А она в этот момент, наверное, решает что-то уже для себя. Потому что разворачивается и опрометью бросается прочь - подальше из этой вонючей халупы, из этой загробленной жизни. Подальше от ставшего привычным похмелья и наркотической ломки, подальше от обмусоленных бычков и заблеванных переулков, от заточек, наручников и шальных пуль. Подальше от всей этой ебаной жизни в гетто, из которой ему никогда уже не выбраться. С ней или без нее.
— Мэнди!
Кидается следом, спотыкаясь на ходу о раскиданные башмаки Карла, какие-то пустые бутылки - все то дерьмо, что годами копилось в этой гостиной, давно превратившейся в настоящий свинарник. Вот же блядство. На лбу наливается шишка размером с кулак Лиама, и в ушах что-то звенит рассыпающейся по полу стеклянной крошкой.
Я успею. На карачках, блять, доползу.
— Мэнди! Постой!
Вываливается на крыльцо пестрое от засохшей блевотины Фрэнка и намертво впитавшихся брызг крови. Она тут, совсем рядом. Стоит у своей новенькой тачки в элегантном платье, на шпильках. Настоящая, мать ее, леди. А он растерянно моргает, ощущая странную робость. Потому что…
Какого хуя вообще, Филлип Галлагер! Хватит, сука, тупить!
— Мэнди, не уезжай.
Она не собирается. Смотрит на него из-под ресниц. Смотрит, как прежде. Будто он - весь ее ебаный мир, смысл жизни.
— Мэнди, я такой идиот.
— Я знаю, да.
Лип обнимает ее, почему-то опасаясь помять тонкое пальто, а она замирает, как испуганная птичка в силках. Как-то даже сжимается. Он целует ее лицо, ее шею, торопливо и нежно, полной грудью вдыхает едва уловимый аромат духов и мятного шампуня Йена.
— Я такой идиот, Мэнди, - повторяет он, как какую-то сраную мантру.
И в этот момент она начинает плакать. Тихо, беззвучно и очень горько.
========== Глава 14. ==========
Комментарий к Глава 14.
Кроссовер с “Волчонком”. Йен/Стайлз, Йен/Микки
https://pp.vk.me/c631624/v631624760/26f03/ftlnc5O-pOw.jpg
https://pp.vk.me/c631624/v631624636/2ac30/xAA8vLLsk_k.jpg
— У тебя засос в половину шеи, сладенький. Не пытайся спрятать его под футболкой, это не водолазка даже.
Йен краснеет, как стыдливая школьница и бормочет что-то, отводя глаза. А Лидия тянется, сжимает тоненькими пальчиками широченную ладонь парня.
— Что ты там мычишь? Я не слышу.
— Я… упал?
Пиздец, какая оригинальная отмазка, конечно же. Пять за сообразительность, Йен.
— На губы этого уголовника, конечно же, - фыркает Мартин и притягивает парня к себе. - Ты поговоришь с ним? Стайлз все еще остается твоим братом.
Йен отшатывается и растерянно чешет рыжий затылок пятерней. У него тоска в глазах мешается с горькой виной, а щеки будто зацелованы солнцем. Но даже эти конопушки не могут скрыть волну смущения и тревоги, заливающую бледную кожу.
— В том-то и дело, - непонятно бормочет он и пытается отцепить от себя ее руки, сбежать, исчезнуть, раствориться. Боже, просто оставить все позади.
— Да что с тобой, Йен? Это же Микки! Микки Милкович, что перетрахал половину Чикаго до переезда сюда. Ты знаешь, что он в тюрьме сидел? Трижды!
— У него глаза теплеют, когда он на меня смотрит. И… кажется, я люблю его, Лидс.
И Йен никогда не выглядел еще таким растерянным и виноватым одновременно. Даже в ту ночь, когда поцеловал Стайлза Стилински, а тот оттолкнул его с недоумением и каким-то суеверным ужасом.
“Я не должен был, Лидс. Блять, я испортил все, понимаешь?”, - он не плакал тогда, но отчаяние разливалось изнутри, отравляя вены ядом разочарования и тоски.
“— Как я буду жить без него?”
“— Тебе не придется, малыш. Он же твой брат, хоть и не по крови. Он поймет, дай ему время”
— Любишь? Но, Йен…
— Лидс, я пойду, хорошо? Меня Микки ждет, - и убегает, торопливо и стыдливо чмокнув подругу в краешек рта.
Убегает и, несмотря на чувство вины, столь отчетливо проступающего на лице, кажется, что он светится изнутри. Будто кто-то зажег ему персональное солнце. Для него, только для Йена.
*
— Постой, это что, Йен?
Стайлз почти спотыкается о Лидию, замирая на месте. За школой Милкович вминает Йена в стену, а тот жмурится и подставляет губы и шею жадным губам. И это выглядело бы горячо, определенно, если бы от этого не было так тошно.
Лидия моргает два раза и натягивает на губы самую беззаботную и обворожительную из своих фирменных улыбок.
— Детка, нам ехать надо. Встреча со Скоттом и Кирой, ты помнишь?
Тянет за руку подальше от парковки, подальше оттуда, где его брат вот-вот и трахнет другого - парня с наколками на пальцах и тонной нахальства в пасмурном взгляде.
“Я ведь люблю его, Лидс”
Они обжимаются по углам Бейкон Хиллс не меньше недели, и городок гудит от этой новости, как растревоженный улей. Только шериф да Стайлз, кажется, не знают еще ничего.
— Он ведь сказал бы мне, да? Лидия, черт, не молчи!
Сказал бы? Мартин смеется ненатурально и смотрится в зеркальце, поправляя помаду. Сказал бы после того, как поцеловал названного брата, а тот оттолкнул и просто сбежал из дома посреди ночи?
Это вряд ли, милый.
*
— Ты меня избегаешь?
На улице давно ночь, Стайлз сидит на ступеньках и курит в кулак, нимало не заботясь о том, увидит ли шериф из окна. Он бледный и взъерошенный, и миллиард родинок на шее и щеках, как зашифрованная карта звездного неба.
“Я ж не просил ничего, Стайлз. Только тебя”
— Нет, а должен был?
Йен сильно навеселе и чуть растягивает слова вместе с нарочитой, неловкой какой-то улыбкой. Протянуть бы руку и дотронуться до щеки.
Блять, чувак, я так по тебе скучаю.
— Раньше мы все делали вместе, помнишь? С детства. И в школу потом - только вдвоем. А теперь ты пропадаешь где-то ночами, а я даже не знаю, с кем и зачем.
“Раньше” - до злополучного поцелуя, быть может?
Йен Галлагер появился в доме Стилински почти сразу после похорон Клаудии. Маленький, тощий и рыжий, зашуганный и дрожащий, как лист на ветру. Прятался за спиной Джона, и зыркал исподлобья, почти что шипел. Но очень быстро стал полноправным членом семьи и лучшим братом для Стайлза из всех, что могли бы быть.
— Я думал ты знаешь. Я с Микки встречаюсь, - небрежно бросает Йен и прикуривает, опускаясь рядом с братом на ступени.
На самом деле, это даже не новость. Особенно после утреннего “представления”. Но почему так остро ноет в груди и кто-то словно выламывает ребра?
Блять.
— Я не должен был, - начинают они одновременно и замолкают, хохотнув невесело.
“Я не должен был тебя целовать”
“Я не должен был отталкивать”
— Это серьезно?
Стайлз не хочет знать, даже думать об этом не хочет. Но у Йена счастье в глазах, и… Блять, ты просто потерпишь.
— Наверное. Мне по-настоящему с ним хорошо. Хотя я не знаю никого, кто бы так матерился. Мы думаем о том, чтобы попробовать снять квартиру.
Как-то так, наверное, небо падает на землю, кроша черепушку обломками. Как-то так взрывается граната в замкнутом пространстве, превращая внутренности в фарш. Как-то так… как-то так понимаешь, что мир кончился, что впереди - лишь пустота.
Но Стайлз находит откуда-то силы, чтобы опустит руку на плечо брата, чуть сжать и улыбнуться. Почти что естественно. Почти.
— Я рад за тебя, братишка. Если у тебя все хорошо.
— Лучше и быть не может, - пальцы Йена поверх его руки обжигают до волдырей, и в горле так горячо, будто он свинца расплавленного налакался. Пиздец. - А ты? Когда уже пригласишь Лидс на свидание? Ты же влюблен в нее с третьего класса.
Это не ревность и не затаенная обида даже. Участие, волнение за брата. А Стайлзу смешно так, что чешутся губы. И хочется заржать, откинув голову, и спросить лишь одно: “Серьезно? Серьезно, блять, Йен? У тебя так быстро прошло?”.
Но он не спросит. И постарается справиться с тошнотой, когда в следующий раз увидит, как Милкович целует Йена на глазах у всей школы.
“Это должен был быть я”
