Я мало врубался в то, о чем говорил Ленкин брат со своими друзьями, но мне и не было нужно. Зато я классно смотрелся, и рядом с ними мне было не стыдно. Перед демонстрацией Ленка начесала мне волосы в разные стороны и залила лаком «Прелесть», и себе она сделала то же самое. А еще я обрезал рукава у старой джинсовой куртки и написал на спине белой нитрокраской для окон «Sex Pistols» и «Fuck Off» – это «пошел на хуй» по-английски, мне Ленка объяснила.

Мы попрощались с тусовкой Ленкиного брата и пошли искать свою школу. Навстречу нам перли куда-то три коротко стриженых быка.

– Э, малые, что это такое? – заорал нам один. – Что за внешний вид? Ну-ка идите сюда.

Он схватил меня за воротник и хотел куда-то тащить.

– Ну-ка отъебись от него, – сказала ему Ленка. – А то получите счас пизды.

– От кого это, бля?

– От брата и от его друзей. Они в политехе учатся, вон их колонна стоит. Может, подойдем, а?

– А кого он там знает?

– Зверобоя знает и Рыжего. И еще много кого.

Бык отпустил меня.

– Ладно, можешь идти, но одного встретим – готовься. Лучше постригись нормально и не ходи в этом говне. Я тебе по-хорошему говорю.

Мы вернулись к школьной колонне. Снова подбежал директор.

– Ребята, вы лучше бы погуляли. Не надо с нами идти.

– А почему это нет? – спросил его я.

Директор запсиховал.

– Как тебе не стыдно позорить школу! А был ведь на хорошем счету. Это все Колпакова, это она на тебя так влияет. Да от тебя вином пахнет… Вон из колонны! Чтоб я тебя больше не видел, и с матерью будет серьезнейший разговор.

Мы повернулись и пошли прочь.

Все праздники я тусовался с Ленкой у нее дома. Ее родители уехали на дачу, и нам никто не мешал. Мы выпили пиво, которое ее папа заначил, и выкурили все его сигареты.

– Все равно, они знают, что я пью и курю, – сказала мне Ленка. – И ничего в этом нет плохого, если девушка пьет и курит. Это не значит, что она блядь, ты понял? А целоваться с тобой я не буду. Ты мне не нравишься как мужчина. Ну, в общем, нравишься, но не очень.

В первый день после праздников Ленка в школе не появилась. Я не знал, в чем тут дело, и решил зайти к ней после уроков. На геометрии меня вызвали к директору. В кабинете сидела моя мама. Она плакала. Как только я подошел, она выдала мне оплеуху, потом еще и еще. Я закрылся руками, а директор зачем-то оттащил маму: ему, наверно, должно было быть приятно, что меня бьют.

Мама села на стул и снова заплакала, а директор посылает секретаршу за водой в туалет.

– Твоя подружка уже доигралась, – сказал он мне. – Психические отклонения. Утром сегодня забрали в больницу.

Я не поверил в психические отклонения. Родители Ленки давно угрожали сдать ее в дурку, и вот теперь сдали. Я выбежал из кабинета, на улицу и дальше – на остановку.

На остановке, где мне нужно было пересаживаться на автобус, чтобы ехать в дурдом, я увидел тех самых быков, которые доколупались к нам на демонстрации. Они меня сразу узнали, и я не успел спрятаться.

– Какая встреча, – сказал тот, который хватал меня на демонстрации.

Я побежал, и сразу понял, что зря: на остановке было много людей, и при них меня бы не тронули, а сейчас…

Они догнали меня во дворе, возле мусорных баков и начали бить. Я упал в грязь, закрыл руками голову и лицо. Они били меня, а я кричал:

– Все равно вы – суки, гондоны, пидарасы! Мне насрать на вас, я не боюсь.

Они еще попинали меня, выгребли все копейки и ушли.

Во дворе было пусто, от мусорки воняло каким-то гнильем. Я вдруг заметил, что на деревьях появились свежие листья, и подумал, что учебы осталось совсем немного, а потом начнутся каникулы, а сейчас я приду к Ленке в больницу и скажу ей «привет».

Продавщица[7]

Без десяти двенадцать ночи. Я покупаю в гастрономе возле памятника неизвестному дядьке бутылку пива и сажусь на свободную скамейку. Дед-бутылочник подбегает с открывалкой. Другой дед злобно смотрит на него: не успел.

Рядом на скамейках сидят компании тинейджеров, громко орут и хохочут. Я не спеша пью пиво. Домой идти неохота.

Подходит мужик – здоровый, толстый и пьяный.

– Э, пацан, послушай. Я это, приезжий, в командировке короче. Где тут можно бабу снять у вас?

– Если проститутку, то лучше на «стометровке» или на Машерова, но это – тридцать баксов минимум. Если хочешь, бери мотор, и поедем.

– Тридцать баксов? Да за тридцать баксов я ее сам убью на хуй.

– Ну, тогда ничем не могу помочь.

Мужик идет к ближайшей тинейджерской компании, хлопает кого-то из пацанов по плечу, начинает втирать. Я наблюдаю и жду, что он их достанет, и они насуют ему пиздюлей, но они неадекватно спокойно реагируют на его базар, что-то даже отвечают, потом мужик сам откалывается и идет в сторону проспекта.

Пива еще полбутылки. Смотрю по сторонам. Соседняя скамейка со стороны проспекта пустует: сидевшая на ней компания только что отвалила. Из темноты выходит и садится на нее баба в «левой» джинсовой куртке, надетой поверх платья. Колхозница, само собой. Ну и что?

Она вытаскивает сигареты, закуривает. Я встаю, подхожу.

– Здравствуйте. А можно здесь с вами сесть?

– Да.

Сажусь, делаю глоток пива.

– А что это вы так поздно – и одна?

– С работы шла – я в магазине работаю продавцом, – зашла к девчонке одной, выпили по пятьдесят капель. Теперь вот домой пешком идти надо: к нам автобус уже не ходит.

– А пива не хотите?

– Ну вообще-то можно. – Она тянет руку к бутылке.

– Нет, зачем так? Я лучше еще по бутылке куплю. Только ты никуда не уходи, хорошо?

– Ладно.

Поднимаюсь и иду к магазину, на ходу допивая оставшееся пиво. Когда мне было лет шестнадцать, у нас на районе работала продавщицей кваса молодая девка – лет девятнадцать-двадцать, ничего такая. Мне она нравилась, и я пару раз дрочил на нее. Но подъябываться не подъябывался: малый еще был, а она ходила с Гнидой – с этим лучше было не связываться. Я, правда, ее только издалека видел, квас не покупал, потому что раз ночью пацаны такую бочку с квасом открыли и мыли в ней ноги и сцали в нее, так что я такой квас больше не пью.

В магазине очередь: все отделы закрыты, работает только «ночник», и в нем толпится народ – за пивом и водкой.

Я беру две пива. Если она не дождется – херня, выпью все один.

Но она ждет, снова с сигаретой во рту. Дед-бутылочник тут как тут с открывалкой. Вспоминаю, что не отдал ему первую бутылку – поставил на асфальт у дверей магазина. Но он вряд ли про это помнит, у него уже мозги не работают.

Откупориваю бутылки, возвращаю открывалку деду.

– Ты продавцом в каком отделе работаешь?

– В винно-водочном. – Она улыбается. – Оно вообще-то нормально, только когда сама с бодуна, а утром еще мужики подходят – девушка, а какая водка хорошая? Еще наклонится низко, весь его перегар нюхать надо. Ему лишь бы похмелиться, а он еще – какая хорошая?

Вообще, она не такая жуткая. Только что колхозница – джинсовка эта, как пять лет назад носили, волосы немытые, жирные, собраны в хвост, помада дешевая.

По дорожке идет мужик с авоськой, смотрит на нас.

– Э, рабяты, вы тут не бачыли таких двух здаровых бугаёу? Адзин таки лысый, а други не, не лысы.

– Нет, не видели, – говорю я.

– А то я да сястры прыехау, агурцоу прывёз, а яны, гады, бачуць, что с дярэуни – и ёбнули па галаве, агурцы забрали, грошы што были усе. Я – у милицию, а там яны гавораць: иди ишчы сам, если увидиш – скажы нам, мы их забяром. Так я во хажу, ишчу. Не бачыли таких?

– Говорю же – не видели.

– Ну, ладна, вы извините, кали што. Я яшчэ падыйду.

Мужик отходит.

– Хер он кого найдет, – говорю я. – А если найдет, они ему еще пиздюлей насуют.