У него еще работал телевизор. Этой осенью, когда совсем "приперло", вместе с другом они решили срезать провода, единственную ветку линии электропередач, которая тянулся с большой земли и до поселка. Эти столбы, черные, намертво вросшие в землю - еще держались. По ним шло электричество и 20 и 50 лет назад в забытый Край. Но потом что - то не получилось и бизнес план, так и осталась не реализованным. Про себя старую ветку он называл ее "вторым шансом" - это когда есть вовсе станет не чего, можно было срезать провода и сдать их в пункт приема цветного металла. Правда телевизор после этого будет нельзя смотреть.
Хлеб у Сверчка закончился еще неделю назад. На холодном крыльце, еще остались крошки, поскольку хранить, по-другому, пышущие жаром золотые буханки, здесь было нельзя. Их замораживали, точно так же, как мясо или рыбу. Обычно он закупал их на месяц, чаще выбираться в ближайший населенный пункт - это по буранной тропе больше двух сот километров в одну сторону не получалось.
Весной в Одессе
Старший следователь Чердынской районной прокуратуры с трудом оторвал голову от письменного стола. О том, что он серьезный работник карающей фемиды, было понятно только по погонам, один из которых болтался на кителе, второй валялся здесь же на столе. Такое впечатление, что его пытались вырвать "с мясом". Во время процедуры пробуждения несколько протоколов допроса, с потом, прилипли ко лбу. Они закрывали глаза и мешали ориентироваться.
- Потом, все потом ..... Послышался хриплый голос.
Стояла глубокая ночь. Так бывает только здесь, стоит посмотреть на улицу в морозный вечер и тут же непонятно почему, начинает накатывает тоска. Но у старшего следователя болела голова, а с сердцем было все в порядке. Он с трудом переборол желание, пойти в сортир и начал вспоминать, что же было вечером.
Валентин Истомин может и был хорошим следователем, но выбрал не ту работу. Он часто вспоминал прошлое. Вот он в школе, в старших классах он даже начал хорошо учиться. Читать красивые книги, получать оценки в чистые тетради. Затем университет, самая яркая полоса в жизни. Первая любовь и настоящие друзья на всю жизнь. И распределение. Тогда, он, почему то очень гордился, своим выбором. Ему предложили, в этот богом забытом углу, место старшего следователя.
Телефон лежал рядом, пролистав историю вчерашних звонков. Их было всего два. Он так и не смог найти ответа, почему же вчера так сильно напился, причем делал это один. Здесь так делали многие. И дело даже не в советском анекдоте, о том, что в одиночестве пьют только алкоголики. Пьянство настолько тесно вплелось в повседневный быт, что перестала быть сакральной процедурой, где на троих и под огурчик. Пили в основном в "одного" из-за дороговизны продукта в гараже, и в кабине лесовоза, и в классе, и в цехах, и за сараем. И делали это, совсем не для того, что бы затем поддерживать светский разговор.
Из дома он уезжал, как запомнил он сам - налегке. Махеровый шарф и папины подштанники не в счет. В голове был четкий расписанный план. Пять лет в следователях, затем начальник отдела и дальше повышение по службе и приглашение в Краевую столицу - Пермь. Без опыта не брали. Он постоянно рисовал себе в голове картину, когда приедет в город, закажет лучший ресторан и позовет всех своих университетский друзей. Он будет рассказывать исключительно про валенки, и про медведей.
Пять лет превратились в десять. Временное жилье, так и не стало постоянным. Одноэтажный барак, построенный сразу после великой отечественной войны, пленными немцами, доживал свои последние дни. Начать строиться, купить землю, и выписать лес было просто. Тем более, что в этих краях, он знал каждого браконьера, они часто проходили у него в уголовных делах. Но это означало, поставить крест на своем основном плане, о котором он все еще грезил. И поэтому количество бутылок в сарае росло, как и число трещин в стенах. А переводить в центр его ни кто не спешил. Такие специалисты были нужны здесь.
В такие минуты он старался думать о работе. Поскольку здесь думать больше было не о чем. На столе лежало дело. Большое, пахнувшее, чьей то судьбой. Когда то, он хотел написать рассказ, где коротко перечислить самые странные преступления, происходившие в посёлке Бондюг, за последний несколько лет. Эта история, в его личном рейтинге, пока занимала первое место.
Михаил Антонов. 1939 года рождения, еще до войны. Три судимости, общий стаж за решеткой больше 25 лет. Старые, еще пожелтевшие страницы, выписки из протоколов и решений судов - Краснодарского Края, Адыгеи, Архангельска и республики Коми. Одна из первых записей, чернила полувековой давности. Писали пером, кто-то очень старался, выводя все подробности. Он как чувствовал воздух весенней Одессы, хотя там ни разу не был.
Выписка из протокола март 1958 г
"....Затем Михаил Антонов, зная Яков Петренко, поскольку оба жили вместе на одной лестничной клетке, в доме на Цыганской улице, попросил извиниться. Свидетель Степанкова и Петренко подтверждают, что инициатор драки, попросил прилюдно извиниться. Он употребил такие слова - "Скажи, что Люда не шалава и мирно разойдемся". После этого Яков Петренко, начал издеваться над Антоновым, называя его "слизняком" и "дешовкой". Спустя несколько минут, как утверждают свидетели, трамвай подошел к остановке в районе железнодорожного вокзала и большая часть пассажиров вышла. Когда к трамваю подошел наряд милиции, Михаил Антонов вышел из задних дверей и протянул нож старшему лейтенанту Доронину со словами - "Я его наказал"....."
Собственно и все. Дальше, как помнил Истомин, была другая история. Дядя Миша любил долго рассказывать про первый суд. Оттуда он мало что запомнил, он все время смотрел на Люду, они несколько раз перемигивались и им делали замечания. Он сидела в первом ряду на скамье для родственников. Собственно он уже все для себя решил, осталась не большая "формальность" выйти из зала суда. Казалось, что сердце его стучало так сильно, что все окружающие слышали его безумный ритм.
Он, конечно, прослушал сам приговор, ведь Людка была красива, даже с заплаканными глазами. Она постоянно вытирала лицо, словно пыталась сбросить это наваждение. Глаза протрет и нет ни суда, ни того страшного трамвая. А есть берег солнечного моря и ни кого вокруг. Она всю оставшуюся жизнь провела в Одессе и ни разу, после этого случая ни садилась в трамвай.
- После того, как судья спросил, понятен ли вердикт .... Здесь дядя Миша всегда делал Мхатовскую паузу.
- Он посмотрел на меня и повторил. 15 лет строго режима.
Это ни когда не было концом истории. Здесь всегда начиналось бурное обсуждение, кто-то начинал курить. Это как в любимом фильме, ты всегда переигрываешь финал, но в итоге Левченко все равно стреляют, а взвод истребителей тигров остается на безымянной высоте. Ведь финалы, особенно жизненные переиграть уже нельзя.
В пересыльных тюрьмах, лагерях, зонах, штрафных изоляторах, во всем том, что окружало советского зека 24 часа в сутки, главным и самым почитаемым умением было красиво рассказывать, и дядя Миша им мастерски владел. Все слышали эту историю ни раз и не два. Но, ни кто его не перебил, ни разу, когда он начинал рассказывать.
Каждый из нас представлял этот момент, он сладко крутился на языке. В зале сидит заплаканная девушка и смотрит только на тебя, а ты улыбаешься в ответ. А за тем и "автозак" увозивший дядю Мишу далеко в неизвестность, по пыльной дороге среди южных степей. И был "голубой" запорожец с Людой на переднем сидение, ехавший до самой пересыльной трюмы, больше 150 километров. И практически во всех историях они обязательно встречались, ведь по-другому быть не могло.
В повестке он специально обозначил время с 9 утра и до 12, но он пришел самым первым, сразу после открытия. Дядя Миша, стоял в его кабинете. Сначала у стенки, переминаясь с ноги на ногу, а за тем уже у единственного письменного стола. Все остальное было завалено бумагами, которые лежали на полу. Прямо на них было валялось несколько тулупов, а в углу копились бутылки, которые почему то не хотела убирать уборщица, приходившая раз в неделю, разгребать Авгиевы конюшни правосудия Чердынского района.
