Дверь отворилась, в комнату ворвались сотрудники. Все произошло настолько неожиданно, что ни Ядя, ни старик не успели и ахнуть.

Мочалов приказал всех задержанных собрать в доме, связать их, а сам, кивнув головой Славину, дескать, следуй за мной, вышел из дома.

Во дворе он пожал руку Владимиру:

— Ну, первый экзамен сдал удачно. Пошли к Рудаковской. Если уговорим ее показать, где скрывается банда, считай что завтра отрапортуем о выполнении задания.

В доме, где жили родители Ванды, горел свет. Нетрудно было догадаться, что там сейчас происходит. Однако ждать не оставалось времени, и Мочалов потянул дверь на себя. Оперативники действовали быстро. Нельзя было допустить, чтобы Ванда опомнилась. Сдуру еще оружие применит.

Быстро вошли в комнату. Там были старики и дочь. Ванда — молодая симпатичная девушка с большими голубыми глазами — с ужасом смотрела на вошедших. Старик Рудаковский, очевидно, сразу решил, что незнакомые мужчины — это и есть головорезы из банды Федько. Мать вопросительно, с тревогой глядела на Владимира. Только после того, как Мочалов представился, послышался истошный женский плач: разрыдалась мать.

Никакого оружия при Ванде не оказалось. Мочалов попросил стариков одеться, выйти на несколько минут на крыльцо. Мать, по всей вероятности, посчитала, что ее дочь сейчас будет расстреляна, запричитала еще громче, бросилась в ноги к начальнику:

— Не трогайте ее, ради бога! Умоляю! Не убивайте! Она ничего плохого не сделала. Ее Степан Лешик насильно в лес затащил.

— Встаньте и прекратите голосить! Советская власть людей не расстреливает с бухты-барахты. Нам надо поговорить с Вандой наедине.

Мочалов подождал, пока выйдут родители, и подошел к девушке. Теперь он близко увидел ее лицо, заметил на нем болезненную одутловатость, припухшие веки. Жизнь в лесу, конечно, давала о себе знать.

— Ванда! Федько, он же Лешик, и его дружки только что задержаны. Для нас, впрочем, как и для тебя, они уже не опасны. Сейчас нужно как можно быстрее ликвидировать остальную часть банды, которая в настоящее время надежно окружена нашими солдатами. Мы не хотим, чтобы понапрасну проливалась кровь людей. Поэтому предлагаем тебе показать дорогу через болото. Эта помощь будет учтена при решении твоей судьбы. Согласна?

Глаза девушки наполнились слезами. Она молитвенно сложила руки на груди:

— Дядечка, миленький, хороший! Что хотите делайте со мной, только не спрашивайте. Они убьют меня! Зарежут! Повесят на первой сосне.

— Никто тебя пальцем не тронет. Бандитов в этих краях больше никогда не будет. Мы с ними покончим раз и навсегда. Так что же? Решай, девушка!

Славин тоже подошел к ней поближе.

— Ванда! Вспомни, что они сделали с Юзефом. А твоя личная обида? Неужто простишь? Неужели допустишь, чтобы эти убийцы гуляли на свободе, сеяли смерть и горе?

— Боюсь! Вы еще не знаете их.

— Кого их? Не знаю этих изуверов?

— Правильно. Они изуверы, все до одного людоеды, каких свет не видел. Потому и страшно.

— Не бойся, Ванда! Поверь нам. Пойми, сейчас дорога каждая минута. Если бандиты что-то пронюхают, не миновать кровопролития.

На лице девушки легко было прочитать, какая сложная борьба происходит в эти мгновения в ее душе. Она уже начала понимать, что могущественный жестокий человек, при имени которого она трепетала, обезврежен. Теперь он, наверно, не представляет никакой серьезной опасности. Сейчас надо преодолеть страх, отважиться. Наконец Ванда решилась:

— Хорошо... я поведу... только чтобы никто не знал.

— Вот теперь ты говоришь толково. Сразу бы так! — одобрил Владимир.

В лесу было еще темно, когда небольшой отряд достиг места, вокруг которого расположилась усиленная рота автоматчиков. Мочалов приказал немного отдохнуть. Начальник собрал старших групп, поставил перед каждым четкую задачу. Не оставил он без внимания и бандитский секрет, который неприметно обошли стороной. Для ликвидации этого секрета Мочалов направил отделение солдат во главе с Бартошиком и пояснил:

— Там не более трех человек. Постарайтесь сиять тихо. После этого оставайтесь на месте. Ждите окончания операции. Понадобитесь для дела — команду передадим через связного. Пароль — «Минск»...

Ванда уверенно шагнула в ржавую болотную воду. Следом за ней шаг в шаг отправились Мочалов, Славин, Антошин и все остальные, кому предстояло схватиться с бандитами.

Идти пришлось долго, временами по грудь утопая в студеной хляби. Наконец почувствовалась под ногами твердая почва. Рудаковская сразу же повернула круто влево. Шепотом пояснила Мочалову:

— Прямо нельзя — там засада!

— Сколько человек?

— Обычно два.

Мочалов выделил четырех человек для захвата засады. Отряд двинулся дальше. Вскоре бойцы остановились перед небольшой поляной. На ней размещалось шесть землянок. Каждая группа по команде начальника двинулась к «своей берлоге», остальные солдаты быстро окружили поляну.

Во всех шести землянках двери не запирались. Солдаты действовали сноровисто и решительно. Бандитов брали прямо в постелях, тут же выводили наружу. Только в одной землянке глухо хлопнул одиночный выстрел: пришлось пристрелить одного из бандитов, который попытался выхватить из-под подушки пистолет.

Вскоре все было кончено. Бандиты, окруженные со всех сторон автоматчиками, молча стояли, понурив головы.

Уже совсем рассвело, когда конвой доставил и тех бандитов, которые были схвачены в секретах. Мочалов приказал переправить задержанных небольшими группами через болото, к деревне. Туда, по его расчетам, уже прибывал обоз для транспортировки изъятого у бандитов оружия, боеприпасов и другого награбленного ими имущества, ценностей.

Славин подошел к Рудаковской:

— Ванда! Рад, что вижу тебя целой и невредимой, да и к тому же в неплохом настроении. Страх, надеюсь, прошел?

— Как вам сказать? Гляжу на них, — она брезгливо посмотрела в сторону столпившихся бандитов, — и глазам своим не верю: присмирели-то как! Словно овцы сгрудились в кучу. А еще вчера любой из них хуже лютого зверя был.

— Не жалеешь, что послушалась нас?

— Нет! Что вы! Спасибо.

— Чем теперь будешь заниматься?

— К родителям вернусь. Надо налаживать новую жизнь, если разрешите.

Подошел Мочалов. Он слышал последние слова.

— Придется разрешить. Как ты на это смотришь, Владимир Михайлович?

Польщенный столь значительным обращением — по имени, отчеству его еще редко называли, — Владимир покраснел, однако смущение подавил:

— Повинную голову меч не сечет, товарищ начальник. Могу даже поручиться за Ванду.

— Правильно рассуждаешь. А теперь позволь тебя поздравить с победой! Молодец по всем статьям! Так держать!..

В госпитале царило радостное оживление. Только что по радио сообщили об освобождении Варшавы. Раненые подолгу стояли у карты, прикидывая расстояние до Берлина.

Купрейчику уже две недели как разрешили вставать, он ежедневно старался хотя бы разок спуститься вниз, в приемное отделение, куда поступали прибывшие прямо с фронта раненые. Он искал среди них знакомых, но пока никого не встретил.

А госпиталь, расположенный в здании школы, почти ежедневно пополнялся все новыми ранеными. Люди были разные: одни — молчаливые и угрюмые, другие кричали, ругались от боли, третьи — стонали. Воздух в госпитале был спертым, тяжелым, насквозь пропитанным запахом бинтов, старых ран, карболкой, лекарствами.

Просыпались обычно рано, слушали сводку Информбюро, ждали, когда принесут газеты.

Рядом с Купрейчиком, на кровати, стоявшей в углу, появился новый сосед. Ему оторвало обе ноги. Первые двое суток он бредил. Сегодня новенький пришел в себя. Он долго лежал с открытыми глазами и прислушивался к разговорам.

Алексей громко сказал:

— Ну вот, братцы, и новосел наш проснулся.

В палате наступила тишина, выздоравливающие, желая помочь новенькому поскорее освоиться, начали спрашивать, кто он, откуда.