— Только вместе?
— Всегда.
========== Часть 37. ==========
Комментарий к Часть 37.
Диалог ( не последнее обновление сегодня)
— Иди сюда. А ты повзрослел на глазах. Кажется, еще вчера был таким маленьким и колючим.
— Ну, допустим, я и сейчас не такой уж пушистый. Просто…
— Просто ты, наконец, можешь быть собой. Просто у тебя есть твой Эвен, который пусть и не мужчина твоей мечты…
— Хэй, с чего ты взяла? Я не хотел бы никого другого, чтобы ты знала. Даже не представляю, как это — не с ним.
— Ты выглядишь счастливым, знаешь? И я на самом деле рада.
— Что это не Юнас? Мне до сих пор стыдно за ту историю…
— Это априори не мог быть Юнас. Просто ты путал тогда любовь к другу с другой, настоящей любовью. Но ты сразу узнал его, как увидел. Ведь правда? Своего Эвена.
— Увидел и будто рухнул с обрыва куда-то. Пиздец затянуло. Знаешь, я ведь все еще падаю. Вместе с ним.
— Падаешь или летишь?
— По разному каждый раз. Это ведь непросто, понимаешь? Бывают моменты, так редко, но никуда их не денешь, не вычеркнешь, потому что и они — наша жизнь. Моменты, когда руки не опускаются, но будто сверху что-то тяжелое давит. Но это проходит. И главное, что он любит меня.
— А ты любишь его…
— Я все время думаю, как будто это непременно должно было случиться. Так или иначе. Я словно знал его целую жизнь. Только вот нашел не сразу. Но… Эва, ты уходишь от темы. Я разрушил ваши отношения с Юнасом, и ты так просто простила.
— Мы сами их разрушили, милый. Ты разве что самую малость помог. Я же тебе говорила, помнишь, на Рождество. Мы не с Юнасом, да. Но у меня теперь Крис.
— Скучаешь по нему?
— Он приезжает пару раз в месяц. И я сама закончу на следующий год и буду учиться неподалеку. По крайней мере, это будет одна страна, один город.
— Все так изменилось, правда?
— Но мы же по-прежнему будем дружить? Когда я уеду.
— А может, не увидимся еще годы и годы. Или вообще никогда. Да ладно, не хмурься, я же шучу. Хэй, осторожнее, ты меня так раздавишь. И, Эва, вообще, Эвен сейчас подойдет, мы договорились встретиться здесь, а ты так прижимаешься. Я-то не против, но…
— Ревнивый он у тебя?
— Можно подумать, твой Пенетратор другой… Вот и он… Блин, Эва, ну отцепись же ты… Нет, она еще ржет. Я серьезно!
========== Часть 38 (актеры) ==========
Телефон разрывается с самого утра. Да что там, с полуночи. Поздравления валятся на голосовую почту, на мейл, в смс. Как из рога изобилия. Тарьей не открыл, не прочел и не прослушал пока ни одно. Тарьей не то, что зол или обижен. Он не сердит, не огорчен даже.
Блять, он знал, что так будет, еще когда отправлял то дебильное приглашение на Facebook. Знал и все же отправил, а потом эта орясина долговязая растрепала журналистам на Гулльрутен, что непременно придет. Растрепал и свалил в Копенгаген. Нормально? А восемнадцать, между прочим, только раз в жизни бывает. Впрочем, и девятнадцать, и двадцать, и так далее… Но восемнадцать – особая дата. В конце концов, уже можно вполне законно бухать, не спаивая всеми силами общественного наблюдателя в самом начале гулянки, чтобы самому оттянуться. Они так и в Бергене поступили, а потом нажрались до зеленых соплей и постили в инстаграм и соцсети такое… Хотя до спектакля на самой церемонии ни одно фото все же не дотянуло. Слава богам всем мыслимым и немыслимым.
Он вообще вел себя там, на Гулльрутен, как полнейший пиздец. Хенрик-я-покажу-всему-миру-что-трахаю-вашу-бусинку-Холм. Какого хуя, спрашивается, было делать все это? Когда Холм залип в первый раз прямо на красной дорожке, уставился точнехонько на губы и облизнулся так, что Тарьей за секунду забыл и вопрос и все, что собирался на оный ответить, он как-то списал это на нервозность. Первый раз на таком событии, главная премия страны, толпы звезд и толпы журналистов, прямой эфир и фанаты по всему миру, что прилипли в эту секунду к своим мониторам, забывая дышать.
Но Холм не перестал. Таращился как кот, нажравшийся валерьянки, плыл откровенно. А зрачки эти, как у долбанного торчка, не успел увидеть разве что слепой или… Впрочем, слепой-то, может, и не увидел, но всяко услышал, такой ор стоял в интернете, что не соцсети – новостные сайты потом открывать было страшно.
Наверное, и поэтому тоже Тарьей почти что сдурел и тоже отпустил тормоза – наговорил Мортену про сны о поцелуях в туалете, а когда Kiss-камера поймала их с Хенриком в объектив, плюнул на все выданные организаторами инструкции и засунул язык прямо в рот Хенке. Захлебнулся изумленным выдохом-стоном и моментально поплыл от не менее жаркого ответа. А хули, они утром совсем ничего не успели, душ и тот принимали отдельно, так дергались, психовали и торопились, путая костюмы, теряя бабочки и трусы.
Несколько секунд губы в губы, и от воя, оваций заложило в ушах. Оторвался от него, степенно-важно кивая, хотя так хотелось вцепиться, раздеть, затащить на себя, и похуй на зрителей и эфир. Гормоны, детка, гормоны шалят. Остывай, весь мир на вас смотрит. Откинулся на спинку, слыша, как рядом херачит пульс в венах Холма.
Подумалось, что у всего их ебанутейшего во вселенной фандома прямо сейчас полетели предохранители нахуй. Ну и ладно, пусть поорут. Заслужили.
Но Хенке и этого было мало, он и на сцене продолжил, когда выходили за одной наградой, потом за второй. Когда они шли по проходу, и зал синхронно поднялся со своих мест, чтобы встретить победителей – главных любимчиков публики. Рука Хенрика на плече, и мимолетно, почти касаясь жаркими губами мочки: «Малыш, я горжусь». Гордится он, как же. Ведь вместе сделали это, дружно снесли мозги не только друг другу, но и половине планеты. И ничего ж не хотели такого.
Потом гуляли по Бергену, и Тарьей прятал глаза за черными стеклами, натягивал шапку свою до ушей, потому что слухи об их отношениях вновь всколыхнули поклонников, потому что этим ненормальным хватило бы и взглядов Холма-придурка с лихвой, не говоря уже о самом мокром на памяти Kiss-камеры поцелуе. Маскировка, впрочем, все равно не удалась, потому что Хенке отказался прятаться от слова совсем, ну а вычислить его спутника труда не составило никому. Иногда Тарьей казалось, что поклонники заканчивали какие-то особые курсы по шпионажу, ибо ну что за нахуй… И какое им вообще дело до того, кто, с кем, как и зачем.
«Не хочу с тобой расставаться», — шептал ему на обратной дороге в Осло Холм в самолете, затащив в туалет и устроив такое, что у Тарьей и сейчас щеки пылали, стоило вспомнить Хенрика на коленях…
«Представляешь, еще несколько дней, и тебе восемнадцать. И можно будет все-все-все. Я смогу делать с тобой такое…», — давился собственным стоном, закусывал кулак, чтобы не стонать слишком громко, не всхлипывать в голос, не переполошить стюардесс и не развеселить еще большей парней, что и так поглядывали с плохо скрываемыми ухмылками, когда они протопали в хвост самолета, пытаясь нацепить самые невинные выражения лиц.
Будет делать т а к о е . Гребаный Холм, можно подумать, что до этого не испробовали в с е из возможного и невозможного спектра. Не отказывали друг другу ни в чем, пытаясь хоть на секунду притупить эту тягу, потребность, что бросала друг к другу каждый свободный миг без камер. Впрочем, и под камерами не меньше. Страшно подумать, что будет, если кто-то из команды додумается слить весь этот порно-закадровый материал.
«Ты же придешь?», — с плохо скрываемым сомнением в голосе. Конечно, ведь Леа, которую Тарьей и придумал и присоветовал сам, и такое пристальное внимание, и все, что Холм натрепал на Гулльрутен. И легенда, что и без того уже трещит по швам, и вот-вот рассыплется осколками под ноги.
«Нет, пропущу твою самую важную дату, позволю первый раз законно напиться без меня и, может быть, залезть под юбку какой-нибудь цыпочке – тоненькой, узенькой. Все как ты любишь, — помолчал, вскинув брови, дождался возмущенного окрика, хохотнул. Зараза ехидная. — Глупости не говори. Ты же знаешь, что всегда буду рядом».
