— Я думал, что вы хотите спать, лейтенант, — сказала Пять.

Словно она не была уверена в том, что хо тела произнести именно это, читая невидимые слова — в своем ноле зрения.

— Корабль, — сказала я, не вполне уверенная на сей раз, с кем я говорю и кто говорит со мной, — ты сделал все, о чем я тебя просила, а я подвергла тебя и твой экипаж страшной опасности. Тебе следует отправиться туда, куда ты хочешь. Можешь высадить меня где–нибудь. — Я представила себе, как прибываю в Тетрархию Итран, возможно — в компании с Сеиварден. Моя нота отрастет к тому времени, как я туда доберусь.

Представила, как покину Атхоек. Ремонтные работы в Подсадье не закончены, будущее его обитателей неясно. Оставлю Кветер без всякой помощи а она ей может понадобиться. Юран и Баснаэйд на базе, в страшной опасности, даже если мне удалось уничтожить все три военных корабля, в которые я стреляла. А каковы шансы, что я уничтожила хотя бы один из них? Они очень, очень малы. Почти нулевые. Но эти выстрелы, снаружи корабля, были моей единственной полуреальной возможностью, такой расплывчатой.

— Ты можешь оставить меня здесь и отправиться куда пожелаешь, корабль.

— И быть как «Титанит»? — сказала Пять. — Без капитана, прячась от всех? Нет, благодарю, капитан флота. Кроме того… — Пять на самом деле нахмурилась, вдохнула. — Поверить не могу, что действительно говорю это, но лейтенант Сеиварден права. И вы правы — корабли не любят другие корабли. Я думал об этом с тех пор, как встретил вас. Вы не знаете, потому что были тогда без сознания, но во Дворце Омо, несколько недель назад, лорд Радча пыталась назначить мне нового капитана, а я сказал ей, что не хочу никого, кроме вас. Совершенно глупо, поскольку она всегда могла заставить меня принять ее выбор. Мне не было никакого смысла протестовать; что бы я ни сказал, что бы я ни сделал, ничего бы это не изменило. Но я все равно поступил так, и она послала мне вас. И я продолжал думать. И может, дело не в том, что корабли не любят другие корабли. Может, дело в том, что корабли любят людей, которые могли бы стать капитанами. Просто прежде ни один корабль не мог стать капитаном. — Пять вытерла слезы с моего лица. Мне правится лейтенант Экалу. Она мне очень нравится. И мне правится лейтенант Сеиварден, но главным образом потому, что она любит вас.

Сеиварден лежала рядом со мной, расслабленная и неподвижная, ровно дыша, с закрытыми глазами. Она никак не ответила на это.

— Сеиварден меня не любит, — сказала я. — Она благодарна за то, что я спасла ей жизнь, и я — практически единственное, что связывает ее со всем, что она потеряла.

— Это не правда, — сказала по–прежнему спокойная Сеиварден. — Ну ладно, это похоже на правду.

— Это и то и другое, — заметила Пять. Или корабль, я была не вполне уверена. — И вы не привыкли к тому, чтобы вас любили. Вы привыкли к тому, чтобы люди к вам привязывались. Или испытывали теплые чувства. Или зависели от вас. Не любили, нет. Потому, думаю, вам не приходит в голову, что это может случиться, на самом деле.

— О! — произнесла я.

Сеиварден, такая теплая, был рядом со мной, хотя жесткая грань восстановителя на моей руке упиралась в ее нагое плечо. Не болезненно, не причиняя неудобства настолько, чтобы потревожить ее расположение духа, стабилизированное препаратами, но я слегка подвинулась, не осознав сразу, что сделала: я подвинулась, зная, что чувствует Сеиварден. Пять нахмурилась, глядя на меня, — это действительно отражало ее настроение, она была обеспокоена, раздражена, смущена. Устала — она мало спала в последние дни. Корабль опять снабжал меня информацией, а мне так ее не хватало. Врач направлялась сюда по коридору с препаратами для меня, решительная и встревоженная. Калр Двенадцать, отступив в дверной проем, чтобы дать пройти врачу, предлагала Калр Семь собрать еще четверых–пятерых из подразделения, чтобы попеть что–нибудь возле моей каюты. Мысль о том, чтобы спеть самой, ее просто устрашала.

— Сэр, сказала Пять. В самом деле Пять, а не кто–то иной, подумала я. Почему вы все еще плачете?

Не в состоянии сдержаться, я всхлипнула:

— Моя нога.

Пять искренне озадачилась.

— Ну почему это должно было случиться со здоровой ногой? А не с той, что все время болит?

Не успела Пять и рта раскрыть, как вошла врач и сказала мне, будто там никого не было — ни Пять, ни Сеиварден:

— Это чтобы помочь вам расслабиться, капитан флота.

Пять отступила в сторону, и доктор прикрепила препарат, который держала в руке, к моей шее сзади.

— Вам нужны отдых и покой, — тут она бросила мельком взгляд на Сеиварден, хотя та не слушала и не могла в ближайшем будущем делать ничего особо шумного, — прежде чем вы решите встать и погрузиться в дела. Что, как я знаю, вы сделаете гораздо раньше, чем вам следовало бы. — Она взяла ткань, которую так и держала Пять. Вытерла мне глаза и вернула ее Пять. — Поспите! — велела она и вышла из каюты.

— Я не хочу спать, — сказала я Пять. — Я хочу чаю.

— Есть, сэр, — отозвалась Пять, явно испытав облегчение.

— Определенно, это по–корабельному, заметила Сеиварден.

Я уснула прежде, чем прибыл чай. Проснувшись через несколько часов, обнаружила рядом спящую Сеиварден, которая повернулась на бок, обхватив меня одной рукой и положив голову на мое плечо. Она дышала ровно, вскоре проснется. А Калр Пять вошла с чаем. Опять — в чашке зеленой глазури, с ручкой.

На сей раз я взяла ее.

— Спасибо, Пять, — поблагодарила я. Отпила.

Я чувствовала себя спокойной и легкой — работа доктора, точно.

— Сэр, — сказала Пять, — переводчик Зейат просит встречи с вами. Доктор предпочла бы, чтобы вы отдохнули подольше. — Да и сама Пять, кажется, тоже, но насчет этого она промолчала.

— Нет особого смысла в том, чтобы отказывать переводчику в чем бы то ни было, — заметила я. — Вы же помните Длайкви. — И как крошечный кораблик переводчика Зейат просто возник подле «Милосердия Калра» за несколько часов до того, как мы ушли в шлюзовое пространство.

— Да, сэр, — согласилась Пять.

Я опустила взгляд на себя — почти обнаженная, не считая впечатляющего набора восстановителей, одеяла и перчаток. Сеиварден по–прежнему наполовину возлежала на мне.

— Однако я бы хотела сначала позавтракать, устроит ли это переводчика?

— Должно устроить, сэр, — ответила Пять.

Как оказалось, переводчик Зейат согласилась подождать, пока я поем, а Сеиварден отправится в свою койку. Пять обтерла меня и придала более представительный вид.

— Капитан флота, — сказала переводчик Пресгер, входя в каюту. Пять застыла в дверях с осуждающим видом. — Я — переводчик Пресгер Зейат, — поклонилась она. Затем вздохнула. — Я только стала привыкать к последнему капитану флота. Полагаю, я привыкну и к вам. — Она нахмурилась. — Со временем.

— Я по–прежнему капитан флота Брэк, переводчик, — сказала я.

Она перестала хмуриться.

— Полагаю, это легче запомнить. Но это несколько с странно, не так ли? Совершенно ясно, что вы не та же личность. У капитана флота Брэк — предыдущей, я имею в виду, было две ноги. А вы абсолютно уверены, что вы капитан флота Брэк?

— Вполне уверена, переводчик.

— Тогда ладно. Если вы уверены. — Она умолкла, ожидая возможно, что я признаюсь в обратном. Я ничего не сказала. — И так, капитан флота. Я думаю, что лучше, возможно, быть совершенно откровенной в данном вопросе, и я надеюсь, что вы простите мне мою прямоту. Я, разумеется, в курсе того, что вы обладаете оружием, разработанным и изготовленным Пресгер. Кажется, это некая тайна? Я на самом деле не уверена.

— Переводчик, — перебила я, прежде чем она успела продолжить, мне любопытно. Вы несколько раз говорили, что не понимаете разницу между разными видами людей, но Пресгер продали эти пистолеты гарседдианам специально для применения против радчааи.

— Вы должны выражаться более осторожно, капитан флота, — предостерегла переводчик Зейат. — Вы можете так все запутать. Прошлая капитан флота также была к этому склонна. Верно, что они не понимают. Вообще. Некоторые переводчики, однако, — мы понимаем. Вроде бы. Я признаю, что наше понимание было тогда менее прочным, чем сейчас, поэтому тут вам есть о чем говорить. Но давайте посмотрим, смогу ли я объяснить. Представьте себе… да, представьте, как очень маленькой девочке страшно хочется сделать что–то опасное. Скажем, поджечь город, в котором она живет. Вы можете постоянно находиться настороже, непрестанно удерживать ее от опасного шага. Либо вы можете убедить ее сунуть руку в очень маленькое пламя. Она может потерять палец, или два, или даже руку, и это, конечно, окажется довольно больно, но в этом и будет смысл, не так ли? Она никогда не поступит так вновь. На самом деле вы подумаете, что она, наверное, никогда даже не приблизится ни к какому огню после такого. Это казалось идеальным решением и вроде бы работало довольно хорошо, по крайней мере сначала. Но это, выходит, не постоянное решение проблемы. Мы не слишком хорошо понимали тогда людей. Сейчас мы понимаем их лучше или, по крайней мере, так думаем. Только между нами, — она огляделась по сторонам, словно опасаясь быть подслушанной, — люди — очень странные. Иногда я теряю надежду, что мы вообще справимся с этой ситуацией.