— Драко, постой, ты куда…
Но тот лишь мычит и таращится с каким-то суеверным ужасом, неосознанно потирая шею с ярко-красным рубцом от удавки.
— Дай, хоть залечу, Драко… немного…
И снова отшатывается, впечатываясь в стену затылком, стонет. Из глаз будто сыплются искры. Кажется, удалось даже увидеть бешеный хоровод лиловых пикси над головой героя.
— Почему ты меня так боишься? Что случилось? Драко, я знаю, что избегал тебя весь этот год, но так тебе было безопасней, лучше. Я боялся травли, понимаешь? И все время присматривал незаметно, а тут… не уследил. Драко, ты меня слышишь? Черт, тащить тебя из горящей Выручай-комнаты, чтобы потом найти болтающемся на собственном галстуке. Я же мог не успеть… Что случилось?..
—Ты сам… ты хотел…
Едва выдавливает пару слов и тут же кашляет, сгибаясь надвое от непереносимой боли в поврежденной гортани. Поттер вскидывает палочку, накладывая какие-то исцеляющие заклинания.
— Я? Хотел? Ты о чем? Да мы ведь не говорили за весь год даже ни разу. Я столько раз подойти порывался. Но боялся, Драко… так боялся… еще и того, что пошлешь, оттолкнешь… как я тогда… твою руку…
— Гарри-и-и-и! Ты пришел навестить меня?! — сияющий улыбкой плаксивый призрак радостно взвивается из унитаза под потолок, походя обливая струей воды.
Кувыркнувшись в воздухе, приземляется прямо в одну из раковин и, подперев подбородок кулачками, замирает, с обожанием уставившись на кумира.
— Ты же любишь меня, правда, Гарри? Я-то всегда отличу тебя от несчастного боггарта, не то, что этот вот… — пренебрежительно фыркает в сторону слизеринца и снова тянется прозрачными руками к мантии Гаррри.
— Боггарта? Этот? О чем ты, Миртл, расскажи. Я же не знаю ничего.
Малфой обеспокоенно дергается, но не пытается убежать. Только удушливая волна бросается в лицо, затапливая бледную кожу волной смущения. Пунцовой, как угли в раскаленном камине. Опустив голову, снова выслушивает злые слова, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Миртл хихикает все громче и так и норовит заглянуть Поттеру в лицо.
Поттеру, что вскидывает неподвижный взгляд, что не горит даже — плавится таким безмерным ужасом, словно… словно герой вдруг увидел воскрешение Волдеморта, как минимум…
— Драко? Ты… Ты думал, это я? Я бы никогда… это был боггарт, клянусь… Ты слышал, Миртл сказала. Ты… ты решил умереть, потому что думал, я так хочу? Мерлин, Драко…
Отшвырнуть тянущего руки гриффиндурка. Оправить мантию, расправить плечи. Малфои… Малфои никогда не теряют лицо и помнят о гордости. Малфои не приемлют жалости. И плевать что он только что чуть не отправил себя в мир иной своими руками, просто Малфои…
— Тише, Драко, тише… иди сюда. Теперь все будет иначе, я обещаю…
Вдруг замечает, что руки героя обнимают со спины, а губы шепчут куда-то в затылок, то и дело трогая покрывающуюся мурашками кожу:
— Ты больше не должен бояться, ладно? Потому что я никогда не скажу, никогда не пожалею. Я же сам бы не выжил, если бы не смог тебя тогда уберечь… мне же без тебя… не надо. Ничего не надо. Слышишь, Драко? Веришь мне? Только ты. Навсегда.
Верить? Верить? Верить во что? Потому что все это не может быть правдой, потому что это какой-то чудовищный сон, который сейчас закончится, и тогда…
— Ты больше не будешь один… Останешься со мной? Для меня? Драко?
И если это сон… Если это сон, пусть. Драко готов умереть в этом сне, лишь бы только не возвращаться назад.
========== Часть 38 (Джордж/Фред). ==========
Комментарий к Часть 38 (Джордж/Фред).
https://pp.userapi.com/c836632/v836632977/5743c/smmZ9oYJX7s.jpg
“Ты знаешь, что жизнь — это цикл? Долгий бег планеты по кругу. От точки до точки. И в один, совсем ничего не значащий для Вселенной миг эта точка становится последней. Точка отсчета и точка, в которой сошлись все пути…”
Перед глазами плывет, и коленям, наверное, больно на твердом полу. Не понимаю, не чувствую, не ощущаю. Совсем ничего. Получается только снова и снова гладить залитое кровью лицо, целовать самые кончики золотистых ресниц, что не дрогнут, не шелохнутся.
Не смей, Джорджи. Не смей.
“Ты знаешь, что каждому отмерян свой путь? И ни Мерлин, ни Мордред не смогут, не в силах, не в праве…”
— Мама? Отец? Почему вы не делаете ничего? Надо же восстанавливающее зелье, и заживляющее, а лучше колдомедика или в Мунго… Билли, ну, хоть ты им скажи…
Лишь взгляды отводят, и только Флёр, чуть картавя и запинаясь, бормочет что-то о чарах, маскирующих заклятиях и толпах ПСов, снующих в округе. Магии нет, а аппарация просто убьет его, расщепит.
И получается, мы ничего не можем сделать. Совсем.
— Мы наложили повязки, и кровь почти удалось остановить. Хорошо, был запас магловских препаратов. Мы вполне можем надеяться, что Джордж выкарабкается. Мы можем… должны…
Голос матери неестественно-звонкий, звенящий. Она тут же, рядом. Перебирает его волосы и все время порывается целовать холодные пальцы. Оттеснить в сторону. Прочь все, уйдите, не лезьте. Имею право. Больше, чем кто-то из вас. Потому что он всегда был моим, еще до рождения.
— … надежда…
Это слово гремит, перекатывается в голове издевательством и насмешкой. Надеяться на чудо, когда жизнь из него вытекает по капле, когда времени и того не осталось, когда губы потихоньку синеют, и жилка под пальцами на его запястье почти уж не бьется.
“Ты знаешь, что у всего есть цена, и даже у жизни? Ты знаешь, что ты мог бы… ты сможешь, если он так нужен тебе…”, — этот голос не в комнате, не снаружи, он шепчет вкрадчиво где-то внутри, заставляя руки покрываться пупырышками и волоски на шее подниматься дыбом.
Я догадываюсь… узнаю этот голос. Насмешливый, едкий шепот того, кто никогда не станет погибелью магического мира.
“Ты знаешь, что жизнь — это круг, и если рвется один, его можно заменить на другой. И ты можешь сделать это для брата. Только ты на самом деле и можешь. Что скажешь, Фред?”
Это как продать свою душу? Добровольно обречь себя на вечную тьму? Шагнуть за грань задолго до срока?
Зачем ты спрашиваешь, если знаешь и без того, что готов на это и все остальное. За Джорджа, за него одного. Зачем ты спрашиваешь, кто бы ты ни был?
“Просто еще один шанс для него. Ты готов? Знаешь, у вас даже будет немного времени вместе, ведь ты так много ему не сказал”, — едкий смешок остро колет под ребра, и глаза щиплет, как будто от пепла и дыма.
Нет, это не слезы, ведь все хорошо, ведь заляпанные засохшей кровью ресницы дрогнут, приоткрываясь, и ты улыбнешься той самой, но такой сейчас слабой улыбкой. Той самой, что всегда была для меня.
— Ты… Как ты себя чувствуешь, Джорджи?
Наплевать на мать и отца, на братьев, на Тонкс и на Флёр, на Гарри, что не то рехнулся от горя, не то забыл обо всем, иначе почему сжимает так крепко руку Малфоя, никого не стыдясь? Наплевать… наплевать…
— Как слизняк… слизняк без раковины… Но ты не обольщайся, братишка. Я все равно выгляжу лучше, чем ты…
У тебя еще такие холодные пальцы, дышу на них и целую, пытаясь согреть. Не выходит. Вижу только, как распахнешь изумленно глаза перед тем, как прижмусь к тебе поцелуем. Губы чуть теплее, с привкусом крови и соли. Самые вкусные губы на свете.
— Фредди… сдурел? Мама смотрит.
Пусть… теперь все равно. Теперь, когда еще осталось немного для того, чтобы показать тебе, Джорджи, как я умею любить. Целых девять месяцев и еще несколько дней. Целая жизнь, если подумать, в эти дни, когда за окнами грохочет война.
— Пусть, Джорджи… Плевать. Я так люблю тебя, очень сильно. Я и не думал, что так умею.
— Ну, успокойся, я ведь живой. Больше никогда тебя не оставлю. Хочешь, я поклянусь?
Не надо. Не надо, братишка. Ты просто позволь мне любить, позволь мне сделать тебя самым счастливым. На эти девять месяцев, что нам остались. Откуда-то я знаю это, не спрашивай, Джорджи.
Девять месяцев — до второго мая тысяча девятьсот девяносто восьмого.
До дня, когда придется платить по счетам.
