— Они и правда одержимы, ты знаешь? Оба они.
Рэдклифф подкрадывается незаметно, кладет подбородок на чужое плечо и вытягивает губы, клянча сигарету. Том хмыкает, но опускает руку так, чтобы тому удобно было затянуться. Губы смыкаются на фильтре, а глаза блаженно закрываются, когда тянет в себя едкий, вонючий дым.
И неожиданно… так правильно и легко. Будто последний кусочек пазла с едва слышным щелчком встал на место.
— Знаю, Дэни. Не только они, мы ведь тоже.
Губы с привкусом табака и жвачки. Прохладные ладони, пробирающиеся под футболку. И солнце, солнце светит из-за спины. Ослепляет.
========== Часть 37. ==========
Здесь не изменилось совсем ничего. Каменный пол все также залит ледяной водой из сорванного капризным призраком крана. Зеркало все также услужливо отражает намокшего растерянного мальчишку в льнущей к телу рубахе с взлохмаченными волосами. Теми самыми, что обычно — волосок к волоску.
Он не заходил в эту комнату с шестого курса. Но ведь и тогда было все также? Отчаяние выламывало ребро, и рвущийся из груди крик застревал в горле не выпуская наружу скопившийся, лишающий сознания ужас. Сегодня страха было чуть меньше, и больше — тоски. Равнодушной и льдистой, останавливающей сердце. То самое, что так устало сокращаться изо дня в день, гоняя кровь по венам, поддерживая не нужную никому жизнь бывшего пожирателя. Изгоя, парии.
Лишнего и презренного для всех в Хогвартсе, в Магической Британии. И что из того, что Визенгамот снял все обвинения и даже выписал благодарность Малфоям за спасение жизни Гарри Поттера, легендарного мальчика, спасшего их задницы от красноглазого монстра? Лорда больше нет, последние ПСы сидят в Азкабане или успели помиловаться с дементорами. Разрушенное восстановлено, и только трещина в груди Драко Малфоя, та самая, что появилась в день, когда герой рассек его неведомым заклинанием в этой самой вот комнате… эта трещина ширится, углубляется и нарывает. Кажется, надави на края, и черный, затхлый гной хлынет наружу и затопит все вокруг…
— Что же ты так плохо постарался в тот день, Поттер?
Горький выдох в заброшенной комнате, где даже Плакса Миртл прячется в туалетный бачок при его приближении. Пригоршней ледяной влаги — в пылающее лицо. И чувство, будто вокруг — снова взбесившееся огненные адские звери, и он висит на краю без малейшей надежды на спасение.
— Ты мог бы просто пролететь мимо в тот день. Сейчас, наверное, жалеешь, что поддался порыву…
Сегодня Малфой отдал бы все, чтобы вернуть их прежние стычки, чтобы Поттер следом таскался, укрывшись под мантией-невидимкой, топая и сопя, как стадо взволнованных гиппогрифов. Мерлин, да что угодно, лишь бы не хлестал больше этой равнодушной пустотой, прячущейся в самой глубине какого-то выцветшего, линялого взора.
Ни одной потасовки или даже словесной перепалки за весь этот мордредов послевоенный год, в который отчего-то никак не удавалось согреться. Даже сидя возле потрескивающего камина в родном мэноре, уже восстановленном после бесчинств Лорда и его приспешников.
— Ты такой жалкий, Малфой. Еще ничтожнее, чем был раньше, когда задирался и капал ядом, даже когда убегал, трусливо повизгивая, как поросенок на скотобойне…
Национальная легенда собственной персоной. Стоит за плечом, склонив насмешливо лохматую башку, поблескивает стеклами очков. И даже палочку не достанет из кармана, настолько уверен в себе. Привычная ненависть всколыхнется в груди волной холода, но тут же угаснет, сменяясь липким, влажным и тянущим. Как остывающая кровь из распластанной груди. Еще тогда, долгих два года назад. В прошлой жизни.
— Поттер, уйди.
У него нет сил спорить от слова “совсем”. И да, это именно он какие-то минуты назад вспоминал все их драки и сочащиеся ненавистью взгляды. Вспоминал, мечтая вернуть хоть на миг, а теперь… Наверное, он и правда — не больше, чем трус.
— Знал бы ты, Малфой, как я жалею, что Снейп тогда пришел очень и очень не вовремя. Мне бы еще пару минут, и с тобой, скользкий хорь, было бы кончено. Подыхал прямо здесь, на этом полу. Не представляешь, с каким наслаждением смотрел я, как кровь фонтаном хлещет из твоей груди…
Больно. Так, словно Сектумсемпра опять распластала до кости тонкую кожу. Или это Сивый опять и опять прикладывает раскаленный прут к голой спине, и запах паленой плоти забивается в ноздри, и нервные окончания отказывают, и отключается сознание, чтобы боль эта не свела с ума, чтобы не выплюнул легкие с криком…
Лучше бы так… и тогда…
— А за каким Дракклом, Малфой, я тащил тебя на себе из Адского пламени? Знаешь, наверное, ты и прям был среди любимчиков Волдеморта, и этот гнилой кусочек его души, застрявший во мне, решил тогда, что надо именно так, не иначе. Если бы я мог все вернуть… смотрел бы, как ты падаешь в раззявленную огненную пасть, слушал твои последние крики… Это стало бы лучшей музыкой…
Насмешка на спокойном лице героя пугает. Вытягивает жилы, затягивая их же вкруг шеи. Дышать? А зачем?.. Если вот так, если каждое слово и правда…
— Ты же не заслужил, Др-рако… ты же убийца, мой серебристый дракончик…
Откровенная издевка и дыхание, опаляющее чем-то мертвенным кожу.
В конце концов, если так хочет герой, он, Драко… может и здесь… прямо здесь, на этом вот самом галстуке.
— … они все умерли из-за тебя, понимаешь? Сириус, Дамблдор, Снейп, Нимфадора, Фред… Ты считал их, Малфой? Сколько человек отправились на тот свет с твоей помощью?
Это неправда. Ни капли крови, ни одного Непростительного, даже Круциатус… ни разу. Но… но он стоял и смотрел, пока других пытали и убивали, когда бросали в темницы и морили голодом или снимали кожу живьем, когда насиловали и забавлялись… Не сделал совсем ничего, не пытался помочь. Только раз, всего лишь раз не смог заставить себя “узнать” героя в лесу. Только раз…
Так уж заблуждается Гарри Поттер сейчас? Или все это — правда?
— Чего ты хочешь, Поттер? Что мне сделать? — сломленным шепотом, уже не вглядываясь в подсыхающее разводами зеркало, уже не высматривая легендарный шрам, не впитывая в подкорку этот образ. Образ героя.
— Твоей смерти, змееныш. Всегда хотел увидеть, как сдохнешь.
— Ну, так убей…
До такой степени все равно, что даже боль притупилась и больше не выжигает разум раскаленным железом.
— Так просто? Ну, нет. Ты сам сделаешь это, Малфой. А я посмотрю.
Что ж, раз ты так хочешь.
“Я сделал бы для тебя это и много другое, Поттер. Я сделал бы все для тебя с первого дня. И знаешь, мы могли бы выиграть эту войну быстрее и вместе, если бы ты тогда… Но что толку сейчас?..”
— Золотой мальчик хочет шоу? Что же, герой, ты получишь…
Удавка получается неожиданно легко, и петля закрепляется на оконной решетке с первого раза. Зеленые, точно нарисованные глаза, сияют неуемным восторгом. Наслаждением, близким к оргазму.
Наслаждайся, герой.
Ткань затягивается быстро и немедленно перекрывает доступ воздуха. Перед глазами плывут красные круги, которые постепенно чернеют, и все застилает непроглядная мгла. Поттер смеется — заливисто, как ребенок. И когда сознание балансирует на грани, кажется, что смех вдруг превращается в вой, а откуда-то издали приближаются испуганные крики.
Поздно. Слишком поздно, вы не успели.
И последним мазком перед провалом: огромные испуганные за стеклами очков выцветшие глазищи, и пропитанный ужасом выдох:
— Драко? Да как же…
А потом… ничего.
— Драко… Драко, очнись… Пожалуйста Драко. Я же не могу тебя к Помфри, разговоры пойдут, а тебе и так тут несладко.
Поттер — какой-то очень худой и несчастный — то принимается трясти за плечи, то гладит по лицу своими измазанными в чернилах пальцами с обкусанными ногтями, то подскакивает, порываясь куда-то бежать, но немедленно возвращается, устраивая голову Драко у себя на коленях.
— Что же ты, Драко? Зачем? Или нам мало смертей?
Малфой дергается и пытается отползти, практически шипит на придурка, который явно после войны поехал крышей и заработал — как его называют колдомедики — расслоение личности. Только с психом рядом ему находиться не улыбалось.
