь, у меня есть талант, у меня есть друзья, у меня есть семья, и Господь поручил мне всё это прикрыть собой, значит, Он доверяет мне. Неужели ты думаешь, что за все это ты дорого заплатил? Все твои испытания – всего-навсего Школа, чтобы ты в нужный момент сумел выдержать все. Говори себе это утром, когда встаешь, ночью, когда отходишь ко сну, помни, что ты счастливейший из людей.

Вебер улыбался ожившему взгляду Аланда и им любовался.

– И еще – у меня есть такой отец, – добавил Вебер.

Аланд пошел к себе, Вебер в комнаты Абеля – теперь его комнаты, и, невольно улыбаясь, думал про себя: до чего же у него все хорошо!

Если не считать заботливых рассуждений Карла Клемперера о том, способен ли Вебер после чудовищного избиения заниматься в классе единоборств, больше об инциденте с Агнес никто не вспоминал.

Орган, размещенный в подвале, в котором Вебер раньше не бывал, расположен был в комнате с превосходной акустикой. Небольшой, самые крупные трубы не более трех метров. Весь вечер Вебер с Гейнцем проползали вокруг инструмента, завершая монтаж, Аланд заходил, смотрел на то, как они, обо всем позабыв, доводили до ума инструмент, заходил один, с Агнес. Первым сел поиграть, усадив жену в кресло, потом к полному потрясению Вебера привел Анечку, разрешив ей встать, объявил, что все в полном порядке.

Работой Аланд завалил Вебера беспощадно. То, что Анечка и Агнес постоянно находились в Корпусе, успокаивало Вебера, он испытывал невероятный подъем сил.

Вид оркестра напугал его только в первую минуту. То, что рядом были Аланд и Гейнц, придавало уверенности, но полностью Вебер успокоился только за инструментом. Игра с оркестром оказалась еще одним из незнаемых раньше блаженств. Концерты он отыграл легко, даже вечно споривший с Аландом Ленц, который первоначально отнесся к Веберу скептически, остался доволен, и три подряд сыгранных концерта заставили Ленца изменить отношение к Веберу, они расстались друзьями.

Вебер хотел играть еще и еще, и был уверен, что Аланд немедленно известит его о новых выступлениях, но Аланд после третьего концерта отвел Вебера к себе, усадил его перед собой и заговорил совсем не о том, о чем думал Вебер.

– Мне всего-навсего нужно было, чтобы ты понял: музыка приносит тебе больше удовлетворения, чем преподавание математики, так? У тебя будет возможность заняться концертированием, это вопрос решенный, сейчас поговорим о другом. Поговорим о той работе, которую ни при каких обстоятельствах мы прерывать не должны, надеюсь, ты понимаешь, о чем я.

Вебер и сам часто думал о том, что медитация фактически сошла на нет. Нет Абеля, никто не дублирует работу Вебера, и, следовательно, она остановилась, чего быть не должно.

– Не думай об этом: ни я, ни Кох, ни Фердинанд не прекращали работы. Твою работу делали все это время, и тем не менее, ты должен вернуться к ней.

– Я понимаю, что я не уделяю ей достаточно времени…

– Для этой работы его всегда недостаточно, пора возвращаться к делу и учиться совмещать жизнь внешнюю с работой на внутренних планах. Я попрошу тебя сосредоточиться и увидеть еще раз те картины, которые когда-то продемонстрировали тебе. Изменилось ли хоть что-нибудь? Пожалуйста, оставайся спокоен, что бы ты ни увидел, это просто твоя работа, эмоции сильно мешают. Просмотри все картины, сличая как аналитик то, что ты видел прежде с тем, что увидишь сейчас. Посмотрим, имела ли твоя без конца прерываемая работа хоть какой-нибудь результат или она не результативна. Общение со мной сейчас не нарушит твоей концентрации.

– …Я вовсе не вижу Николая… Ни живым, ни мертвым…Не вижу их дома.

– Да, Николай выведен из круга твоих беспокойств, он проживет долго и счастливо, дом их как место событий тоже больше не фигурирует, для нас его больше не существует.

– Но… с Аней… все то же самое?.. Она убита…

– То же самое? Ты уверен?

– Ран намного меньше, но она мертва…

– Ран меньше.

– Карл – все равно рассыпающийся в небе самолет…

– Дальше.

– Он страшно избит – на полу. Это камера…

– То есть самолет-самолетом, но Карл жив?..

– Не уверен, что ему от этого легче.

– Это не твое дело, речь идет о запасе жизненной энергии, дальше.

– Гейнц… Рука. Разбитая скрипка… Машина и взрыв. Столп огня до неба…

– Дальше.

– Кох… Не понимаю… Анна-Мария, отец Адриан, отец Карла… Очевидная гибель… Фердинанда не вижу. Вы… господин генерал… Что это такое?..

– Что это такое? – передразнил Аланд.

– Это невозможно… Ваш китель, как решето…

– И я лежу в гробу, сложив чинно руки крестом?

– Нет, вы идете, этого не может быть. Я пересчитать не могу ваших ран.

– Я тебе говорил, что математика – это не твое. Дальше.

– Не могу понять… Еще какой-то человек – я не знаю его…

– Узнаешь.

– Но с вами – с вами не может такого случиться.

– Почему? Я пришел завершить дела, передать их вам, скажи о себе.

– Похоже, что в сердце, но мой сын совсем маленький… Храм? Орган… Меня скоро убьют?

– Не хочется, правда? И сын твой тоже вовсе этого не хочет.

– Фердинанд рядом, он вернется? Что делать?

– Я просил тебя обойтись без эмоций, это эскизы, у тебя есть время над ними серьезно поработать.