— Да, бля-я-ять… — кажется, это его оргазм с дрожью, с закусанной губой до крови.

Дышит тяжело, и я благодарен, что он находит в себе силы не упасть на меня, вот бы еще держаться за мою поясницу прекратил…

— Это всё? — приподнимаюсь, чувствуя себя так что, можно сказать, не чувствую вовсе.

— Ага, — Дик блаженно улыбается и пробегается взглядом по моему телу, словно проверяя наличие всех конечностей. — А ты, кажется, нет.

— А?

И, прежде чем я успеваю понять ход его мыслей, Дик кладет руку на мою промежность и сжимает.

— Эй! — отскакиваю, потому что Дик, кажется, приболел от мнимой вседозволенности.

— Полутвёрдый, — насмешка, и снова тянет ко мне руку. — Давай подрочу.

— Не правда, — сползаю с кровати, не позволяя до себя дотронуться еще раз, и поднимаю футболку.

— Да брось, Рэнди, иди сюда, — хлопает по месту рядом с собой, — у тебя почти встал, ты разве не хочешь получить удовольствие? Если попросишь, могу и отсосать.

— Это не правда! — повторяю еще раз с нажимом и замечаю, что футболка вывернута, приходится вывернуть обратно, прежде чем надеть.

— О, — усмехается Дик, наблюдая за мной, — так игра в правильного Рэндала Уорта у тебя еще в силе.

— Замолчи, — успокаиваюсь, — ты подбросишь меня до дома?

Дик поднимается с постели, и я замечаю на его нижней губе подсыхающую кровь. Увидев мой взгляд и правильно его истолковав, он слизывает эту самую кровь.

— Ты мог бы остаться, — вытаскивает ключ от комнаты из заднего кармана джинс. — Поиграли бы в приставку, ты ведь любишь, да? Заказали бы пиццу, посмотрели бы фильмы, я бы тебе плавки одолжил, и поплавали бы в бассейне. Еще есть бильярд, хочешь?

— Добрый такой, — скрещиваю руки на груди от невиданной щедрости Дика Кайзера. — Кому расскажу — не поверят.

— Поверят, — прищуривается, — если узнают условия доброты.

— Условия?

— Ну, после бассейна и бильярда мы бы опять пришли сюда, и ты бы полежал смирно, снова давая мне потрогать себя, — идёт и открывает дверь, — так что?

— Нет, я оказал тебе маленькую услугу, и всё, мы с этим разобрались.

Да и мне еще к алгебре готовиться, пересдачу теста в среду никто же не отменял. А Дик знает алгебру даже хуже меня, с ним не подготовишься.

— Дело твоё, и тело твоё, — смеётся и пропускает меня из комнаты.

Мы спускаемся вниз, а я всё еще не могу разобрать, что чувствую. «Тело твоё», так ли?

— Дик, — хватаю его за локоть и вздрагиваю от собственной вольности. — Что теперь? Мы будем общаться?

Смотрит мне в глаза так внимательно и долго, прежде чем улыбнуться и сказать:

— Я не обещал, что мы будем общаться. Я говорил, что не забуду тебя после этого, так я не забуду, но общение — это иное…

Вымораживает и выворачивает от злобы на собственную тупизну. И Дик… пять минут назад он кончал, лапая меня, а сейчас разыгрывает…

— Да шучу, — поднимается на ступеньку, на которой стою я, — поверь мне, я теперь не отстану от тебя, — наклоняется, словно для поцелуя, а я почему-то не шарахаюсь, — после произошедшего не слезу с тебя. — Смотрит на мои губы, а потом мне в глаза, а потом опять на губы, но не целует…

Опоминаюсь, понимая, что он даёт мне время, чтобы как раз таки опомниться, и возобновляю спуск по лестнице. Чувствую наконец, чувствую некий стыд.

«Не слезу с тебя».

Если я скажу ему: «нет, не позволю» — это будет смешно или очень смешно?

Выходим из дома, и Дик сразу же подзывает водителя, зачем-то пинающего шину машины.

— Отвези его обратно, — приказывает Дик, и когда водитель безмолвно садится в машину, обращается ко мне: — Ехать с тобой не вижу смысла.

— Я тоже, — пожимаю плечами.

Дик усмехается, и я заранее определяю, что сейчас последует нечто нехорошее:

— Как думаешь, Рэндал, ты в следующее воскресенье уже будешь толкаться мне в рот, или еще нет?

Закатываю глаза от невозможности переваривания происходящего. Чертовщина, похоже, только начинается, и мне необходимо не расклеиваться, а держать оборону по всем статьям, особенно по интимным.

— Нет, думаю, нет, — отвечаю как можно серьёзнее, хотя хочется то ли выть, то ли смеяться до слёз над собой же.

— Да, наверное, ты прав, — Дик подходит к машине и галантно открывает мне дверь. — Прошу.

Сажусь, и, естественно, Дик так просто без слов на прощание закрыть дверь не может:

— Ты дашь отсосать еще до воскресенья, — шепчет прямо в ухо, а у меня в животе от этого скручивается спираль, или не в животе, а ниже…

*

— Спасибо, — говорю, когда мы останавливаемся у моего дома и собираюсь уже выйти, как водитель поворачивается:

— Мистер Кайзер просил передать вам, — и он протягивает мне сто злосчастных долларов.

Вторая порция стыда захлёстывает, и обида поднимается к горлу. Вот же…

— Нет, я не…

— Возьмите, пожалуйста, — прерывает водитель. — Мистер Кайзер просил передать вам, — повторяет, и мне ничего другого не остается.

Забираю дрянную купюру и выхожу из авто. Чёрт, Дик слишком умный, дальновидный и расчетливый, когда мы дружили, он не мог провести логическую цепочку от своей провинности до наказания родительского, а тут выдает такие ходы!

«Не слезу с тебя»… и почему меня не пугает это настолько, насколько должно?

========== 9-ая глава ==========

— А сейчас я очень легко проверю ваше знание немецкого, детки, — именно с этого начинает только вошедший в класс мистер Нёллер.

А где же «гутен морген», такое привычное в утро понедельника?

— Bei Gericht in Gronland fragt der Staatsanwalt den Angeklagten: “Wo waren Sie in der Nacht vom 18. November zum 16. Marz?” — учитель обводит нас суровым взглядом, и до меня доходит, я заливаюсь громким, каким-то ненастоящим смехом, и некоторые одноклассники, тоже всё поняв, вторят мне хихиканьем.

— Итак, засмеялась лишь половина, — мистер Нёллер качает головой, — вы расстраиваете меня с утра пораньше.

— А что вы сказали, мистер Нёллер? — Кит даже не стесняется.

— Это была забавность, — отмахивается учитель, но всё же переводит: — На суде в Гренландии прокурор спрашивает подсудимого: “Где вы были ночью c 18 ноября по 16 марта?”.

— А-а-а, — и Кит запоздало натягивает улыбку.

— Так-с, ладно, — хлопает в ладоши разочарованный преподаватель. — Сегодня мы…

Дверь открывается и, конечно же, на пороге единственный, кто до сих пор отсутствовал среди нас. Дик.

— Гутен морген, — произносит он, и я получаю свою порцию привычного понедельника.

— Ох, Кайзер! — учитель возводит руки к потолку, и я задаюсь внутренним вопросом, сколько раз я это видел? — Проходите, присаживайтесь. И молить вас не опаздывать, вероятно, бесполезно, так что не собираюсь тратить время. Сегодня мы будем барахтаться в сослагательном наклонении немецкого. Как барахтаемся уже наверное сотню занятий.

Дик неторопливо проходит меж рядов. Его пиджак расстёгнут, галстук не завязан вообще, выглядит как-то нарочито неопрятно.

Оборачиваюсь, чтобы посмотреть, как он садится и достает блок и ручку, достает, ставит портфель на пол и поднимает на меня взгляд. «А это сколько раз я видел?» — не унимается внутренний вопрос, и вот сейчас Дик отведёт глаза и всё.

Удивляет. Дик удивляет меня, когда вместо ожидаемого он слегка улыбается, как-то игриво и совсем уж убивает меня, подмигнув. Что за…

— Мистер Уорт, — вздрагиваю, потому что учитель оказывается рядом, — как долго вы еще будете любоваться вашим одноклассником?

Слышу смешки, и становится жарко от некого стыда.

— Простите, — только и могу промолвить, а когда мистер Нёллер отходит от меня, я снова оборачиваюсь на Дика, но тот уже не смотрит и не подмигивает.

*

— В смысле, ты хочешь отказаться от живописи и фотографии? — давлюсь соком и едва не раскашливаюсь. — А с кем я буду ходить на этот отстой?

— С девчонками? — виновато предполагает Джефф.

— Ага, с ними, да, — отодвигаю поднос и внутренне аж загораюсь возмущением. — Ты понимаешь, что если откажешься от живописи и от фотографии, то у тебя в расписании останутся лишь основные предметы? И не жалко тебе потраченных лет…