В его глазах, наверное, вся любовь этого мира, еще столько нерастраченной нежности, и вся она для него — для Исака.

— Вы познакомились не лучшим образом, и мне жаль…

— Предлагаю сыграть, — Элиас уже тащит молотки для крокета, откуда-то появляются бокалы с шампанским.

Эвен обнимает со спины, пристраивая подбородок на плече Исака.

— Спасибо, — тихо-тихо, одними губами. Так, что от дыхания шевелятся волосы на виске. И мурашки привычно кидаются врассыпную, и тяжелеет в паху.

Исак понимает… Хотя, он пытается, ладно? В конце концов, это у него есть Юнас и Магнус, даже Махди, есть Сана, есть безумный Эскиль и Нура с Линн, а у Эвена… Чем черт ни шутит, а вдруг Микаэль станет их шафером на той самой голой свадьбе, где вместо торта будут лишь мини-бургеры…

Хмыкнет тихонько, слыша звенящий девчачий смех вдалеке, какие-то вопли Эскиля, вновь возомнившего себя чьим-то гуру, голос Юнаса и других ребят…

…

— …можно ударить так, чтобы он двигался в сторону. Смотри, — Эвен бьет по мячу, и тот катится по какой-то немыслимой траектории.

Взрыв смеха.

— Не получилось. Еще раз.

— Смотрите, смотрите, что он сделал, ну, нифига… Это круто.

И да, Исак на самом деле гордится своим парнем. Совсем не из-за крокета. Он просто гордится тем, что такой сильный, что живет день за днем, минута за минутой. Что оставляет позади тревоги и страхи.

И да, Исак определенно знает, что Эвен Бэк Найшейм — лучшее, что могло случиться с ним в жизни.

— Ты такой задумчивый, детка. Все хорошо? — спросит Эвен чуть позже.

На его губах вкус шампанского и немножечко цитруса. Он очень тщательно прячет беспокойство, что расходится по радужке тревожными волнами. Заглядывает в лицо и легонько ведет пальцами по щеке. И спрашивает-молит беззвучно, одним только взглядом: “Все хорошо? Не ревнуй…”

— Просто думаю о том, как мне повезло тебя встретить.

Руками — под куртку и лицом — в изгиб шеи, вдохнуть запах Эвена, которым и без того пропитался насквозь. Вся их квартира, все его вещи, весь он.

Вся его жизнь теперь — это Эвен.

— У тебя не было шанса сбежать, ты же знаешь.

Элиас уже отплясывает напару с Махди, а Микаэль что-то бурно обсуждает с Юнасом. Исак думает, что друзья его парня очень даже ничего. Исак думает, что есть шанс для всех них подружиться. Исак думает, что получится… Наверное, даже получится не ревновать.

Хотя, возможно… еще не сегодня.

========== Часть 41 (актеры) ==========

Комментарий к Часть 41 (актеры)

POV Хенрик

Ты задыхаешься. Задыхаешься, когда склоняюсь ниже и мажу губами по мокрой щеке. Задыхаешься, сжимая коленями бедра, выгибаясь подо мной, помогая войти еще глубже.

Толчок. Выдох. Сиплый хрип сорванным голосом:

— Хенке. Еще…

Я мокрый, как после душа. С меня буквально течет, и влажная челка щекочет лицо, когда сминаю губы губами, когда не целую — вгрызаюсь, а ты стонешь и подаешься навстречу. Короткие ногти впиваются в плечи, оставляя кривые следы, как надрезы.

Пометить. Пометить везде.

— Пожалуйста, Хенке…

Хнычешь, вскидывая бедра. Хватаешь ртом воздух.

— Ну же, давай. Не могу…

Маленький, страстный, податливый. Гнешься послушно в руках, раскрываешься. Отдаешься, не помня себя, растворяешься.

— Больше.

Пальцы вцепляются в простыни, скребут и сминают. Ткань трещит, разрываясь. Плевать.

— Соскучился… боже. Сделай… еще раз… так. Хенке, малыш…

Всего пару дней врозь. Как пару лет. Бесконечность.

Как я жил без тебя?

— Скажи мне. Пожалуйста, Ти…

Плавно одним движением — до конца. Выдох в губы, жалобный всхлип.

— Так люблю…

Мальчик… мальчик мой. Боже.

— Кончай, мой хороший. Кончи для меня, хочу видеть.

Хочу видеть, как резким скачком расширяется зрачок, как закусываешь губы перед тем, как распахнуть в немом крике, хочу видеть, как тебя выгнет дугой, припечатывая намертво, впаивая в мое тело.

Мой.

Чувствовать, как выплескиваешься на живот без единого касания, как цепляешься за мои плечи и вздрагиваешь, как твои ноги обвивают меня, прижимая ближе, еще ближе.

Глубже, быстрее, пока тебя еще сотрясают волны оргазма, пока перед глазами радуга и фейерверки или просто разноцветные вспышки, пока ты сипло шепчешь бессвязные фразы, за которые потом будет стыдно… Потом, когда ты будешь шипеть и ругаться, обрабатывая антисептиком мою спину и плечи…

Ловить твои губы, кончая, чувствуя, как ты сжимаешь меня изнутри и снаружи. Слизывать тихие всхлипы, глотать твой горячий шепот. Закрутит в яркую, брызжущую светом спираль, закоротит каждый нерв. Растворит каждую клетку, чтобы тут же взорваться сверхновой и швырнуть высоко-высоко, обучая полету.

Сплести свои пальцы с твоими. В последний момент перед вспышкой. Перед тем, как не станет. Ни тебя, ни меня. Никого, даже мира…

…

— Твоя мама решит, у меня аллергия. Хенрик, блять, вся шея в пятнах, ты посмотри.

Крутишься перед зеркалом. Нацепил трусы, как броню (и как ты их отыскать умудрился в этом хаосе?), и принялся за свое.

— Не помню, чтобы ты протестовал. Хотя, возможно, я не расслышал? Или это твое “Хенке, еще…” было таким своеобразным стоп-словом?

По-хорошему, надо бы в душ, потому что потный и липкий, измазанный в сперме. Но так хорошо раскинуться на разворошенной кровати и просто лежать, почти не дыша.

Краснеешь так быстро и так соблазнительно, что искушение завалить тебя на кровать и повторить все на бис становится все сильнее, я даже приподнимаюсь, но ты, кажется, научился читать мои мысли…

— Хенрик, блять… только попробуй, знаю я этот твой прищур.

Впрочем, тебе и выражения лица, наверное с избытком хватает… Не зря мама говорит, что я думаю слишком громко. Мама… вот черт.

Дверь мы, конечно, закрыли… не факт, что на замок, но неважно. Кажется, мы старались быть тише? Впрочем… я люблю, когда ты кричишь. Все же взрослые люди в этом доме? А-а-а-а-а, похуй.

— Кажется, у нас сегодня семейный обед по случаю возвращения…

—… угу, блудного кошака с очередного порно-уикенда.

И ведь сам же в свои слова не веришь, зараза. Иначе давно бы развернулся и поминай как звали. Очень скучаешь каждый раз, я же знаю… Блять, плюнуть на все увещевания Андем и других, увезти тебя в домик у озера и запереть там хотя б на неделю…

— Тай, перестань.

— Что “Тай”, весь дом же слышал… поняли. Боже, а нам с ними за стол вот садиться? Не мог до вечера потерпеть? Маньячина…

И фыркаешь, когда просто тяну на себя и обнимаю, утыкаюсь губами в плечо. Оно соленое и почему-то отдает терпким лаймом. Вздрагиваешь и тихо выдыхаешь. Я не вижу, но знаю, что опускаешь ресницы. Такой чувственный…

Не напоминаю, кто кого припечатал к стене, еще дверь за нами не успела закрыться. Кто жадно лез под футболку руками, кто вырвал из чьих джинсов замок с потрохами, кто первый рухнул на кровать, увлекая следом…

Ты ведь — Тарьей, когда это ты сознавался по доброй воле?.. Против воли, впрочем, тоже.

— Как далматинец. Пиздец, — вздохнешь горько-горько и откинешь голову мне на плечо, жмурясь от губ, выцеловывающих линию шеи.

— Хочешь, шарфик повяжем? Голубенький…

— Хуярфик, — огрызнешься вяло, а дыхание уже учащается, уже трешься бедрами о мой пах, прижимаешься. И мои губы все настойчивее, а руки спускаются к животу, поглаживая — пока что легонько, как перышком…

Кажется, с ужином маме и Карлу придется чуть подождать…

…

— … кричи, детка, кричи…

========== Часть 42. ==========

— Это был лучший день рождения в моей жизни, малыш.

Исак немного пьян и устал. У него в голове шумит от эмоций и счастья, что накрывает теплым одеялом и обнимает так сладко, так трепетно. Боже. Счастье. Его другое имя — Эвен Бэк Найшейм. Парень, что ворвался в его жизнь ураганом, перевернул с ног на голову, научил задерживать дыхание под водой и просто оставаться собой, не бояться завтрашнего дня.

“Минута за минутой, ты помнишь?”