Что-то очень важное лишь для двоих.

====== 64. Тайлер/Дилан ======

Комментарий к 64. Тайлер/Дилан Тайлер Хеклин/Дилан О'Брайен

https://pp.vk.me/c627529/v627529352/49d88/lyA_v05sI6A.jpg

— Тай, я в порядке, не стоило приезжать.

Он выглядит пиздец, каким несчастным, а еще почему-то все время теребит край одеяла и упорно не поднимает глаз, будто с собственными пальцами разговаривает. Это могло бы взбесить, если бы комок не застрял в горле, если бы Тайлер не скучал так сильно, если бы так не волновался.

— Ты даже не позвонил. Ди, почему я обо всем должен узнавать из твиттера? Я все же тебе не чужой.

Он не говорит о панике, что вызвала самый настоящий приступ астмы прямо во время интервью, когда кто-то спросил о травме Ди, а он только шевелил губами, не издавая ни звука, судорожно пытаясь вдохнуть. Не рассказывает, как ужас ледяными пальцами сжал затылок, когда он представил шебутного и неугомонного О’Брайена на больничной койке, опутанного проводами, подключенного к аппаратам жизнеобеспечения. Все не так страшно, как оказалось, и у кого-то слишком уж больная фантазия, но все эти разговоры и сплетни об автокатастрофе...

— У тебя пресс-тур по твоему новому фильму. Зачем я буду дергать тебя по какой-то там ерунде? Мы и не созванивались целую вечность...

Пресс-тур, ну как же. А сам пашет одновременно на двух проектах, пытаясь успеть везде и сразу, никого не подвести. Солнечный и улыбчивый, а еще такой красивый, что страшно смотреть, страшно привыкнуть. Страшно однажды проснуться и понять – эта красота не твоя, Тай, не для тебя.

— Ты же себя в могилу загонишь такими вот темпами. Я говорил с продюсером, Ди. Ты не банально поскользнулся, ты грохнулся в обморок от переутомления. Грохнулся в обморок прямо на крыше вагона. А мог ведь убиться...

— Не убился же.

Хеклин и сам не понимает, начерта приперся в Ванкувер, почти штурмом взял больницу, осаждаемую фанатами и оцепленную таким плотным кольцом полицейских, будто в этих стенах находится особа королевских кровей, не меньше.

А Дилан теребит воротник больничной пижамы и продолжает отворачиваться, будто на Тайлера смотреть попросту неприятно.

Приехали.

— Я делаю все, что могу и все, что должен. То, чего ждут мои поклонники, которых я не могу разочаровать. Делаю все для проектов, для нашей команды. Я подвел всех сейчас, но я поправлюсь, несколько дней, и буду, как новенький.

— Ты шагу не ступишь из этих стен. Совсем обалдел? Сотрясение, множественные ушибы, трещина. Про переутомление я уже говорил. Ты сдохнуть решил поскорее? Или инвалидом себя сделать? Давай, вперед, поклонники будут счастливы, думаешь?

Мальчишка вздыхает, но спорить не пытается, дергает раздраженно плечом, и наконец-то поднимает глаза. Огромные, цвета лесных орехов с крапинками темного шоколада. Неподвижные, переполненные обидой и грустью.

— Я думаю, ты должен возвращаться в Чикаго, Майами, или какой там город на очереди.

— Что происходит, Ди? Почему ты так говоришь со мной?

... как с чужим.

“Может быть, потому что я чувствую себя брошенным на обочине щенком с перебитыми лапами?”

— Все хорошо. За мной тут присмотрят. И вообще... Тай, я устал.

Устал физически и морально, истощен, уже на пределе.

Тайлер садится на краешек кровати, находит его холодные длинные пальцы, сжимает легонько.

— Я никуда не уйду, хорошо?

— Да что тебе нужно, в конце то концов?! Ни одного звонка все эти месяцы, ни самого захудалого смс, ни весточки. А стоит мне навернуться с вагона на съемках, вот он ты, мчишь через весь континент, засвидетельствовать участие. Это муки совести что ли? Или хейтеры твиттер бомбят?

“Я же чуть не рехнулся, пока несся к тебе, кусок идиота. Ни зубную щетку не взял, ни трусов запасных...”

— Мне нужно быть рядом, Ди. Только это. И я не уеду, пока тебе лучше не станет, пока врачи...

— Врачи сказали уже что я буду в порядке, можешь проваливать. Здесь нету камер, Тайлер, нет толп поклонников. Не притворяйся.

Он заслужил, наверное. Все это время... все эти попытки как-то справиться, отрицать. Но ведь не вышло, и вряд ли выйдет хоть когда-нибудь. Потому что это ведь Ди.

— Я никогда не притворялся с тобой.

Осторожно обхватить ладонями бледное лицо, провести подушечками пальцев по скулам, поглаживая родинки. А потом коснуться губами губ. Легко и естественно, как глотнуть воздуха.

— А теперь спи, ты устал. Я буду здесь, когда ты проснешься.

Дилан не возражает и не пытается огрызаться. Просто молча кивает и опускает свои длинные ресницы, что бросают на щеки глубокие изогнутые тени. Уже через мгновение он спит и дышит ровно, глубоко. Он спит и чуть улыбается во сне. Будто ему снится что-то очень и очень светлое.

Тайлер вытягивает ноги, пытаясь устроиться поудобнее. Наверное, стоит попросить раскладушку. На первое время.

====== 65. Джексон/Айзек ======

Комментарий к 65. Джексон/Айзек https://pp.vk.me/c628520/v628520352/4d7ac/T39TEdlCeZ4.jpg

— Видеть тебя не могу. Бесишь, сука, пиздец.

Айзек буквально плюется словами. Он пахнет обидой и лимонными печеньями. А у Джексона злость растекается по радужке пленкой лазури, когда он вцепляется пальцами в воротник волчонка и дергает на себя, целуя отчаянно и глубоко, раздвигая языком холодные влажные губы.

Лейхи вздрагивает, но не сопротивляется. Он, как податливая, мягкая глина в его руках. Он тихо стонет прямо в рот Джексона и опускает ресницы, отбрасывающие на щеки длинные изогнутые тени.

— Я люблю тебя, – шепчет Уиттмор, скользя языком по обветренным губам мальчишки. – Я люблю тебя и не отпущу никуда, понимаешь?

Пальцы Айзека красивые и длинные, как у пианиста, поглаживают скулы и шею, спускаясь к ключицам. Пускает мурашки по телу каждым касанием, путает мысли, плавит сознание в один плотный клубок желания и слепого обожания.

— ... не отпущу, хоть ты тресни.

Он слышит, как где-то там, за спиной восхищенно-пораженно охает Лидия, как Стилински тараторит со скоростью двести слов в минуту, захлебываясь фразами, как хихикает Эрика, колотя кулачком по плечу невозмутимого Бойда, и как Дерек рявкает, приказывая стае заткнуться, а МакКоллу – подобрать челюсть с земли.

Джексону наплевать, потому что Айзек так близко, он мягкий и теплый, яркий, как солнышко с искристыми лучиками во взгляде.

— Ты знаешь, я идиот.

Айзек кивает и пятится. Два шага назад. Для Джексона – как два выстрела в упор куда-то в висок.

— Все кончено, Джекс.

— Не надо. Блять, Айзек, нет. Я прошу.

Нет... Он смотрит, как Лейхи уходит сквозь скопившуюся на парковке толпу, как поднимает воротник и застегивает молнию на куртке. Первые крупные капли дождя падают и падают сверху, будто плачет небо – оплакивает то, что уже не вернется. Лейхи стряхивает влагу с кудряшек, и Джексон видит, как блестит на его пальце полоска бледного металла – то самое кольцо, что он подарил на помолвку.

Я же люблю тебя, Айзек. Зачем?

И сквозь кровь, колотящуюся в висках, он слышит отдаленный вой сирен пожарных и спасателей. Как будто где-то случилось что-то плохое. Как будто не только его жизнь только что пошла по пизде.

Тихий писк приборов и глубокие тени в углах. Голова как из куска железа, а во рту так пересохло, что язык, кажется, превратился в кусок мерзкой пакли. Пытается сесть, и взгляд падает на трубки, торчащие из рук, а боль пульсирует в каждой клеточке тела, будто взрывая его изнутри.

Где я?

Айзек, задремавший на жестком стуле у изголовья, подскакивает, лупает глазами, стискивает ледяные ладони. А Джексон почему-то чувствует странное облегчение, видя на пальце все то же кольцо.

— Джексон? Джекс? Ты очнулся?

— Ч-ч-что...

“Что случилось?”, – хочет спросить Уиттмор, но одно короткое слово словно забирает все силы, а новая порция боли выламывает ребра к херам и заливает в глотку порцию кислоты.

Лейхи, он здесь. Кудрявый, испуганный и такой красивый, что хочется плакать.