А Тео любуется обтянутой джинсами задницей и широкими плечами, которые рубашка облепила будто вторая кожа. Выдыхает сквозь зубы и считает мысленно до десяти, чтобы не догнать в два прыжка и не завалить прямо здесь, на крыльце – на глазах у всей улицы.

Лишь когда МакКолл исчезает в прохладе темной прихожей, Тео следует за ним, скидывая рюкзак прямо на рассохшиеся поскрипывающие ступени. Вжимает в стену, раздвигая ноги коленом и запуская ладони под тонкую ткань рубашки.

- Подумать только, ведь когда-то ты приехал в этот город, чтобы убить меня и забрать мою стаю.

- Заебал вспоминать, – снова психует Тео, – даже лучшие из нас могут ошибаться.

И замолкает, раскрывая языком мягкие и сладкие, как мармеладка, губы.

====== 53. Джексон/Айзек ======

Комментарий к 53. Джексон/Айзек https://pp.vk.me/c630622/v630622352/130a2/M7XchEY5PDU.jpg

- Холодно, Айзек. Давай застегну, простудишься же.

У него пальцы дрожат, когда Джексон пытается попасть пуговицей в петельку, губы сжаты так плотно, что их почти и не видно. А в лице – ни кровинки. Он на зомби похож. Или на мумию, обмотанную бинтами.

- Джексон. Джекс.

Накрывает руки ладонями, безмолвно прося остановиться. Замереть на мгновение и просто посмотреть в его глаза. Глаза, в которых отражается небо. Небо не теплее пальцев кудряшки, которые он привык согревать своим дыханием долгими дождливыми вечерами.

- Всего четыре месяца, Джексон. Мы сможем говорить по скайпу и телефону, а еще есть смс, помнишь? Это не навсегда.

Наверное, он сам верит во все, что говорит – торопливо, сбивчиво, запинаясь через слово. Но вот отчего-то беспрестанно кусает губы, которые уже почти превратились в лохмотья. И там, у зрачков, Уиттмор ясно видит слезы – чистые и прозрачные, как утренняя роса на розовых кустах его приемной матери за их домом.

- Я не хочу, чтобы ты уезжал.

Всего четыре месяца, Джексон. Четыре месяца, и твой отец докажет суду, что ублюдок Лейхи издевался над сыном, избивал, запирал в морозильной камере в подвале... Четыре месяца, и вы всегда будете вместе. Четыре месяца – это ничто, если впереди целая жизнь.

- Это идея твоего отца, Джексон. Я... ты знаешь, что я лучше остался бы с тобой, но если отец найдет меня до суда...

Уиттмор вздрагивает, и кулаки непроизвольно сжимаются, а кровь стучит в голове так, что сосуды почти взрываются.

- Он твой отец, малыш. И ты запретил, но я все еще хотел бы сжать его горло ладонями и смотреть, как его мерзкая рожа синеет от нехватки кислорода... Ненавижу. Как же я ненавижу его. И теперь. Ты будешь так далеко. Хреновы четыре месяца, Айзек. Я сдохну тут без тебя.

- Эй, – кудряшка пытается улыбаться, но Джексон видит, что тот зябнет в своем теплом пальто. Обматывает шею мальчишки большим пушистым шарфом и коротко целует в краешек рта. – Элли присмотрит за мной. Время пролетит очень быстро.

Эллисон Арджент и ее квартира в Париже, где будет жить его парень. Красотка Эллисон с соблазнительными ямочками на щеках и улыбкой, затмевающей солнце.

Ревность хуярит битой по затылку. Так, что в глазах темнеет и воздух застревает в горле кубиком льда.

- Элли присмотрит, да, – бурчит Уиттмор, вспоминая, как однажды застукал Айзека стягивающего майку перед черноглазой охотницей, одетой лишь в узкие трусики. – Присмотрит...

Наверное, в его взгляде что-то меняется, или голос кажется слишком задушенным даже для такой промозглой погоды. Но Лейхи глядит обеспокоенно и тянется к твердой щеке своего парня.

- Прошу тебя, не ревнуй. У Элли ведь Скотт, помнишь?

- Помню, – рявкает Джексон, прикладывая все усилия, чтобы не обратиться прямо здесь, посреди улицы, под накрапывающим с неба дождем, стекающим колючими каплями за воротник.

Помню твой взгляд, и как ты пах возбуждением и сиял, будто прожектор сожрал.

- Мы не встречались тогда. – Айзек расстроенно вздыхает и пытается заглянуть в лицо своего парня. – Джексон. Это было сто лет назад. Я же с тобой сейчас, Джексон. Навсегда.

У него голос дрожит и губы расстроенно подрагивают. Уиттмор вцепляется пальцами в шершавый драп и тянет на себя, полной грудью вдыхая запах фисташек, арахиса и сосны.

- Все хорошо, малыш. Я просто не хочу тебя отпускать.

- Ты будешь писать? И звонить? – Айзек чуть расслабляется, но грусть из небесно-голубых глаз никуда не исчезает. Растекается по радужке прозрачной пленкой.

- Еще надоем, – ухмыляется Уиттмор и тянется за поцелуем.

“Я боюсь. Я так боюсь, что ты не вернешься”, – гремит в голове, пока язык его мягко скользить по влажным чуть солоноватым губам парня.

====== 54. Джексон/Айзек, Эллисон ======

Комментарий к 54. Джексон/Айзек, Эллисон Айзек\Эллисон, Айзек\Джексон

https://pp.vk.me/c633319/v633319352/e3e6/UNMerv5ss_I.jpg

Ее волосы пахнут ветром, а лицо холодное, будто снег. Айзек моргает четыре раза подряд, щипает себя за щеку, а потом незаметно протыкает собственное колено когтями и шипит сквозь зубы от острой боли. Штанина быстро темнеет, пропитываясь кровью, а Эллисон улыбается ласково и немножечко грустно, и ямочки на ее щеках такие же очаровательные, как и прежде. Когда он любил ее. Когда она любила его.

Когда она была еще жива. Пока клинок Они не проткнул тонкое тело насквозь.

- Ты запутался, Айзек. Я здесь, чтобы помочь.

Голос чуть хрипловатый, будто она только проснулась. Но Лейхи понимает, что спит сейчас он. Потому что Эллисон Арджент мертва, она не может прийти и вот так запросто взять за руку холодными тонкими пальчиками просто, чтобы решить его, Айзека, придурочные проблемы, которые существуют, быть может, лишь в его голове. Глупость какая.

Я же любил тебя, Элли.

А теперь осталась лишь грусть цвета первых солнечных лучей, опускающихся утром на подушку. А еще ее голос, что звучит иногда в голове, как напоминание или предостережение.

“Просто будь осторожен”

- Сегодня так сыро в Париже, – она обхватывает себя за плечи как-то смущенно, а потом закрывает распахнутое в прохладную ночь окно, и тихий шелест дождя по асфальту и в кронах деревьев умолкает, как звук выключенного телевизора.

- Мне так тебя не хватает. Ты никогда не любила меня, но...

Заставляет умолкнуть, прижав подушечку пальца к обветренным губам. И смотрит укоризненно и виновато одновременно.

- Тебя же не это тревожит, малыш, – он вздрагивает от этого обращения. А она повторяет, чуть склоняя набок голову. – Малыш, до Лондона чуть больше шести часов пути. Почему ты просто не сядешь на поезд?

- Не называй меня так. Пожалуйста Элли...

“Это слово как аконит прямо в вену, как острый нож, срезающий верхний слой кожи, как кислота на завтрак вместо утреннего кофе”

- Потому что он называл тебя так? – ладошкой к щеке, чтобы повернуть к себе упрямо отворачивающего волчонка. Заглянуть в слезящиеся глаза. – Ты знаешь, он все еще зовет тебя так, Айзек. Малыш. Когда ночью не получается уснуть и в окно светит полная луна. Круглая и желтая, как лимон.

Лейхи снова кусает губу, раздирая кожу зубами почти что в лохмотья. Смаргивает грусть с ресниц, что поселилась тут так давно, что он почти что привык.

- Хочешь рассказать мне, Айзек?

Эллисон не говорит больше “малыш”, и за одно это он уже благодарен. Как и за то, что может просто быть рядом сейчас, касаться руки, вдыхать ее запах (жимолость и мимозы, как прежде, но еще – пронизывающий до костей ветер и снег, что искрится на кончиках ресниц, когда она чуть поворачивает голову).

- Ты умерла, и я сорвался, поехал к нему... Не мог оставаться там со всеми. Ходить по тем же улицам, где мы гуляли, смотреть на то же небо, вдыхать тот же воздух и знать, что тебя больше нет.

Шмыгает носом, а она ласково взъерошивает спутанные кудряшки, и мальчишка снова дрожит. От холода, печали, иррациональности происходящего. Хотя... он – оборотень, она была охотницей, павшей от клинка демона Они, чьи глаза светились золотисто-зеленым, а ее лучшая подруга-банши в это время захлебывалась собственным криком, почувствовав ее смерть. ... Вся его жизнь, ее смерть – один сплошной сюрр.