глаза, как и у Келли.

— Да, Айви, тот этап, когда мы начнем убивать людей, — говорит он. — Так же, как они

убили твою мать.

Я начинаю злиться, но стараюсь сдержаться.

— Президент Латтимер сказал мне, что он знал ее, — говорю я. — Это правда?

Отец замолкает и пожимает плечами.

— Наверное. Они выросли на одной стороне города, поэтому я уверена, что их пути

пересекались.

— Но он говорил так, будто…

— Разве это важно? — спрашивает отец. — Это ничего не меняет. Факты остаются

фактами. И ты знаешь, что нужно делать, — его голос был мягким, но твердым. — Не все, кто

погибает в войне, виновны. Иногда они просто не на той стороне, — он поднимает мой

подбородок выше. — Ты понимаешь?

— Да, — говорю я. Да, я понимаю. Они оба правы. Но это легко говорить о том, что

правильно, когда жертвы являются абстрактными… сын Президента, незнакомец… Раньше было

легко. Но теперь я знаю цвет глаз Бишопа на солнце, какие у него волосы после душа, и какие

теплые у него ладони, когда он дотрагивается до меня.

Мой отец улыбается.

— Найди коды, Айви, — говорит он. Это не просьба.

Келли сжимает мою руку.

— Мы рассчитываем на тебя.

Когда я возвращаюсь, то разочаровываюсь, когда понимаю, что Бишопа нет дома. Я так и

не определилась, кто мы друг другу. Конечно, не муж и жена, не смотря на то, что это написано в

документах, но мы и не друзья. Но что бы то ни было, какими бы мы ни были, мне становиться

тяжелее, потому что я привязываюсь к нему и понимаю, что не могу больше притворяться. Я

отличаюсь от Келли. Я не могу строить всю свою жизнь на лжи, даже если это только временно.

Я оставляю свою сумку на краю дивана и иду в спальню. Моя шея и левое плечо болят

после нашей прогулки и я стараюсь растереть их правой рукой. Оказавшись в спальне, я скидываю

свои ботинки, и один летит под кровать. Я наклоняюсь и тянусь за ним, но моя рука натыкается на

что-то твердое. Хмурясь, я встаю на четвереньки и заглядываю под кровать. Я достаю ботинок,

откидываю его в сторону и вижу большой фотоальбом. Его обложка глянцевая и красная, а

корешок оплетен золотой нитью.

Я достаю его, прислоняюсь спиной к кровати, и кладу альбом на ноги. Когда я открываю

его, страницы слегла трещат. Первые страницы посвящены статьям из газет о начале войны. Здесь

вся информация, которую я узнала от своего отца — как кинули бомбы на восточном побережье

США, потом на западе, а потом, как началась бессмысленная война, которая унесла много

невинных жизней. А после окончания войны, не осталось ничего. Но никто не волновался об

ущербе. Все пытались выжить.

После статей в альбом приклеили фотографии, которые подписали черными чернилами. На

фотографиях есть знакомые мне места, такие как гора Рашмор и большой Каньон, а есть те,

которые я никогда не видела своими глазами — пляжи Калифорнии, Северное Сияние, большой

Барьерный Риф. Я провожу по фотографиям пальцами, пытаясь представить себя в этих местах.

— Так, — я слышу голос Бишопа с порога. — Нашла что-то интересное?

Я попрыгиваю, и альбом сползает на пол.

— Боже мой, — выдыхаю я. — Ты напугал меня! — я смотрю на него. — Мне очень жаль,

если я не должна была смотреть этот альбом…

Но он только улыбается, заходит в комнату и опускается на пол рядом со мной.

— Все в порядке. Я не возражаю.

Он тянется к альбому и снова кладет мне на колени.

— Его начал вести мой дед. Он начал вести его после войны, чтобы не забыть, каким был

мир. А я продолжил.

Я открываю следующую страницу, на которой приклеена открытка с потертыми краями. На

ней фото океана. На следующей странице еще одна открытка с океаном. Я смотрю на Бишопа,

который смотрит на альбом.

— Ты хочешь выйти за забор, — говорю я спокойно. — Не так ли?

Он кивает.

— Хочу увидеть океан.

Я вспоминаю наш разговор на диване.

— Это то, чего ты хотел, не так ли? Не женитьбы на мне.

— Эй, — говорит он, — все нормально. Может быть, через несколько лет я смогу убедить

тебя отправиться в очень длительный поход со мной.

— Но… — я осматриваю края береговой линии пальцем. — На побережья скидывали

бомбы. Там разве не опасно?

Бишоп пожимает плечами.

— Может быть, — его лицо напрягается. — Но я не думаю, что мы делаем себе поблажки,

сидя здесь за забором. Кто знает, что там? Мы можем найти других людей. Целые общества, как

наше. И даже если мы этого не сделаем, я хочу, чтобы ты услышала шум волн, — он грустно

улыбается.

Я смотрю на него. Парень, который обожает воду, но не может оказаться у океана. Он мог

бы. До войны. Но не сейчас, когда мы живем на небольшом куске территории и боимся высунуть

нос за забор.

Я слегка пихаю его плечом.

— Мой дед видел океан, до войны. Тихий Океан. Он сказал моему отцу, что он громкий и

холодный и красивый, и вода была настолько соленая, что глаза горели, — я взглянула на альбом.

— Как ты думаешь, мы все испортили?

— Вероятно, — Бишоп вздыхает. — Мы разрушили почти все. Но я хочу знать наверняка.

Я никогда не задумывалась о том, чтобы выйти за забор. Мой мир всегда был ограничен

наставлениями отца. Но, услышав слова Бишопа, я стараюсь представить, какого это: уйти в

неизвестность, оставить все позади. Уйти туда, где весь мир у твоих ног и ты можешь быть кем

хочешь.

— Так что же остановило тебя раньше? — спрашиваю я. — До свадьбы?

Он замолчал на мгновение.

— Мой отец посылал людей туда. Ты знала об этом?

— Нет, — я сомневаюсь, что и мой отец знает. Я никогда не слышала об этом. Это

удивляет меня.

— Не многие люди знают, — говорит Бишоп. — Он послал одну группу из трех

добровольцев, когда мне было десять. А другую группу всего несколько лет назад.

— Они нашли что-нибудь?

— Нет. Только один человек вернулся. Они не прошли и двадцати милях от забора, как на

них напали и украли пищу и оружие. Человек, который вернулся в Вестфалл через несколько

дней, скончался от полученных травм. Вот почему я не пошел, я думаю. Страх.

Я смотрю на его профиль, на резкие линии его челюсти. Я помню его простоту в лесу и в

воде. Я помню его слова о желании следовать зову сердца.

— Я не думаю, что ты был напуган идти, — говорю я. — Я думаю, что ты был напуган

уйти.

— Разве это не одно и то же? — спрашивает он с кривой улыбкой.

— Нет, — я качаю головой. — Ты не боишься того, что там. Но ты не хочешь разочаровать

своего отца.

Бишоп ничего не говорит, но мрачный взгляд в его глазах выдает его.

— Ты когда-нибудь станешь президентом, — говорю я. — И ты сможешь делать все, что

хочешь.

Бишоп усмехнулся.

— Я не собираюсь становиться президентом. Я понял это, когда был ребенком. Но мой

отец этого не понимает или не хочет понимать.

— Я думаю, что ты будешь хорош в этом, — говорю я. И думаю, что он не будет таким

жестоким, как его отец.

— Нет, я не буду, — говорит он. — Я бы предпочел узнать, что за забором, чем защищать

то, что находится внутри него. Мне плевать на власть.

Полная противоположность своего отца. И моего.

— Именно поэтому ты будешь хорош в этом, — говорю я ему. — Потому что власть не

имеет значения для тебя.

— Может быть.

— Ты бы правил так же, как твой отец? — спрашиваю я, глядя на альбом.

Бишоп замялся.

— Нет, — говорит он, наконец, и мое сердце прыгает. — Я думаю, что мой отец хорошо

постарался, чтобы мы все выжили. Он добрый, в какой-то степени, — Бишоп вздыхает и проводит

рукой по волосам. — Но выбор делает нас людьми. Я думаю, мой отец забыл об этом.