Но я бы предпочел его грубые шутки, чем тишину.

Дик… нет, лучше мне о нем не думать.

— Дерьмо, — шепчу вслух, — вот же дерьмо.

И нет, это я так не из-за Дика, а потому что забыл спросить мистера Адамса насчёт последнего теста, который я провалил.

Надо вернуться, быть может, он еще в школе на мой счастливый случай.

Разворачиваюсь, тороплюсь обратно. Портфель кажется тяжелым, лямки тянут, ноги устали, икры болят. А еще замечаю, что темнеет, тучи сгущаются с такой же скоростью, как я возвращаюсь в школу, и даже в воздухе чувствуется, что вот-вот ливанёт осенний. И зонта, конечно же, нет.

Забегаю обратно до капель с неба и поднимаюсь на второй этаж. Прямо по коридору, поворот налево, и вот она нужная дверь. Немного приоткрытая, что даёт понять о присутствии учителя — удача явно на моей стороне. Обычно мистер Адамс уходит так рано, как только возможно. Собираюсь постучаться и войти…

— Ну что? Ты не надумал? — доносится такой нетерпеливый голос, и мой кулак замирает в воздухе. — А? Я тебя спрашиваю, надумал?

Что-то неразборчивое в ответ, явно от робкого человека.

— Слушай, Мартин, — это говорит Дик, доходит до меня сквозь пелену. Я не сразу его узнал, потому что никогда не слышал столько нетерпения в его словах. — В твоей семье сто баксов на дороге не валяются, понимаешь? А ведь деньги нужны, не так ли? Новые кеды, или… еще чего, отложишь на приставку, например. Родители тебя ведь не балуют, а я могу подкинуть деньжат, за маленькую услугу. — Вот здесь Дик узнается лучше, здесь есть яд.

— Дик, я всё понимаю, — вот и слова Мартина поддаются расшифровке, — но и ты пойми, я не…

Замолкает. Странно вообще слышать их диалог. Мартин и Дик — это же земля и небо… то, что они в классе вдвоем, это так же странно, как видеть в зоопарке льва и барашка в одной клетке, в клетке метр на метр.

Мартин — да он же просто задохлик. Чудной парень в очках с толстыми линзами, не знающий, что такое шампунь. Однако он носит школьную форму бережнее, чем девчонки.

— Никто ничего не узнает, — злоба Дика. — И ты ведь понимаешь, что я могу заставить тебя? Арти тебя по щелчку моих пальцев скрутит, а Пит изобьет, хочешь? И тогда придётся не за деньги, которые тебе очень нужны.

— Дик… — Мартин в ужасе, а Дик не собирается сбавлять обороты:

— Травля, Мартин, ты ведь знаешь, что это, ощущал уже на себе. И кто ее остановил, а? Я, правильно…

«И ты же эту травлю и начинал когда-то, Дик» — вот с такой фразой мне хочется открыть дверь и войти. Как герой, спасти Мартина, и я бы сделал, если бы знал, от чего спасаю.

— … и могу открыть сезон охоты на тебя снова, Мартин, мои друзья будут только рады.

Тишина, и я затаиваю дыхание, чтобы ничего последующего не упустить.

— Прости, Дик… — выдавливает из себя Мартин, — но я не могу, я не гей.

Затаённое до этого дыхание едва не оборачивается моим кашлем. Зажимаю себе рот рукой, чтобы ненароком не выдать такое опасное присутствие.

— Ты уверен? Я могу предложить большую сумму… — это почти похоже на упрашивание, почти.

— Уверен, — наверное Мартин сейчас судорожно кивает. — Прости, но… и не надо меня бить, прошу, — а вот сейчас он готов расплакаться, ну точно.

Ожидаю реакции Дика так, словно Мартин — это я.

— Ладно, — выдох, усталость, — черт с тобой, никто не тронет… при условии, что ты забываешь наше с тобой общение. Так хорошо забываешь, что обо мне ты знаешь только имя.

— Да-да-да, — торопливо соглашается Мартин, и я понимаю, что это конец, надо убираться подальше и самому забывать про Дика так хорошо, чтобы помнить только имя.

— Уорт? — мистер Адамс неожиданно оказывается рядом и без промедления открывает дверь. — Чего ты тут топчешься? Заходи.

Мартин стоит возле стола в первом ряду, возле стола, за которым сидит Дик. Оба они смотрят на меня. И если в глазах Мартина страх, то в глазах Дика — лёд, и я бы не сказал, что этот лёд лучше обычного равнодушия ко мне.

— Так-с, — учитель не замечает напряженности, — ваши работы, Аллен и Кайзер. — Передает им листы. — Ошибки тут все расписаны, и больше никаких претензий по оцениванию последнего теста.

Дику нет дела до врученной ему бумаги, он мельком проглядывает её, а сам держит меня на прицеле. Словно боится, что я сбегу, а я и вправду готов дать дёру.

— Уорт? — обращается ко мне мистер Адамс. — Вы тоже по поводу несправедливости оценки?

— Нет, я… — делаю шаг маленький шаг назад, — я… я пойду.

Не бегу как заполошный, но тороплюсь намного лучше, чем торопился в школу. В ушах полная тишина, я очень боюсь что-нибудь да услышать. Например, как Дик ринется за мной… нет, он не должен, он со мной не разговаривает, меня нет для него, он не рванет догонять неизвестного ему Рэнди Уорта.

Первый этаж, открываю дверь из школы и попадаю под шум дождя. Льёт сильно, лужи уже скопились на асфальте, и по ним капли долбят совсем немилосердно. Хороший ливень вымочит меня до нитки сразу же…

— Стой, — раздается сзади, но я и до этого стоял.

Оборачиваюсь и вижу Дика, конечно же, Дика. Замер в метрах пяти от меня и смотрит так долго впервые за всю старшую школу. И я тоже не свожу глаз.

Он выше, шире в плечах, и, уверен, сильнее меня. Дик качается в зале, сгоняя с себя пот в три ручья, а я играю в настольный теннис — и это мой физический максимум. Он любит крикет и футбол, он даже плавает, а я жонглирую теннисными шариками, потому что не хочется шевелить ногами. Поэтому я и уверен, что он сильнее меня.

Прищуривается, наверное мысли мои читает, или, всё же в силу привычки — Дик любит прищуриваться. И это делает его лицо опасным. А так на внешность он обычен, шатен, как и я, и глаза карие, как у меня, вот только темноты в нем больше, чем во мне. И губы у него темнее, и подбородок острее, и взгляд злее. Не зря, не зря злее.

— Ты ведь всё слышал, Рэнди, — ломает молчание.

— Возможно, — пожимаю плечами.

Его губы искривляет усмешка, когда мы дружили, он так не умел. Не умел так легко передавать и пренебрежение, и презрение, заколоченное в холоде.

— Боишься меня? — внутренне я ожидал этого вопроса. Мне почему-то кажется, что только это и может интересовать Дика во мне. Вопрос страха, актуального сейчас как никогда.

— Нет, не боюсь, — сглатываю, — и дружков твоих тоже не боюсь, так что не думай ими пугать.

И вот теперь я точно не знаю, чего от него ожидать. Потому что я не знаю Дика и, возможно даже, никогда не знал, ни до богатства его отца, ни, тем более, после. Даже будучи друзьями, мы с ним не говорили по душам, а уж сейчас… чёрт, сколько лет я и словом с Диком не перемолвился? Сколько лет я наблюдаю за ним со стороны и пытаюсь понять его через фразы, адресованные другим людям? Как долго я не учусь рядом с ним, а периодически поглядываю кино про него?

«Какой ты, Дик? Что, сучья мать, в твоей голове? Когда ты стал геем? И главное, став геем, как ты опустился до того, чтобы пытаться склонить шуганного одноклассника к сексу за деньги?» Хотя, быть может, не к сексу… но вряд ли.

— Почему? Почему, например, не подсказать Кенни жертву, а? — Дик делает осторожный шаг ко мне, как бы подчеркивая свое наступление. — Или Питу? Тебе никогда не казалось жутким, как он плюет людям в лицо? Смачно так, и старается всегда попасть в глаз.

«Мне кажешься жутким ты, Дик, но, признаться, привычки твоего друга хуже».

— Ты не подскажешь ни Кенни, ни Питу, — замолкаю и развиваю тему более уверенно: — У тебя было невероятное желание отдать Мартина в их «добрые» руки, но не посмел, потому что тогда твои друзья узнают, что ты гей. Думаю, что ты в отчаянии, раз предлагал такому, как Мартин, интим за деньги, а когда он отказался, то и ты отказался от своих же угроз, пришлось потому что. И ведь всё из-за того, что ты скрываешь, что ты… — повторять про ориентацию второй раз не хочется, еще подумает, что я зациклился, мало ли. Так что оставляю предложение без конца.

Дик едва хмурится и сжимает губы в тонкую полоску. Ему не нравится, как пошёл ход дела, наверное, он наивно полагал, что мое развитие застряло еще в тех годах, в которых мы дружили.