— А ты так и будешь улыбаться, пока он будет капать слюнями на чужие задницы? Хотя, если так тебе лучше...

А Кори иногда кажется, что лучше было бы сдохнуть тогда, у всадников Дикой Охоты, распятым какой-то неведомой хренью, превращенным в живую, сверхъестественную батарейку.

Чем жить вот так. Ненужным довеском. Невидимкой. Отсветом тени на холодной стене.

— Я разберусь. Давай, ты не будешь...

— Я и так задержался, — кивает быстро, с каким-то облегчением даже и быстро идет на выход, неловко, походя потрепав по плечу. И уже от дверей, на самом пороге добавляет зачем-то: — Говорят, в это время года в Париже каштаны снова цветут.

Париж? При чем тут Париж? И почему лишь упоминание этого города так тепло отзывается где-то в груди?

Париж...

====== 113. Тео/Лиам ======

Комментарий к 113. Тео/Лиам https://goo.gl/Dk4KK5

Зачем? Зачем? Блять, просто зачем? Понять бы самому, а ты таращишься, будто от ответа на этот примитивный вопрос зависит хоть что-то.

Что ты, блять, делаешь здесь, Тео Рейкен?

Если бы я знал это сам, жить стало бы на порядок проще, волчонок.

Если бы я сумел вовремя затормозить или свернуть с трассы в сторону, но меня упорно несло в Бейкон Хиллс.

Как ебучую легкую лодку – на острые скалы.

Потому что МакКолл попросил. И нет, я ни разу не вспомнил, как вспыхивали золотом твои зрачки в темноте, как ты тянул ко мне руки, цеплялся, как пах слезами и горькой травой вперемежку с пеплом... я ни разу не вспомнил тот сон, что приходит опять и опять.

Я не хороший парень, Лиам.

На самом деле, тот еще мудачина.

Впрочем, ты знаешь это в десятки раз лучше, не правда ль?

— Я не собираюсь подыхать за тебя.

Насупился, зыркаешь злобно из-под бровей. Но я и правда не собираюсь, волчонок. Потому что у меня на тебя совсем другие планы. Сначала остаться в живых.

— Я тоже за тебя не подохну, — когти скребут по металлу, а я отчего-то представляю, как они вонзятся мне в плечи, когда...

Нашел, когда и о чем размечтаться, придурок?

— Но я буду сражаться рядом с тобой, — вздернешь подбородок с каким-то вызовом даже. Чуть закусишь нижнюю губу, предварительно смочив языком пересохшую, потрескавшуюся кожицу.

Там, снаружи, за стенами лифта охотники не расслабляются. Я слышу и щелчки автоматов, которые перезаряжают, и тихие шаги вдоль стен: решили рассредоточиться по периметру, чтобы накрыть веером, когда сунемся наружу. Они откуда-то знают, что удирать мы не будем.

Не мы.

Чуть щуришься, прислушиваясь. И одинокая прядка падает на глаза. И я слышу как стучит твое сердце, волчонок. Не от испуга — от моей близости, запаха, от меня. Ты можешь клясть и отрицать сколько угодно. Можешь рычать и вспарывать когтями металл этих стен. Но терпкий аромат возбуждения так плотно забивает мне ноздри, обволакивает изнутри, и чуть кружится голова...

Так невовремя. Сука.

Во рту пересыхает, и зверь бьется внутри, точно в клетке. Ему бы на волю, ему бы прихватить за загривок “добычу” и долго-долго вылизывать, скуля, подвывая. Ему бы лапами — на широкую грудь, чтоб остановить, не пустить, чтобы присвоить.

Ты мне так нужен, волчонок.

Просто. Ты. Нужен.

Здесь вот, в груди. Ты же думал раньше, что там даже сердце не бьется?

“Но я буду сражаться рядом с тобой...”

И откуда-то знаю, что порву эту суку Монро и всех, кто посмеет встать на пути. Ради одного мальчишки, что так и не научился выдержке толком.

Проблемы с контролем... И да, я уже предвкушаю, ч_т_о будет, если направить твой гнев в иное русло. Не разрушающее ничего, кроме, быть может, одежды и всего, что под руку попадется...

Ты будешь сражаться рядом со мной?

Значит, нам будет, за что умереть.

Но не сегодня, волчонок. Это будет совсем не сегодня.

“Я буду сражаться с тобой...”

— Тогда давай сделаем это.

Полшага вперед, и хватает вполне. Чтобы ты чуть запрокинул голову, чтобы осознанием шибануло, как плетью. Зрачки расширяются скачком, скрывают радужку тьмой. И губы подрагивают, приоткрываясь. На все — меньше доли секунды. Коротко и влажно. Ты на вкус как сладкие апельсины и земляные орехи. Выдыхаешь шумно и рвано, опаляя изнутри, поджигая.

Меньше мгновения. Так, что и моргнуть не успеешь. Распробовать тоже. Но это и не нужно сейчас. У нас еще будет все время этого мира, потому что я не намерен подыхать за тебя. И тебе не дам сдохнуть. Не сегодня, Данбар. Не сегодня, когда я рискнул и не только по роже не схлопотал, но и уловил намек на ответ.

В висках будто стучат барабаны. И твой пульс вторит эхом, отдаваясь где-то в затылке.

Давай сделаем это волчонок, а потом...

Я просто знаю, ты не пожалеешь о том, что когда-то вырвал меня буквально из ада. Не в благодарность, а потому что лишь мой. Потому что безумие — на двоих, потому что только пожар. Потому что без тебя я — не я, как и ты без меня — уже кто-то другой.

Давай сделаем это, волчонок.

====== 114. Тео/Лиам ======

Комментарий к 114. Тео/Лиам https://goo.gl/1zTFxH

— Они все мертвы.

От него кровью и смертью разит на три мили. Кисловатой горечью, пропитанной едким порохом и пеплом рябины. Тео не видел его целую вечность, с той памятной ночи, когда Монро и ее людей прогнали из города взашей, когда стая МакКолла снова стала единой. Стая, в которой никогда не было места Тео Рейкену.

Потому что хорошие парни никогда не поверят, что враги могут стать союзниками, друзьями и даже больше. Несмотря на Джексона с Итаном. Просто те, наверное, не натворили однажды столько дерьма.

— Их больше нет, Тео.

Цепляется окровавленными пальцами с порезами такими глубокими, что не затянулись до сих пор. Цепляется за плечи, тянет за одежду, точно хочет взобраться по нему, как по лестнице. Куда-то, где он будет в безопасности.

Боже.

И это — тот самый нахальный, бесстрашный волчонок, что постоянно сверкал злобно золотистой радужкой и щелкал белоснежными клыками? Рычал предупреждающе и каждый раз отдергивал руку, когда Тео пытался... Не так. Когда ему казалось, потому что конечно же нет. Потому что разве мог бы он — Тео — помыслить, представить, захотеть, возжелать?

Бред после отравления аконитом, не меньше.

— Пожалуйста, Тео.

О чем он просит сейчас? Голый и грязный. С остатками разодранной одежды на коже, с этими глубокими полосами, избороздившими спину. Как будто его пороли вымоченным в аконите кнутом, а потом еще присыпали сверху пеплом рябины.

Тео дернется, зашипит от неожиданности и боли, когда трансформация начнется сама по себе, когда когти прорежут подушечки пальцев, а клыки вспорют десна, и горячая кровь хлынет в рот, отрезвляя. Или напротив, усугубляя холодную ярость.

Кто? Кто посмел его так?

Он же всего лишь мальчишка. Невинный.

Лиам всхлипнет, поднимая затравленный взор. И на какой-то миг Тео почудятся в глубине лазурные искры. Не может... или?..

— У меня больше никого не осталось. Никого из семьи...

И откуда-то издалека, как отзвуки грома, отразившегося от скалы, кубарем пронесшегося по ущелью, до него вдруг доходит.

Семья.

Никого больше. Никого больше из семьи. Никого, кроме тебя, Тео Рейкен.

Семья?

Я — для тебя?

— Тео? Молчишь... — растерянно как-то, неуверенно, с такой непривычной дрожью в голосе, что валом будто ледяным обдает, с головой накрывает.

Дернется вперед, прижимая так крепко, как может. Пальцами — в волосы, чувствуя влагу и теплое дыхание у себя на груди. Всего лишь мальчишка... холодный, будто в лужах осенних плескался. Что-то заноет в груди, и едва получится протолкнуть вязкий ком где-то в горле.

— Все хорошо, Лиам. Слышишь, все хорошо, — губами в макушку, набрасывая на плечи собственную куртку. — Все хорошо, я здесь, не молчу.

— Они умерли... они пришли и убили их всех, я видел. Никого не осталось, а я...

— А ты меня отыскал. Теперь ты в безопасности.

— Стая...

— Еще никому не удавалось убить Скотта МакКолла. Мы посмотрим, разберемся с тем, что случилось. Я тебе обещаю. Завтра мы узнаем все, хорошо?