У рыжего глаза жирно очерчены черной подводкой и блестят так ярко, будто за зрачками кто-то зажигает крошечные лампочки. Набрасывает на шею боа, что щекочет кожу шелковыми перышками. Притягивает к себе, трогает губами пылающую щеку и шепчет одними губами, чтобы слышал лишь Ноэль:

- Это ничего не значит, что у тебя встал. У меня тоже стоит, чувствуешь? – И резко двигает бедрами вперед. Буквально вжимает в этот треклятый стул.

Во рту пересыхает, а сердце колотится где-то в горле.

- Стоп. Снято!

А кончик языка все еще скользит по влажным губам, что изгибаются холодно и язвительно одновременно.

***

Фишер прикрывает за собой дверь соседней гримерки, а потом прислоняется к ней спиной, глядя, как Кэмерон натягивает яркий, как перья попугая, наряд. Футболка прилипает к плоскому животу, когда он вскидывает руки, чтобы поправить воротник куртки. Ноэль сглатывает, но смотрит прямо в эти невозможные глаза цвета ртути, переливающейся на солнце. Он смотрит снизу вверх и гадает, когда этот мальчишка, что совсем недавно был сущим ребенком и разве что пешком под стол не ходил, успел перерасти его дюймов на пятнадцать, не меньше.

- Ты что-то хотел? – Монахэн спокоен, будто лошадиную дозу валиума принял. Он стряхивает с рукавов невидимые пылинки и что-то печатает в телефоне, изогнув одну бровь.

Ноэль чувствует себя полным идиотом, но все же выдыхает, мысленно жмурясь:

- Кэм, это кокаин?

- Я не знаю, чувак. Ты мне скажи. – И двумя большими шагами стирает разделяющее их пространство. – Что это, кокс? – Сжимает ладонью его ширинку, где и без того тесно так, что ткань вот-вот лопнет по шву. – Или, быть может, героин? Или какая-то другая неведомая хрень?

Он пахнет своим горьковатым парфюмом, киви и, совсем немножко, сигаретным дымом. Где-то за спиной надрывается телефон, но Кэм будто не слышит. И рук не убирает. Сжимает, поглаживает, а взгляд в это же время скользит по лицу, будто пальцами гладит. У Ноэля сердце делает кульбит, и в висках колотится кровь, оглушая. Кусает себя за язык, чтобы в голос не застонать, и так хочется закурить, что пересохшие губы немеют, и жжет легкие.

- Ты ебанулся, Кэм.

- Мы оба ебанулись, - соглашается рыжий и целует так, что пол плывет под ногами. Целует так, как никогда не целовала Лайла. Целует так, что искры из глаз сыплются.

И Ноэль уже не отталкивает, скидывает пальто и обхватывает ладонью затылок парня, а потом размыкает губы, отвечая на поцелуй.

Ни один из них не слышит, как дверь, тоненько скрипнув, открывается, впуская хохочущих девушек. Они замирают на пороге, будто влетели с размаха в стеклянную стену.

- Скажи мне, что они репетируют, Сейди, - шепчет одна, наматывая темную пружинку локона на палец.

А вторая лишь хлопает ресницами и зачем-то безостановочно трет глаза.

- Ну, как, девочки, натурально? – Монахэн отрывается от Ноэля и улыбается так обворожительно, что коленки слабеют. - Эй, вы чего такие испуганные? Чувак, у нас получилось! Раз уж наши девчонки в ступор впали.

Его смех, как серебристый звон колокольчиков, думает Фишер сквозь застилающий разум туман.

- Блин, вы придурки! – Лайла облегченно хохочет, отвешивая парням шутливые подзатыльники, а Кэмерон обнимает обеих сразу за плечи и тащит к выходу.

- Ноэль, не отставай. Мы же поужинать собирались.

И уже на стоянке опаляет ухо сбивчивым шепотом:

- Мы не закончили.

========== Глава 7. ==========

Комментарий к Глава 7.

https://pp.vk.me/c629308/v629308352/22c28/L0EBwM1oD3o.jpg

- Пожарник, Галлагер? Че, блять, серьезно?

Рыжий вздергивает бровь насмешливо. Будто издевается, сука. Конопатая рожа как дешевая резиновая маска из супермаркета на углу. Ему похуй, наверное. Или это колеса, которые он жрет ежедневно горстями, чтобы башню окончательно не снесло. Вот только Мику от этого ни хуя не легче. У Мика легкие жжет, будто он вместо воздуха вдыхает пары концентрированной кислоты. А еще под ребрами ноет так противно, что хочется расцарапать грудную клетку ногтями.

- Еб твою мать, Йен, может соизволишь распахнуть свой ебальник и вякнуть хоть что-нибудь?

“Нет никакого пожарника, Микки, это все ебаный пиздеж. Я же тебя люблю, Микки. Всегда любил”, - Галлагер никогда не скажет ничего подобного. Не теперь.

Микки облизывает губы, раскатывает по ним скопившуюся под языком горечь.

- Мы расстались. Все кончено, Мик.

И пожимает плечами, будто ему и правда насрать. Насрать. Все равно. Похуй.

Йен, блять.

- Тебя не должно волновать, кого я трахаю.

Не должно. Волнует. Пиздец как волнует. До кровавых рубцов на руках и оранжевых всполохов перед глазами.

Ты у меня на сердце вырезан, Йен. Правда, пиздец? А раньше я думал, что и сердца-то нет никакого, так - кусок сырого кровавого мяса.

- Светлана говорит, ты влюбился.

Голос чужой какой-то и глухой, будто из-под воды раздается. Давай, Микки Милкович, разревись еще здесь, как тупая сопливая баба. Пусть рыжий говнюк над тобой посмеется. Снова.

- Любовь?

Йен смотрит как-то странно, и глаза в тусклом свете одинокой лампочки кажутся стеклянно-пустыми. По губам змеится тонкая улыбка - будто рот судорогой свело. А Мик уже и не знает, чего хочется больше - ебашить по ним кулакам, расхерачить в кровавое месиво. Или обхватить губами, как раньше.

Нахуй ты влез в мою жизнь, Галлагер? Растекся по венам отравой.

- Разве сломанная вещь может чувствовать? Никакой любви, Мик. И нет, мы не ходим в парк на пикник, и он не дарил мне псину в свитере.

Он говорит “мы”, а у Микки живот скручивает спазмами. Раньше я был второй частью этого “мы”, Йен.

- Мы могли бы попробовать… попытаться.

Сука, он правда сказал это? И голос такой жалкий, что блевать тянет.

- Что попробовать? Ходить на свидания? Зажить дружной гейской семьей? Брать Евгения на уикенды? Устроиться на работу в офис? Самому не смешно?

Фыркает в кулак и, кажется, пытается засмеяться, но это больше похоже на всхлип, и… Черт, он пахнет слезами, сигаретами и какой-то равнодушной болью. У Микки крышу рвет, сносит до основания, и он обхватывает его шею рукой и тянет на себя, кончиками пальцев касаясь кромки волос.

- Микки. Не надо.

- Йен.

Обхватывает ладонь ледяными пальцами и убирает от себя. Отталкивает почти. Настойчиво, жестко. А Мику будто сотни иголок под кожу впиваются.

- Йен.

Он уходит вдоль коридора и насвистывает что-то сквозь зубы, засунув руки в карманы. Микки не видит, что они сжаты в кулаки так, что пальцы побелели. У Микки в голове будто петарды взрываются.

Все кончено? Хуй тебе, рыжая морда. Вместе и навсегда. Или как там говорят?

Галлагер проходит мимо затянутого кривыми жалюзи окна, и косые лучи заходящего солнца вспыхивают огнем в его волосах. Его волосы и есть - солнце. Огонь, сжигающий заживо, оставляющий после себя пепел и прах. Тлен.

Пожарник, Галлагер? Ни хуя подобного.

Мик опускает руку в карман и гладит гладкий, прохладный ствол пистолета. Ласково, будто руку любовника.

========== Глава 8. ==========

Комментарий к Глава 8.

Ноэль/Кэмерон

https://pp.vk.me/c629506/v629506352/2f6ef/llICLdEndhA.jpg

Одна серия, которую поклонники (да и сам каст, если честно) ждали с таким нетерпением. Одна серия, которая расхерачила надежды фанатов бейсбольной битой и оставила привкус горечи где-то на языке. Одна серия.

И вот теперь - прощальная вечеринка, на которую он, Кэмерон, даже не собирался идти.

“Спасибо за совместную работу”, - все, что получилось выжать из себя вкупе с неискренней кривоватой улыбкой.

Он цепляет на нос очки, застегивает пижонский брендовый пиджак и просто уходит, пока остальные поднимают тосты и поздравляют Фишера с новым проектом.

В гробу я эти проекты видел. Пять лет, Ноэль, пять гребанных лет, а теперь - просто адиос?

Заходящее солнце высвечивает улицу золотым, когда Кэмерон сворачивает за угол, пытаясь убедить себя, что глаза щиплет от непривычного дневного света после нескольких часов искусственного освещения. И голова кружится исключительно от свежего воздуха и только от него.