Присел за стул, тот недовольно скрипнул. Девушка подняла голову и, щурясь, посмотрела на меня с опаской.

– Ты что? Лбом о стену бился?

– Ага, – хмыкаю, подгребая молоко ближе.

Правый кулак сжимаю, до сих пор кисть ноет. Представил монетку серебряную и мысленную команду дал. В руке похолодело. Ладонь разжал и Симоне серебряный рин протянул.

– За баню еще надо пять медяков, – пробурчала та, принимая рин.

– Какую баню?!

– Я еще вчера заметила, что от тебя несет, как от чернорабочего. Ты перед балом рукомойником казарменным не отделаешься!

– Да я в бочке у конюшни моюсь!

– В баню пойдем рыцарскую, я уже договорилась, – ровным голосом произнесла она. – Как раз с шести до восьми никого не будет. Морис злой нынче, все рыцари на смотре будут. Сама от него еле ноги унесла.

– А чего это он злой?

– Кузнеца ищут нового. Наш с кем–то подрался и со сломанной челюстью теперь валяется, – вздохнула Симона. В груди похолодело. – Им в поход, ни доспехи теперь, ни мехаров не подлатать. А не ты ли с ним ночью схватился? Хотя вряд ли, он каждый день молотом под тридцать килограммов орудует, от тебя бы и мокрого...

– Не хочу я в баню!

– Вместе пойдем, – снисходительно проронила та. – Лишних не будет. Да и поговорка есть у ваших: на бал, как на дуэль чистым надо ходить, мало ли убьют, хоть за грязные портки не стыдно будет!

– Тебе смешно, а мне страшно, Сим, – скриплю, глотая пресную кашу.

– Не трусь, я с тобой, – горделиво брякнула Симона и поднялась. – Переоденься в домашнее, а грязное в корзину у входа кинь. Мила сегодня на стирку заберет. Мундир раньше бала не надевай, засрешь еще.

– Ах ты коза! – визгнул и бросился за ней.

Она выскочила с хохотом из дома. Пришлось вернуться, голова от тряски болью пульсирует. Принялся добивать кашу. Ну ничего, вернется к бане, я ей поддам.

Баню ждал, сидя дома. Потому что выйти особо было не в чем. Если не считать мундира нового. Валялся в кровати, таскал монетки и камни из кошеля с помощью магии. Тренировался. Силы на это особо не тратились.

Сделал вывод, что все зависит от расстояния и величины предметов. В принципе, это логично.

Симона пришла к шести вечера с корзиной накрытой тряпкой и белыми махровыми полотенцами под мышкой. Ее строгий и озадаченный взгляд не оставил мне и шанса. Идти надо, иначе опозорюсь на балу, нос все воротить будут из – за моей вони.

Баня была за казармой, Симона шагала быстро, а я за ней прятался, чтобы не увидели меня в крестьянских тряпках. Солдат и рыцарей встречалось по пути мало, а вот детворы навалом. Баня представляла собой избу, сверху из кирпичной трубы валил густой дым. У входа ждал сгорбившийся, улыбающийся мужичек. Симона ссыпала ему горсть медяков, тот поклонился мне и пригласил внутрь.

Сразу потянуло горячим воздухом. В коридоре вдоль стен стояли деревянные скамейки и вешалки. Симона поставила корзину и положила на лавку полотенца, потянулась к двери, щелкнул засов.

– Давай раздевайся пока, – скомандовала та, подавая полотенце. – А я пойду гляну, как печь натопили. За этими бездельниками глаз да глаз нужен. Давай, Эрик, не стесняйся, стягивай свои штанишки.

– Иди уже, – буркнул.

Та вышла в другую комнату, прихватив с собой корзину. Я спешно скинул тряпки и обернулся полотенцем. Снял часы и кольца, спрятал все в кошель. Вскоре вернулась Симона, по выражению лица – довольная. На ходу сбросила платье, оставшись в одних панталонах. Сделала это без особых стеснений, сразу грудь белая, солнцем не тронутая, затрепыхалась. Резко отвернулся, чтобы девушку не смущать. Позади уже хихиканья начались. Хорошая у Симоны грудь, получше, чем у той, вчерашней девушки, что заманила к себе.

– Да все я уже. Пошли, – вымученным тоном произнесла та. Я неуверенно обернулся. Все, в полотенце завернулась. Смотрит на меня, хочет явно чего–то. – Давай перемотаю, чтоб рукой придерживать не надо было. В бане не был ни разу?

– Был. Только у нас в селе маленькая банька была. И без полотенец мы обходились. Мужчины отдельно от женщин ходили.

– Ну, это у всех так, – кивнула она. Подошла, выхватила край полотенца из моей руки и завернула его за верх. Как же все просто оказывается!

Следующая комната со столом и стульями. Под освещением обычных масленых светильников на столе стоит кувшин и ужин на развернутой белой тряпке. Запахло жареной курочкой и огурчиками. Все это Симона в корзине с собой принесла.

– За все заплачено, господин, – пропела Симона и прошмыгнула к лавке.

Сбоку от стола стоит широкая бочка с водой. А дальше нее – дверь, наверное, там парилка. Сел за стол напротив девушки и принял стакан, судя по запаху, наполненный вином.

– Для настроения, – кивнула Симона, ожидая, что откажусь. Я выпил залпом. Скривился, это вино было кислое, гадкое и горло драло.

– Фу гадость, – меня даже передернуло.

– Ой, а мы, значит, разбираемся в винах? – возмутилась Симона. – За пять медяков это лучший вариант! Так! Пошли париться!

Дверь в парилку открылась, пахнуло жаром. Внутри светит фиолетовый эренниевый свет. Слева показались деревянные лавочки, устроенные лесенкой, справа коричневые камни жарят в железной жаровне. На первой ступеньке стоит ведро и красуются веники. Симона подскочила и схватила веник. Запахло липой.

– Липовые! – воскликнула, будто в подтверждение, она. – Деду надо еще пару медяков за такие подкинуть. А ну ложись, пройдусь по тебе, рыцарь ты мой ненаглядный!

Полез. Жар такой, что в носу горит, волосы на голове кожу обжигают.

– На полотенце ложись! – скомандовала она. Я смутился, снимать что ли? – Давай, давай! По ягодицам и ляжкам тоже пройдусь! Кровь надо разогнать! Будешь потом Симкин веник вспоминать!

Сдернул полотенце, зажавшись в сторону лавки. Расстелил и лег сверху.

– Будет жарко, ниже спускайся, – деловито сказала она.

Услышал, как веник погружается в ведерко, затем обратно. Вода ручьями льется с веток... брызги бьются в деревянные стены... на камни, снова погружается. Шипит все в жаровне, как на сковородке.

– Это для влажного пара, – поясняет она. – Ну баронет, готовь задницу к порке!

– Эй! Эй! – предостерег я и почувствовал, как к спине ложится веник, листья приятно чешут спину, задницу, спускаются до ног и назад. Затем веник поднимается и хлещет с размаха. Симона бьет и бьет, не жалея. Затем снова понемножку водит, потом опять расходится. Хорошо! Если бы не жар, лежал бы еще долго так.

– Все! Для первого раза хватит! Поднимайся и в бочку ныряй! – командует та, погружая веник в ведро. Поднялся, прихватывая полотенце. Выскочил, прикрываясь от нее. Глаза прячу, смущение вдруг накатило такое, что стыдно стало. У бочки два ящика в роли ступенек. Залез по ним, полотенце сбоку на край бочки повесил, ногу опускаю. Вода ледяная! Нет! Не полезу в такую!!

Позади скрипит дверь. Меня вдруг толкают сзади с задорным хохотом. С визгом плюхаюсь в бочку. Сердце ахает, будто человеческим голосом, все тело свело, словно тысячи игл вонзились.

– Вот как надо! – визжит Симона и кидается следом. Только я успел вынырнуть и сразу волна захлестнула.

К краю бочки отплыл. А она три раза окунулась с головой и косами своими, развернулась и перелезла назад. Тем временем я невольно на нее посмотрел и, кажется, даже часть женской промежности мелькнула, когда Симона ногу задрала, вылезая. Раньше никогда не видел женских причиндалов, а теперь сижу, замерз, а вылезти не могу. Напряглось все в низу, даже несмотря на холодную воду.

– Вылезай баронет! – смеется Симона. – Аль девки засмущался? М? Давай, а то замерзнешь. Надо еще по стакану, курочкой закусить и на второй круг! Липовый веничек и похмелье снимает и для банных новичков хорош!

Вылез из воды. Сразу тепло стало. Симона уже на лавке сидит. Слава Великим, в полотенце. Свое мокрое натягиваю, причиндалы заправляю. Она видит, что смущен, и смеется злорадно. Выпили вина, поели и снова в парилку. И потом еще. На четвертый заход Симона сама на полотенце легла, косы свои соломенные раскинула.