Связной, прибежавший ночью в отряд на самодельных лыжах, сообщил, что немцы, с трудом добравшись до деревни на машинах и двух танках, выставили на окраинах сильные заслоны. Фашисты понимали, где находятся, и были готовы отразить нападение партизан.

Тамков доложил о случившемся командиру бригады. Это очень встревожило Глазкова. В деревне жили многие семьи партизан, у надежных людей прятались тяжелораненые бойцы.

Славин тоже был немало взволнован. В этой деревне жила его мать. Анастасию Георгиевну приютила одинокая старушка. Вместе они коротали трудные дни, присматривали за хозяйством. Владимир уже трижды успел встретиться с матерью. В последний раз был у нее вместе с Женей. При расставании Анастасия Георгиевна нежно погладила дочь, обняла сына, всплакнула: «Берегите, детки, себя. Ведь одни вы остались у меня...»

И вот теперь мать оказалась в смертельной опасности.

Собираясь в поход, Владимир натянул на себя все, что у него осталось из одежды. Хуже было с обувью. Старые кирзовые сапоги совсем развалились. И он между портянками вложил прослойку из немецких газет, хорошо, что сапоги были большие и газеты туда свободно входили. Топнул левой ногой, топнул правой, прошелся по землянке. «Ничего, выдержу», — подумал Владимир и стал готовить оружие. Проверил автомат, набил магазин патронами, пристегнул к широкому трофейному ремню единственную гранату, взглянул на Грибова и Бартошика:

— Ну что, ребята, готовы?

Вскоре все трое вышли на поляну, где строился отряд...

Утром партизаны приблизились к деревне с трех сторон. Как назло, неожиданно успокоилась метель. Прозрачный морозный воздух пронизывали яркие лучи солнца. Вокруг деревни лежала чистая нетронутая целина. Охватывая деревню кольцом, партизаны ползком приближались к домам. Два бронебойщика пока остались на опушке, скрываясь в кустарнике. Они держались в резерве на случай появления фашистских танков. Из единственной в отряде 45-миллиметровой пушки решили ударить по немецким пулеметчикам, оседлавшим дорогу при въезде в деревню.

Ночью карателей атаковать было бы легче. Но командование отряда понимало и другое: ночной бой в деревне был опасен для местных жителей. Расчет был на то, что немцы меньше всего могут ждать нападения днем, что большинство из них, когда начнется бой, окажется на улице, где их легче будет уничтожить. Чтобы посеять панику в лагере противника, Лапко посадил сорок бойцов на лошадей, дал этой группе два пулеметных расчета, устроенных в санях. Перед ними была поставлена задача — с ходу ворваться в деревню, сковать действия противника.

Роте, которой командовал Крайнюк, предстояло атаковать деревню с противоположной стороны.

Славин, тяжело дыша, полз рядом с другими бойцами. До ближайшего сарая, за которым начинались крестьянские дворы, оставалось метров двести. Вдруг из-под крыши сарая гулко застрочил крупнокалиберный пулемет. Бойцы замерли на месте, поглубже зарываясь в снег.

— Бери с собой Панченкова, зайдите с фланга, уничтожьте пулемет! — распорядился Крайнюк, обращаясь к Грибову.

Славин отстегнул от ремня гранату и протянул ее Панченкову:

— Возьмите! Пригодится.

Грибов и Алексей Иванович Панченков, отец погибшего Сергея, отклонившись шагов на пятнадцать в сторону, быстро поползли вперед.

Крайнюк умышленно поручил Панченкову и Грибову уничтожить пулеметчиков. Антон, как и все бойцы отряда, видел, что этот пожилой человек после гибели сына изменился, стал молчаливым, часто уходил в лес, долго бродил там, а в бою действовал напролом, словно не понимал, что его тоже в любую секунду может сразить вражеская пуля.

И сейчас Славин все время опасался, что Алексей Иванович не выдержит, бросится во весь рост на пулемет. Но Крайнюк думал иначе. Панченков был очень ответственным человеком, и, получив приказание уничтожить пулемет, он будет, конечно, осторожным, понимая, что от его продуманных действий зависит многое.

Партизаны, как кроты, зарывались в снежные сугробы. Некоторые, выбрав позицию поудобнее, вели прицельный огонь по крыше сарая. Несколько раз пулемет захлебывался, очевидно, партизанские пули достигали цели. Крайнюк, осторожно выглядывая из сугроба, замечал, что во многих местах бойцы сокрушили немецкую оборону и ворвались в деревню. «Вот бы кто-нибудь догадался ударить по сараю с тыла», — подумал он. Но томительно тянулись минуты, а пулемет не замолкал, поливая атакующих свинцовым огнем. Антон увидел, как недалеко от сарая вскочил на ноги Грибов, сделал несколько шагов и упал. «Убили! — похолодел от догадки Крайнюк. — Фланги тоже прикрыли живодеры!» Он передал приказ по цепи сосредоточить огонь по крыше сарая и с тревогой подумал о Панченкове: «Где же он? Дойдет ли?» И тут же увидел знакомую фигуру. Утопая по пояс в снегу, Алексей Иванович пробирался вдоль бревенчатой стены сарая. «Добрался! — обрадовался Антон. — Но как он забросит гранату?»

А Панченков неожиданно отскочил на несколько шагов от сарая и взмахнул рукой. На крыше разорвалась граната, пулемет сразу же захлебнулся. Панченков второй раз взмахнул рукой, и взрыв раздался там, откуда еще несколько минут назад бил автомат. И в этот момент короткая автоматная очередь, посланная с другого конца крыши, поразила Алексея Ивановича, и он упал навзничь в снег.

Крайнюк вскочил на ноги:

— За мной! Ура-а-а!

Партизаны бросились вперед. С обоих концов сарая слышались винтовочная стрельба, автоматные очереди, но они уже не могли остановить стремительную атаку. Сопротивление немцев было подавлено, и наступление перекинулось в глубь деревни.

Но в этот момент положение резко изменилось. Из-за крайнего дома выскочил танк, выкрашенный в белый цвет. Разбрасывая снег, он шел прямо на бойцов Славина, изрыгая пулеметный огонь. В рядах партизан возникло замешательство. Одни бросились назад — к сараю, другие — наоборот, вперед, к недалеко расположенным домам. Каждый чувствовал себя совершенно беззащитным перед беспощадной машиной, закованной в толстую броню. Увидев это, Тамков направил на выручку группе Славина одну санную упряжку с бронебойщиком. Первый же выстрел оказался на редкость удачным. Стальная махина задымилась и остановилась. Только сейчас Славин заметил, что он стоит в самой середине большого сугроба, утонув в нем по пояс. Вид неожиданно появившегося танка ошеломил, пригвоздил к месту. Владимир оглянулся и увидел, что двое партизан несут Грибова. «Значит, жив!» — обрадовался он, ринувшись вперед, к центру деревни.

Славин бежал вдоль высокого частокола и, экономя патроны, вел огонь только по видимым целям. Вдруг он почувствовал резкую пронизывающую боль в животе и, теряя сознание, упал в снег.

Славин пришел в себя через несколько часов от нестерпимой боли. Открыл глаза, увидел серое небо. Ему показалось, что оно почему-то покачивается. Владимир посмотрел вперед, и взгляд его уперся в спину человека. Догадавшись, что его несут, подумал: «Кто они? Немцы или свои?» — и опять потерял сознание.

Владимир очнулся в каком-то доме, в полумраке увидел низкий закопченный потолок и чье-то склоненное лицо. Всмотрелся, узнал Тамкова. Тот улыбнулся:

— Открыл глаза! Держись, парень, все образуется!

— Где я? — чуть слышно спросил раненый. Его сухие губы едва шевелились. Тамков наклонился еще ниже:

— Что ты сказал?

Володя почувствовал, как его лица коснулось что-то прохладное. Кто-то, стоявший у изголовья, смочил влажной ваткой его губы. Он попросил пить. Из мрака послышался женский голос:

— Нельзя тебе, родненький. У тебя ранение в живот. Потерпи, сейчас поедем дальше, там тебя доктор посмотрит. Все будет хорошо.

Владимир почувствовал, что его поднимают сильные руки, кладут на носилки, несут во двор, опускают в низкие сани. Рядом села женщина, а впереди какой-то старик, который сразу же тронул поводьями лошадь, и упряжка осторожно заскользила вперед.

Только теперь Володя узнал женщину. Это была Панченкова. Он вспомнил Сергея, его сестренку Надю. Потом в воображении возник Алексей Иванович в тот момент, когда он пробрался к сараю и бросил на крышу одну за другой две гранаты... Владимир чуть слышно позвал Панченкову. Женщина наклонилась над ним: