Вторым документом была единственная фотография в молодости, больше она ни когда не снималась. Разве, что только на паспорт. Дальше была революция. Здесь на севере Пермской губернии, особо ни чего не поменялось. Разве, что название улиц и то на много позже. Заборы все так же падали с завидной регулярностью, а помидоры на улице, всегда вырастали зелеными. Вот только человек в кожаной куртке с кумачовым бантом в петлице рассказал о том, что бога нет, и все продукты нужно сдавать государству.═

Это все было потом. Ее в огромной поповской семьи ни кто и не замечал, она была самой младшей. Отец очень хорошо знал, что может ждать в советской России священнослужителей и их детей. Белокурая девочка в морозное утро стояла на заснеженной дороге. Она хорошо запомнила тот день, когда огромный обоз с поклажей уходил на Север в непролазные болота. Он уносил с собой иконы, все ценности и книги из храма. Отец подошел к ней и поднял маленькую Любу на руки и поцеловал. Затем он развернулся, махнул рукой, и они, молча, не оглядываясь, тронулись в путь.

Больше она его не видела, хотя он очень часто ей снился. Во снах, он ни сколько не менялся. Только окладистая борода и крест становились, почему то все больше и больше. И от него пахло лошадями. Уже потом, она часто любила прижиматься к шее этих животных. Примерно тогда же ушел бог из церкви, вместо него там поселился типографский станок и редакция газеты "Искра".

- Вот почитай.

С этими словами она протянула ему пухлый конверт, который был, перетянут, какой-то несерьезной, синей лентой. Капитан долго не мог разобраться с узлами, пальцы не слушались и наконец, открыл. Внутри было письмо, написанное такими же выцветшими чернилами, как и другие документы в шкатулке.

"Моя милая Люба. Я очень виноват перед тобой, за то, что оставил тебя в том далеком северном Краю. Я даже не знаю, жива ли ты, когда пишу эти строки. Это письмо я передаю с надежным человеком. Он должен показать тебе небольшой нательный крестик, он принадлежал твоей матери, ты его сразу узнаешь, он был у нее на груди. Я пишу тебе из далекой Франции. Здесь у меня свой приход, лечу покалеченные русские души, таких же, как я волею судеб занесенных на далекие лазурные берега. Помнишь, мы вместе часто смотрели на карту мира. У меня больше никого не осталось. Твоих двух братьев я похоронил, одного за другим у старого кирпичного завода, на берегу красавицы Южной Кельтмы, в самом ее начале, где она еще не такая большая. Дальше начинались болота и мы бы смогли уйти от погони, но я много лет после этого, клялся себе, что вернусь и отслужу панихиду. Мы уходили страшной зимой, такой я ни когда не видел, ни до, не после этого. Воздух на заиндевевшем тракте, который в лютые морозы, окончательно перемерзал, звенел от холода. С собой я всегда ношу горсть земли, нашей земли и с каждым разом она все сильнее и сильнее давит мне на сердце. Мама продержалась немного дольше, ее могила находится в Архангельске на кладбище не далеко от храма Успения божьей матери. Но я хочу сказать о главном. Все, что было у нас, иконы, золото из часовни я взял с собой. В советской России с такими "сокровищами" человеку светила, только высшая мера социальной справедливости - это расстрел, но и увезти с собой, я их не смог. Подробная карта, где я их оставил к письму прилагается. Я люблю тебя и всегда помню и молюсь о тебе.

Твой отец"

В письме, нарочно не было никаких инициалов, которые могли бы выдать автора и оставшихся в России, членов его семьи, в случае, если бы эти бумаги попали в руки незнакомых. Затем была подробная карта, с указанием высот, с староцерковными "Ятями" и место, обозначенное крестиком, как в старинных романах, про пиратов.

- Да баба Люба, не знал, что у тебя в роду были священники. Здесь их на Севере "отродясь" ни когда на моей памяти не бывало. Не выживают они.

После небольшой паузы, сказал капитан.

- И, что ты собираешься со всем этим делать. Наверно и уже не осталось ни чего, от клада твоего древнего. Сколько лет прошло. У нас ведь болота кругом, съела все земля без остатка.

Капитан с сомнением повертел старые пожелтевшие страницы и представил на секунду, что стоило, хрупкой девушке, выросшей без семьи, хранить такую тайну всю свою жизнь. Для нее это была единственная надежда. На дне деревянной шкатулки, еще лежала большая карта мира, затертая до дыр. Наверное, когда то маленькая девочка, смотрела на нее и представляла, далекую Францию, лазурный берег и отца, как и раньше, статного с большой окладистой бородой, проповедующего, своим прихожанам о доме, родине и семье.

- Старая я уже Яша, от боялась свое. Всю правду обо мне знала, только тетка и та в войну от голода умерла, а я вот осталась. Да и куда мне с этой тайной. Только одно хочу спросить, если вдруг найдешь, те, самые сокровища, икону мне привези - ангела с крыльями. Это отцовская была любимая, он мне всегда говорил, если что-то плохое с тобой Любаша, будет случаться, обязательно ангел с крыльями прилетит и к себе заберет.

Ее руки, видим по привычке, сами выводили на карте мира границы Франции, ненадолго замирали рядом с Парижем и возвращались обратно в России. Казалось бы, совсем не много, каких-то 10 - 15 сантиметров, которые бывает очень сложно преодолеть и целой жизни не хватит.

Капитан забрал старую карту и вышел из дома. Баба Люба, не пошла за ним, что бы проводит , так и осталась сидеть за столом и сантиметр, за сантиметром выводила на карте, только одной ей понятные узоры.

Безбарьерная среда

Сколько смыслов может скрывать обычный отрезок улицы. Идешь ты по нему рано утром, скажем на работу. Солнце только встает, и кроны деревьев еще не дают тени. Но ты их не замечаешь. Фонари не светят. А днем, проезжая то же самый участок, ты видишь его из окна своего автомобиля или трамвая. И вечером, прогуливаясь по аллее, ты смотришь на ту же самую улицу и несколько тополей, только стоят они под звездным небом и при свете уличных фонарей.

В Бондюге, никогда ни чего не менялось. Хотя нет, многие могут рассказать, что раньше - магазин "Березка" назывался - "Центральный", а еще раньше, он был "Продуктовым". И крыша железного гаража, который всегда стояла на центральной улице Ленина не была такой ржавой и двери его, когда то открывались. А в остальном все, то же чистое, до рези в глазах небо и люди, которые, не смотря ни на что, оставались прежними.

Баран упирался, словно чувствовал неминуемую смерть, он хрипел и пытался затормозить, всеми четырьмя копытами, силился удержаться на этой земле. Но, человек, его тащивший был куда сильнее и делал все со знанием дела. Им оставалось, каких то 20 - 30 метров, до старого деревянного сарая, когда животное начало сдаваться, у него иссякли последние силы и оно прекратило бороться.

Для Сереги Кузнецова - это были больше, чем просто домашние животные. Умевшие, беззлобно мычать, приносить густую шерсть и иногда вкусное мясо. Это был финал его большого бизнес проекта. Последнего барана в сарай он тащил с большой любовью и нежностью, хотя со стороны так не казалось. Ведь больше у него ни чего не осталась, добрые соседи отобрали все.

Год назад большое фермерское хозяйство насчитывало 300 голов, они паслись на ничейных деревенских полях и уже давно стали частью ландшафта. Запах полевых трав, постоянно смешивался с перепрелым навозом и от этого становился еще ароматней.

Он постоянно вспоминал, с чего же все началось. Когда он первый раз повез мясо в Чердынь на фермерский рынок или когда огромному стаду стало тесно в деревне. Тогда, на дворе была осень, и от ни чего делать он решил заложить еще один "скотный двор". Бизнес шел в гору баранину и шерсть у него покупали особо, не торгуясь, ведь все было натуральным. Место для него он присмотрел на небольшом пригорке, откуда отлично было видно и кусочек Камы и лес.

Ямы для столбов копать было легче всего. Песок, хоть и впитывал в себя влагу, как губка, переворачивать его лопатой, было одно удовольствие. Часто, так можно было найти или старую монету, или заржавевшую до неузнаваемости мотыгу. Тогда же подошел участковый, соседка написала на него заявление, о том, что собаки, которые охраняли огромное стадо, бегают по деревне и нападают на людей. Вместе они посмеялись, полицейский получил баранью ногу и отбыл восвояси.