— Прости. Стайлз. Блять, я и извиняться-то не умею.

Правильно, лучше всего ты умеешь отсасывать или трахать. А еще красиво кончать, так одухотворенно и пошло одновременно... Мне иногда кажется, я тебя ненавижу. Ненавижу за то, что не любишь, не отпускаешь...

— Знаешь, Джекс, ты какой-то моральный урод.

Знаю. Согласно кивает, осторожно привлекая чуть ближе.

— Никогда не умел сказать, признаться. Никогда не умел раскрыть то, что чувствую.

— Ты умеешь чувствовать?

Какой-то театр абсурда. Потому что Джексон и чувства — это более нелепо, чем Скотт МакКолл, например, в балетной пачке. Или Лидия Мартин на байке с сигарой в зубах.

— Помоги мне. Научи, покажи, я не знаю...

Чувак, ты жалким таким и не выглядел-то ни разу. Кажется, даже в моих дебильных мечтах.

— Да что тебе надо еще от меня, боже?

— Научи? Научи, как любить тебя, как сделать счастливым.

Определенно, небо упало на землю. Вороны улетели из Тауэра и Елизавета II дала-таки первое интервью под занавес жизни... Стайлз хочет засмеяться, заржать во все горло, оттолкнуть и идти уже собирать свои вещи, чтобы успеть в аэропорт или на паром — вообще неважно куда, только подальше отсюда, из западни, из ловушки. От этого самовлюбленного мудака с такими нежными пальцами...

Стайлз хочет, но опускает ресницы и тихонько кивает, а потом тянется к мокрым от его же собственных слез губам, чтобы ответить на поцелуй.

Может быть...

Может быть, не все еще так безнадежно?

====== 100. Дерек/Стайлз ======

Комментарий к 100. Дерек/Стайлз Зомбиапокалипсис

https://pp.userapi.com/c840222/v840222352/c95e/KOSxdTzsNoQ.jpg

— Итак, ты вернулся.

Он выглядит взрослым. Неправильно и так рано, так в ы н у ж д е н н о повзрослевшим. Бинтует растянутое запястье, помогая себе зубами и шипит на каждую попытку Дерека хоть чем-то помочь. Он повзрослел, но остался до смешного, до боли колючим. Все тем же Стайлзом, который когда-то, еще в той, в прошлой жизни тайком от шерифа-отца выбирался в окно и заявлялся в лофт с такой невозмутимой физиономией, что Дерек...

Впрочем, Дерек не прогнал бы его никогда. Потому что Стайлз Стилински был его единственной, непозволительной слабостью. С той самой первой встречи в лесу, когда неуемные пацанята искали приключений на свои пятые точки, возомнив себя великими сыщиками...

— Стайлз, я не мог не приехать, когда начался весь этот пиздец...

Хмыкает, затягивая повязку потуже. А потом медленно поднимает глаза.

Он поднимает глаза, а Дерек отшатывается, почти падая на задницу с бревна, на котором сидит, потому что... Потому что бьет, лупит наотмашь, хуярит пощечинами — этот взгляд с кусочками ореховых льдинок. Взгляд, что вместо привычного тепла обволакивает черной, бездонной тьмой. Обвиняет.

— Это началось с Бейкон Хиллс, Дерек. Ты в курсе вообще? С Бейкон Хиллс и этих ебучих Ужасных Докторов с их экспериментами, явившихся к нам, заметь, по ваши хейловские задницы. А потому, знаешь, ты очухался поздно. Слишком поздно для стаи. Никого не осталось.

“Кроме меня”

Наверное, Дерек кажется растерянным, может быть, охуевшим, потому что как-то спешно Стайлз добавляет, явно противореча и себе, и этому в з г л я д у:

— ... чувак, я не имел ввиду, что ты виноват и прочее. Блять, они проводили эксперименты, понятно? Выводили это свое сверхсущество. Ставили опыты. Забрали Скотта, Лиама и других. Мне кажется, знаешь, что именно Скотт стал пациентом номер один. Тем самым, от которого началась эпидемия. Реагировал, как я потом узнал... нестандартно. Кори сказал перед тем, как и он... Это его астма или черт знает еще что... Но заражаться стали и люди, не только оборотни... Я видел... блять, ты понимаешь, я видел как мой лучший друг превратился вот в э т о .

Его нехило так колотит, и зубы почти дробь выбивают, но пацан упрямо вздергивает подбородок и раз за разом скидывает руку волка с плеча, шипит, огрызается.

— Я даже не знаю, жива ли Лидия. Она в Нью-Йорке была, и мы поддерживали связь, но очень скоро...

Очень скоро все коммуникации пошли по пизде, когда страна, когда вся планета рухнула в пучину апокалипсиса, запуталась в веревках, что удушили цивилизацию в два приема.

Ничего не осталось. Никого.

И Дерек ловит себя на мысли, что ему страшно. Страшно спросить, что стало с шерифом, с другими.

— Это же Лидия, Стайлз. Уверен, она справится.

— Что насчет Лейхи и Джексона? Эрики, Бойда? Где Питер, мать его, Хейл?Что с Корой, Дерек? Блять, чувак, да где в с я твоя стая?

Не знаю. Не знаю. Не знаю ничего, потому что, когда закрутилось, мог думать лишь об одном. О тебе, раздражающий человечий детеныш. Лишь о тебе.

Примчаться, спасти, уберечь.

— Связь с Европой отрубилась в первые дни. Но думаю... это же Джексон. Думаешь, он позволит кому-то обидеть Айзека?.. Остальные... Черт, Стайлз, я слишком торопился сюда, у меня не было времени. Мы найдем их, ладно? Мы вместе.

Улыбка Стайлза кривая и больше похожа на трещину на стекле. Подкидывает в ладони свой нож, будто прицеливается.

— Знаешь, научился попадать в них с двадцати шагов. Мой личный рекорд.

Приподнимается, когда из-за развороченного фургона на обочине вываливается очередной мертвец с выпученными глазами, разорванной щекой и лохмотьями вместо того, что когда-то называли рукой. Точное попадание с разворота. Дерек даже среагировать не успевает, а Стайлз уже вытирает клинок о лохмотья, отпихивает брезгливо ногой.

— Я даже эту непотребную вонь выносить научился. Знаешь, и не к такому, наверное, привыкают.

Это странно. Это больно. Это не Стайлз, не тот беззаботный мальчишка, которого он оставил в этом городке за спиной, когда уезжал и надеялся... Хер знает, что ты там надумал тогда себе, Дерек Хейл. Но здесь и сейчас, в нем будто выжгли все краски, всю радость, весть тот похуизм, что бесил и сводил с ума одновременно. Осталась лишь оболочка. Робот, машина. Заточенная под убийство ходячих.

“Не верю. Ты... ты все еще где-то там”.

— Стайлз? Стайлз, посмотри на меня.

— Мечислав.

— Не понял?

— Мое настоящее имя. Мечислав. Я тут подумал, что скоро мы все благополучно тут сдохнем, а ты до сих пор не узнал. А мы даже планировали, помнишь... Блять, и как я не подумал? Ты читал бы брачную клятву какому-то Стайлзу... на небесах, наверное, не зачтется... Не зачлось бы. Да, хули толку теперь...

Сбивается, замолкает, начинает вдруг задыхаться. Что-то... что-то неправильно, нет. Это не Стайлз падает на колени, зажимая ладонями рот, опуская лицо, не он колотит кулаками по капоту, по земле... Везде, куда дотягиваясь, сбивая кожу. И этот крик — нечеловеческий вой, что рвет перепонки, рвет сосуды, артерии, сознание в ошметки...

И Дерек не понимает, не помнит себя, не знает, как оказывается рядом, сгребает в охапку и прижимает так крепко, что широкая грудь глушит рыдания, рваные выдохи. Ладонями — вдоль спины, сомкнуть на острых лопатках. Привычно вдохнуть запах свежей травы, соли, терпкого пота.

— Тш-ш-ш-ш, тише. Я здесь. Ты теперь не один, слышишь? Стайлз, детка, больше я не уйду, ты мне веришь? Буду рядом всегда.

До конца. До их ебучего счастливого финала, до см... сказки.

— Я не хотел, я не думал... ты понимаешь? Они умирали, они умирали и поднимались, снова и снова. И не осталось вообще никого... Глаза пустые, страшные, белые. Ты хоть раз смотрел им в глаза?

Дерек знает, что Стайлзу будет стыдно, неловко за эту вспышку, за срыв, за слабость. Но это будет потом. Его мальчик был так долго один среди этой крови и смерти. Так непозволительно долго. Пальцами — в волосы, и держать, держать только рядом.

Не отпускать, пока не отпустит.

— Я здесь.

— Где тебя, сука, носило? Так нужен был...

— Все. Теперь все хорошо будет, слышишь?

— Никогда тебе не прощу.

Всхлипнет, уже затихая. Успокаиваясь и позволяя собрать губами с лица соленые капли.

“Никогда тебе не прощу”