– Привет, Лёш. Деньги нужны?

– Ты что – сберкассу грабанул?

– Ха! Сберкасса сама кого хошь грабанёт… Короче – есть шанс заработать.

– Как?

– Тут один мужик кафе открывает. Кооперативное, под названием "Пьеро и Коломбина". Итальянская кухня, то, сё. Ну, и хочет, чтоб у него на стенах фотки висели с этими Пьеро и Коломбиной. Такой как бы эксклюзивный стайл. Причём хочет не позже субботы, потому что в воскресенье у него презентация…

– От нас-то чего требуется?

Егор трясёт свёртком.

– Тут костюмы. Вы их сейчас быстренько надеваете, я вас быстренько щёлкаю, а послезавтра вечером делим бабки. Триста рублей мне, двести – вам.

Крылов оборачивается к Машке:

– Нам это надо, синьора?

– Си, синьор…

Егор приносит из своей комнаты кусок ярко-красного шёлка и эффектно драпирует им диван и часть стены над диваном. Потом развешивает по углам три мощные лампы и ставит в центре штатив с фотоаппаратом. Потом достаёт из кармана вчетверо сложенную журнальную страничку и, расправив, пришпиливает её кнопками к обоям. На страничке – репродукция какой-то дореволюционной открытки. Там присутствует Пьеро, печально сгорбившийся на венском стуле, а над ним, назидательно грозя точёным пальчиком, склонилась Коломбина.

– …я сначала в цирковое ломанулся. Нашёл там костюмершу, отстегнул ей червончик, она мне кой-какого шмотья нарыла. Потом говорю: давай-ка срочно людей искать, которые для съёмки сгодятся. Идём на манеж, смотрю: мамочка родная! Там три таких амбала с шестом, а на шесте девица крутится. Фигурка, конечно, точёная, но фейс – просто лошадиный! И тут я вспоминаю, что у меня за стенкой живут классные ребята, которых, если слегка подгримировать…

Через полчаса Крылов, облачённый в белый балахон с широкими чёрными пуговицами, похожими на блюдца, печально горбится на краю дивана. Его лицо покрыто толстым слоем пудры, а глаза и брови подведены машкиной тушью для ресниц. Рядом стоит так же странно разодетая и напудренная Машка. На ней – чёрное трико с серебряной отделкой и голубая балетная пачка, шуршащая при каждом вздохе. Вокруг коршуном вьётся Егор с фотоаппаратом и отдаёт приказы.

– Так, братцы-кролики. Соберитесь. Пятьсот рублевичей на кону… Глянули ещё раз на картинку и приняли соответствующие позы. Пьеро у нас тоскует, Коломбина ему читает мораль… Э, нет! Так не пойдёт. Надо включаться по-настоящему. По системе Станиславского, о-кей? Ты, Лёш, представь, что у тебя завтра вылет отменили. А ты, Маш, ну… допустим… что Лёха напился и расхреначил витрину на улице Горького, и ты в пять утра пришла его из ментовки выручать… Ну вот, вот, совсем другое дело! (щёлк-щёлк…) А теперь так: Пьеро встаёт на одно колено и дарит Коломбине глобус. Ножка у глобуса отвинчивается? Да должна, должна отвинчиваться! Дёрни сильнее… Вот, отлично. Теперь берёшь его и таким трепетным жестом протягиваешь Машке. Как бы говоря: дарю тебе своё сердце, любимая, и весь земной шар впридачу (щёлк-щёлк-щёлк!…).

Егор тиранит их до полуночи. Ходит, беспрерывно щёлкая затвором, и успокаивается лишь тогда, когда расстреливает последнюю плёнку. Наскоро переодевшись и умывшись, они устраивают ужин на троих: жарят картошку с грибами, делают бутерброды со скумбрией и вываливают в салатницу лечо из банки. Егор так мощно берётся за дело и с такой жадностью орудует вилкой, что в итоге обгоняет и Крылова, и Машку. А затем достаёт из планшета свою флягу с коньяком и торжественно разливает его по стаканам.

– Ре-бя-та! Я предлагаю выпить за вас. За то, что вы – пара. Понимаете? Па-ра! Я вас ещё когда в ноябре увидел, сразу понял: эти ребята – пара. Надо ж, думаю, чудики какие: он – худой, как оглобля, она – вообще дюймовочка, она ему что-то пищит на ходу, а он всё время кланяется и руками машет, но при этом у людей на лбу написано, что они всю жизнь будут друг с друга пылинки сдувать… Скажи, Лёш: ты с Машки пылинки сдуваешь?

– И пылинки, и снежинки. И пёрышки разные…

– И пьёрышки! Точно! Пьеро должен сдувать именно пьё-рыш-ки!… Но! Это такая редкость, братцы! Вы даже не представляете себе, какая это редкость! Когда люди – пара. Поскольку у большинства наших пиплов всё с точностью до наоборот: им главное чтобы сверху шоколадно, а чего уж там внутри – вообще не колышет… Вот у меня год назад сестрица замуж выскочила. Чувачок на вид – полный урыльник. Рожа прыщавая, жопа шире плеч. Всё лето к нам в гости ходил. Придёт, засядет с Катькой на кухне и чай пьёт. И потеет, как бегемот. Я с ним как-то в коридоре столкнулся, а потом у матери спрашиваю: что, блин, за организм?… "А это Коля Тюхтин, сын папиного коллеги по министерству. Очень приличный мальчик, МГИМО заканчивает. Они с Катей дружат…" Ну, думаю, на здоровье. Пусть дружат. Всё равно шансов поиметь нашу красавицу писаную у него в принципе нет. Я ж Катьку знаю, у неё одни алены делоны да димочки харатьяны на уме… И вдруг – бабах! – торжественное заседание в узком семейном кругу. И главная тема: Катька выходит замуж за Тюхтина… Я просто офигел. Просто! Захожу к Катьке вечером, спрашиваю: откуда такая страсть к сирым и убогим?… А Коля, говорит, не убогий. Он, наоборот, очень даже перспективный. Он скоро будет работать в нашем торгпредстве в Женеве… Я говорю: согласен, Кать. Перспектива – дело святое. Но трахаться-то ты не с перспективой будешь, а с Тюхтиным. А он жирный и потеет сильно, а когда потеет – вонять начинает… Ну, Катька и психанула. Бросилась в меня туфлей, дура. А чего бросаться-то? Лучше признайся честно: да, дико хочу в Женеву. Хочу как наша мама: всю жизнь мотаться с мужем по загранкам и иметь валюту. И готова лечь под любого ур-рода, который мне всё это обеспечит…

Егор усмехается и выплескивает остатки коньяка из фляги себе в рот. Зажмуривается, выдыхает шумно.

– И-эххххх! А, может, это нормально, а? Может, это закон природы такой сволочной? Вот взять, к примеру, ракушки, из которых жемчуг добывают. Так их надо сотни перелопатить, чтобы добыть одну-единственную жемчужинку! Одну-единственную из сотен! То есть получается, что эта чудесная жемчужинка, которой все потом будут восхищаться и принимать за эталон настоящей подводной жизни – на самом деле казус природы, понимаете? Погрешность такая очаровательная в доли процента… И у людей, кстати, то же самое! Когда два человека встречаются, и совпадают, и любят друг друга, и живут долго и счастливо – это не эталон, понимаете? Это чудесная, волшебная, очаровательная – но тоже погрешность, жемчужинка рода человеческого. А вот эталон как раз – это Катька с Тюхтиным. Которым никакие алхимии сердечные на хрен не нужны, а нужен нормальный союз на интересе. Тандем, блин. По вышибанию из МИДа валютных чеков…

Он замолкает. Крылов тоже молчит, и Машка.

– Ладно, братцы-кролики. Всё. Сворачиваюсь. А то достал вас уже… В общем, делаем так: в субботу вечером, если всё пройдёт по плану, я стучусь и отдаю деньги Машке. О-кей?

Она задумывается.

– Я до девятого у матери буду. Ты лучше сразу к Алёшке стучись, когда вернётся…

– Как скажете, прекрасная Коломбина.

Егор сворачивает драпировку, снимает лампы, суёт под мышку пакет с костюмами и бочком протискивается в дверной проём. Машка защёлкивает за ним замок.

– Забавно.

– Что забавно?

– Когда думаешь про человека одно, а потом вдруг смотришь – а он другой.

– Ты про Егора?

– Ну да. Я его циником считала. Прожжённым. А он на самом деле – белый и пушистый. И очень нежный, кстати. Чуть выпил – и стал про жемчужинку рассказывать. Как это у него… Жемчужинка рода человеческого! Ведь прелесть, правда?

– Иди ко мне.

– Зачем?

– Будем дальше ламбаду разучивать.

– В час ночи?

– Конечно.

– А музыка?

– Я помню.

– А вдруг ты так утомишься, бедненький, что самолётик проспишь? Будешь сидеть на своём чемоданчике в Шереметьеве и плакать – ууууу…

– Не просплю. У меня будильник есть.

– Будильник? Где?!

– Да вот, напротив. Говорящий. С прекрасными задумчивыми…