Льнет так доверчиво, шмыгает носом. Мальчишка. Волчонок.

Неуместная, дурацкая нежность сжимает что-то в груди. Будто он вдыхает ее вместе с воздухом, с запахом Лиама, с каждым ударом его сердца.

И да, Тео зарекся ввязываться в новые передряги в Бейкон Хиллс, потому что своя шкура дороже, но...

— Ты не один, слышишь, Лиам? Ты никогда не будешь один. Обещаю.

====== 115. Тео/Лиам ======

Комментарий к 115. Тео/Лиам https://pp.userapi.com/c837239/v837239171/69eef/40JywOSxaF0.jpg

Нет, он никогда не узнает. Не в этой жизни Лиама Данбара.

В этой жизни Лиаму хватило крови и боли. Да, верно все, боли было... совсем через край.

Он такой беззащитный сейчас, когда спит, точно ребенок, и солнечный лучик спрыгивает с плеча на лицо, и невольная улыбка раздвигает губы... И... блять, это... это больнее, чем Лиам мог бы подумать, представить.

Это точно аконитом в глотку вперемежку с толченым стеклом. Это как кожу сдирать с себя слой за слоем, поливая кислотой между делом. Это будто вырывать свои же глаза, вонзай когти в глазницы. Насквозь.

Губы... губы еще горят от его поцелуев, а следы от ногтей на спине, от клыков — на шее, плечах. Затягиваются. Тают, как кубики льда в стакане воды. А кожа будто светится изнутри. Истончается, выгорает.

Губы горят, а глубоко под ребрами стягивается, зарубцовывается огромная дыра. И шрам, наверное, никогда не сойдет, несмотря на всю волчью регенерацию и вопреки.

Кто вообще придумал, что волк и химера могут... могут стать чем? кем? парой?

Смешно.

Смешно до усрачки, и даже что-то булькает в горле, и когти лезут наружу. Взмахнуть бы раз — наотмашь по спящему. Так, чтобы потом не о ком было жалеть. Не о ком, не о чем, никогда. Н е к о г д а .

Вот только не сможет.

— Лиам, готов?

Голос друида позади тихий, сочувствующий до тошноты. До ненависти и черной злости, зажигающей радужки золотом. Он впитывается в кожу и кости, просачивается внутрь и разъедает там ядом. Страшной, растворяющей личность субстанцией, не оставляющей после себя ничего. Ни искорки сожаления.

— Ты точно решил? Обряд необратим, и если Тео забудет, ничто и никогда не поможет ему вспомнить все вновь.

“Вспомнить т е б я , Лиам”, — не_добавляет он.

Все правильно, так и надо. Только так и надо. Господибоже.

— Я готов, начинай.

Родинка на щеке /и почему я ее раньше не видел?/, темная челка закрывает глаза. Сложенные под щекой ладони лодочкой, как у маленького. И грохот как от проносящегося мимо железнодорожного состава — в висках.

Не слышно. Его дыхания, тихого вдоха, шороха подушки, когда перевернется на другой бок.. не слышно.

— Не передумаешь?

— Он д о л ж е н забыть.

Все, что было между ними. Все то, что случилось. Чего не должно было быть ни при каких условиях. Не между ними. Враги. Враги навсегда. И Тео Рейкен — подонок, которому никогда не было веры.

Он должен забыть.

“Забыть т е б я , Лиам? Как можно? Кощунство”, — тихий журчащий смех в голове отголоском. Он никогда уже не услышит такого. Не увидит и не узнает того Тео, который больше никогда не вернется.

Того самого Тео, что был для него идеален. Для него одного.

Голова кругом от острого запаха сжигаемых трав и странных напевов друида на неведомом языке. Секундная стрелка замирает на циферблате точно напротив, а потом срывается с места, и каждый ее шаг-прыжок — точно гвоздь, вбиваемый в темечко. И каждая секунда — как обратный отсчет перед смертью.

Сердце собьется с мерного ритма, и ресницы дрогнут перед тем, как открыться.

— Ты кто? Один из щенков Скотта МакКола? — оскал на лице вместо привычной улыбки и брезгливая насмешка. Точно он, Тео Рейкен, вот прямо сейчас в дерьме извалялся.. — Где твой альфа, приблудный? Я буду говорить лишь с вожаком.

Сработало. Сработало, он не помнит...

И...

Тише, Лиам, тише... просто дыши. Сейчас... еще, еще пару мгновений. Так кружится голова.

— Эй, мелкий? Ты чего зеленый какой-то? Пацан, тебе плохо? Эй, кто-нибудь, помоги-и-и-и-и-ите...

Земля качается, и стены нависают зачем-то.

Он что-то кричит ему. Тео..

Тео.

Не помнит.

Так будет лучше.

Так бу...................

====== 116. Тео/Стайлз ======

Комментарий к 116. Тео/Стайлз https://pp.userapi.com/c841423/v841423582/3616d/p_2LPh6OrOE.jpg

Это похоже на выстрел в упор в маленькой запертой комнате.

Разворочена грудь, и что-то гудит-звенит в голове, как отдача, как эхо многократно отразившегося от толстых стен звука. Ввинчивается в мозг, от которого остались ошметки. Странно, что не ноет под ребрами... впрочем... там ведь — навылет все от одного только выстрела. От картинки сплетавшихся рук, от губ, что выстанывали чужое имя. Губ, которые никогда не клялись, но...

Некоторые из н а с — просто люди.

— Вернулся.

Он переступает порог, начхав на тонкую змеистую полоску из пепла рябины. Конечно, химера, и все нипочем. Врать, убивать, разносить, сука, на атомы.

Больно? Стайлз не знает.

У него дыра в груди размером с озеро Тахо. Дыра, через которую вылились все силы, все чувства. Все-все-все. Оставив взамен пустоту цвета космического ничто.

Не заживает, никак, как ни старайся. Никакой мистики, ни намека на чудо.

Некоторые из нас п р о с т о люди.

— Стайлз, послушай...

Ни подобия раскаяния в голосе. Может быть, лишь частичка сожаления, крошечной досады. На что? Забыл запереть двери? Не прослушал вовремя автоответчик? Спалился, как какой-то неопытный лох?

У него и сейчас уголки губ изгибает привычная ледяная усмешка. И столько снисхождения в глазах. Тех самых, что давно не должны вспыхивать желтым.

“Ультрамарин, Тео Рейкен. Знаешь, тебе всегда так чертовски шел синий. Твой... однозначно твой цвет. Твой вкус и твой запах — привкус соленого шторма на губах, терпкие водоросли, тина, что забивается в глотку, когда кальмар-убийца, обвивая щупальцами, тащит на дно. В темноту. Туда, где нет воздуха и никогда не было света. И не будет”.

— Я был уверен, что ты уже не вернешься.

И правда. Он ведь уехал, сбежал, вычеркнул из жизни маленький городок с кучей проблем и парня, который никогда... так ни разу и не сказал, что любит. Быть может, даже не врал. Быть может, он, Стайлз, и правда для него все те их месяцы был просто одним из... Безликим в череде тех других, имен которых и не вспоминал на рассвете.

— Стайлз, не молчи. Это... тот мальчишка... Черт, напряжение иногда надо снимать. Стайлз, тебя не было почти год, понимаешь? Дольше, чем мы были вместе...

“Дольше, чем мы были вместе... Мы были? А были ли на самом деле эти МЫ, Тео Рейкен?”

Он помнит. Стайлз помнит все от первой усмешки и разбитых о стену костяшек до привкуса виски на языке и следов от губ и жадных пальцев по всему телу, как россыпи звезд на карте ночного неба вперемежку с родинками, которые Тео пересчитывал каждую ночь. Следов, что не сходили так долго — никакой вам сверхрегенерации, что уж.

Некоторые из нас просто л ю д и .

— Ты видишь, я здесь. Мне не плевать, Стайлз. Ты мне веришь?

Необычайно многословен. Выдыхает коротко, опуская ресницы, а Стайлз до сих пор помнит, как дрожали самые кончики — тогда, в их первый раз. Тогда вокруг была лишь звенящая ночь и огромная луна над капотом машины. Тогда пальцы /вначале, лишь в самом начале/ были ледяными от ужаса, а сердце бултыхалось где-то в желудке. Тогда... тогда оно было еще, — его сердце. Тогда еще он был.

— Не молчи.

Два шага вперед, и еще половина. А Стайлз не то что отшатнуться не может, он не моргает. И чужой выдох стелется по губам легким бризом, свежестью, мятой. Он как тряпичный паяц в руках кукловода. Он как один из тех детей, что уходили ночью из Гамельна под дудочку крысолова, чтобы никогда не вернуться обратно.

— Ты мой, Стайлз. Ты всегда был моим.

Нет сил, чтобы оттолкнуть его руки, и даже если б и были...

Эти касания, без которых кожа — нет, не горит. Это как торф на болотах, что тлеет годы и годы.