Он говорил серьезно, с интонациями Аланда, но игра давалась ему все труднее, он пересиливал себя.

– Прошу прощения, фрау Агнес. Идите, отдыхайте, я управлюсь.

– Вам ничего не нужно, доктор Абель?

– Я бы не отказался от вас, – он сохранял на лице прежнюю серьезность, почти строгость. – И, может, еще от глотка красного вина, кофе, а то после кровопускания голова кружится и тошнит, как на третьем месяце беременности.

– Хорошо, кофе, вина, что еще?

– Я же сказал – вас, но сеньор Аландо может на вас рассердиться.

– Он может разве что на тебя рассердиться, Фердинанд, и сильно.

– Ну, это-то пустяки, что ему на меня сердиться? За то, что я украл Вебера и всего раз обнял его жену? Вас было за что сегодня обнять, даже если бы я не испытывал к вам никаких чувств, я не вижу, из-за чего ему сердиться. Но если вы намерены принести вино, то принесите уж хлеба и сыра, я толком не ел, наверное, уже два дня, все не до этого. Принесёте? Или мне лучше ни на что не рассчитывать?

Она пошла к дверям.

– От жажды и голода я вам умереть не дам. Из препаратов, медикаментов что-то нужно?

– Я запишу. Главное, Аланду нас не выдайте, надеюсь, он не выплеснет за это на вас свой гнев.

– Он никогда не делает этого, Фердинанд.

– Плюс в его пользу. А я вот… оказывается, могу, мне стыдно, фрау Агнес.

– Фердинанд, кто так избил Рудольфа?

– Всего один удар. Прошу прощения – два. Первый – предупреждающий – был в лицо. Я забыл обработать. А второй – это все остальные проблемы, коронный удар Аланда.

– Фердинанд, этого не мог сделать Аланд.

– Я не сказал, что он. Сказал, что это его удар, им владеют, кроме Аланда, трое. Я, Кох и Гейнц. Кто из нас троих это сделал?

– Гейнц?!

– Да, наш светлый мальчик со скрипкой. А теперь представьте, что тоже самое мне предстоит сделать с Гейнцем.

– Ты не сделаешь этого, Фердинанд.

– Не уверен, единственное, что господину адепту самому придется его шить. Вряд ли он справится, разве что вы ему объясните. Но у них с Гейнцем группы крови не совпадают, так что шансы ничтожны. Я рассердился на них, фрау Агнес. Веберу еще собирать и собирать тумаки – но это?.. Это ошибка Аланда. Сначала он прозевал Вебера в медитации, потом допустил, чтобы Гейнц это натворил, он не справляется со своей работой.

– Фердинанд, Гейнц не должен был так поступить, там было что-то еще, что для Гейнца оказалось не по силам.

– Аланду оказалось не по силам управлять Корпусом. Я не в восторге от самой идеи его создания, но не буду гадить на ветку, на которой сам много лет сижу. Вы знаете, за что они его убили? Пару дней назад этот мальчик встретил свою любовь, сразу сообразил, что к чему, Аланд, конечно, его, как открытую книгу, читает, но Вебер и раскаянья изображать не стал. Он не хотел уходить из Корпуса – это его дом, но при оставленном выборе – она или Корпус – выбрал ее. После того, как он заработал пробоину в сердце, у него развилась мерцательная аритмия, фибрилляция, за два дня несколько приступов, причем сам он не мог выйти из них, его приходилось выводить. На него все прогневались, а святой Гейнцек, прежний завсегдатай борделей, обезумел от гнева: как это Вебер посмел променять Корпус (то есть их) на какую-то… А для него не какую-то. Я до конца дней готов его носить на руках за то, что он выбрал любовь, я все сделаю для их любви. Он их не испугался, не испугался их хваленой смерти, он знает, что это просто глаза лесного чудовища, внезапно возникшие из темноты, жаль, что не настоящие. Как он семь лет назад веселился в этом подвале, когда смерть стояла с ним рядом, вы помните эту историю? Я не отдам его. Это самая тонкая душа в Корпусе. Он вроде бы невзрачен, ничем не блещет, но я знаю, что главный в Корпусе он. Я был в Школе, где когда-то учился сеньор Аландо. Я полагал, он умнее, мудрее, но чем дальше, тем больше я разочаровываюсь в нем. Так как, фрау Агнес? Не поздно одуматься и вернуться к мужу, и я не буду рассчитывать на вашу помощь.

Глаза его улыбались тихо и приветливо.

– Не думайте, что я посмею вас осуждать за это, я знаю, что Аландо помешан на Вас – его легко понять. Мне, конечно, своей убогой лысиной никогда не затмить его роскошной шевелюры. Решайтесь, я должен понять, на кого и на что мне рассчитывать, или мне ни на кого не рассчитывать, как это всегда и было.

Абель закончил процедуры над телом Вебера.

– У тебя достаточно обезболивающего, Фердинанд? Если он очнется…

– Я не дам ему пока очнуться, ему нельзя напрягаться – надо, чтобы ткани схватились. Погуляет пока по своим небесам, я присмотрю за ним. У Вебера в кармане где-то валялись сигареты Карла. Хотите закурить? Дрянь, конечно, но сейчас любые пойдут. Не знаю, как вы, а я адреналина сегодня годовую норму выработал. Я знаю, что иногда вы любите покурить в одиночестве. Аланд об этом не знает? Следовательно, вы тоже умеете от него закрываться.

– Аланд знает, он не говорит об этом, в такие моменты он бывает необыкновенно нежен со мной.

– Не говорите мне про его нежность, знали бы вы, как он меня бесит. И всё-таки вы закрываетесь от него, интересно, против чего вы бунтуете?

– Мне очень его не хватает, но мне не хочется этим его беспокоить.

Они с Абелем закурили, чуть улыбнулись друг другу. Абель продолжал пытать ее глазами, стараясь прочесть ответ на свой главный вопрос, останется ли она с ним, но она смотрела на Вебера. Не останется.

Тело Вебера еще не ушло полностью в свою автономию. Абель чувствовал в себе в его сердечные сокращения, и памятью тела чувствовал грудь Агнес, вплотную прижатую к своей груди.

Все равно он знает, что она его любит, ее преданность Аланду не позволит ей в этом признаться. Почему ему так остро хочется ее обнять, долго смотреть ей в глаза, почему так хорошо, когда она рядом – и будет так страшно, если она уйдет?

Вебер зашевелился, чуть застонал, Абель быстро склонился над ним, отшвырнув сигарету на каменный пол.

– Отвлекся я от тебя… Спать, Вебер, спать, не шевелись.

Вебер тронул губами смоченную салфетку и снова обмяк. Абель повернулся к Агнес.

– Фрау Агнес, я вас очень прошу, ко мне сострадания проявлять не нужно, но хотя бы два дня не говорите ему, что знаете, где мы, чтобы швы прочно схватились, и я убедился, что нет инфицирования внутренних швов.

– Я не считаю, что вы правы, пишите список, я посмотрю за мальчиком. Пишите, доктор Абель.

Абель потянул стул к столу. «Доктор Абель?»

Для любовного рандеву он, конечно, не в лучшей форме, особенно, если поспорить за женщину надо с Аландом. Что на него нашло? И списка бы никакого не надо, попросить ее посидеть четверть часа, принести свои бумаги – кое-что еще можно записать в эти дни затвора. Машина у госпиталя – плохо, надо бы отогнать ее куда-нибудь, Аланд машину может найти, он догадается, где Абель, при помощи самой обыкновенной логики. Плохо и то, что самому Абелю плохо, Вебер без него не выкарабкается. Очень хочется, чтобы он еще покуролесил, походил влюбленный и счастливый и сделал нос этим аскетам.

Абель опустил лоб на руку.

– Фрау Агнес, я думаю, что есть путь короче, если вы с четверть часа побудете с ним, я сам себя всем обеспечу. На проходной все будут знать, что я уехал, назад я вернусь иначе, и вы не будете подставляться из-за меня.

Он говорил прерывисто, спина его была сильно напряжена. Когда ее руки легли ему на плечи, он выдохнул чуть свободнее, продолжая улыбаться своему блаженству.

– Фердинанд, ты ведь знаешь, что ты болен. Аланд знает об этом?

– Нет.

– Тебе плохо, может, тебе самому принять обезболивающее?

– Не смешите меня, фрау Агнес, пока вы рядом со мной, я здоров, но если вы уйдете.

Он встал перед ней, снял ее парик, отбросил ее очки, взял ее лицо и засыпал его поцелуями. Она изумленно смотрела ему в глаза, пытаясь от него уклониться, но руки его налились знакомой аландовой силой, он прижал Агнес к груди, отвергая ее сопротивление.

– Агнес, ты же любишь меня, и я люблю тебя. К чему всё это?