Аккуратно промокнуть губы салфеткой. Подняться медленно, с достоинством (аристократ ты или кто?) и проследовать к выходу в абсолютной, немыслимой для Хогвартса тишине.
Улыбка на губах как приклеенная, и губы точно чужие: холодные-холодные, неживые. И в груди звенят, обрываясь, нитка за ниткой. Те самые, что тянутся к сердцу, позволяя ему гнать кровь по венам.
И отчего-то вспоминается, как давно, на первом курсе, Альбус, мелкий и тощий, наслушался идиотов с львиного факультета и на полном серьезе утверждал, что она у него голубая: “Ты же Малфой”. Пришлось полоснуть заклинанием по ладони (отец увидел бы — выпорол непременно), а потом спешно накладывать заживляющее, чтоб успокоить рыдающего зеленоглазого придурка. Прижать к груди, гладить по голове, перебирая спутанные до невозможности пряди, и поклясться себе: “Не отдам. Никому, никогда. Хоть пытайте”.
Они дружили тогда и были ближе, чем братья. Джеймс даже приревновал как-то, скандал мелкому закатил и целый месяц не пускал смотреть квиддичные тренировки, а потом как-то привык и смирился с тем, что к младшему Альбусу всегда теперь прилагался Малфой. Белобрысый, ехидный и наглый.
Когда же все грохнулось в задницу к гиппогрифу?
Просто однажды Поттер вернулся в Хогвартс каким-то другим. Будто чужой человек под обороткой. Еще в экспрессе занял купе совсем в другой части состава. А в замке сторонился все больше и уже не шарахался от Алисы Лонгботтом, как от дементора в юбке.
— Зачем? Мерлин, Альбус, просто зачем?
Кулаком — о твердые каменные плиты. Снова и снова. Совсем не ожидая ответа, кусая губы и ненавидя себя же за вязкую, липкую горечь в груди, под ребрами, там, где давно все застыло. Без него, такого яркого, нужного. Ненавистного…
Ему рассказывали, что давно, на войне, самым страшным наказанием для преступников была не Авада. Кровожадные твари, забравшие столько жизней, рыдали, как дети, слыша в приговоре: “Поцелуй дементора”.
Они просто никогда не встречали Альбуса Поттера…
— Ал, почему?
— Ты все равно не поймешь, — еле слышно из-за спины. Тем самым голосом — Альбуса, его Ала, из прошлого. Из тех дней, когда метлы рядом стояли, когда летали каждую субботу наперегонки, лишь вдвоем, когда сбегали с Зельеварения погреться в последних лучах уже осеннего, но еще теплого солнца и швыряли по очереди в озеро камни, надеясь попасть в гигантского, скрывающегося в черных глубинах кальмара, когда ночью забирались на самый верх Астрономической башни и вглядывались в блестящие пригоршни звезд до тех пор, пока не начинали болеть глаза, а потом возвращались в спальню. Всегда рука в руке. Всегда вместе.
Так правильно. Так нужно.
— Не говори ничего, Скорп. Не сейчас.
Два громких шага, и обжигающее шею дыхание. Рука на запястье, и выдернуть сил просто не будет, и даже губы не смогут шепнуть: “Ступефай”, — потому что заняты вовсе не тем.
Язык у Поттера юркий, умелый. И пальцы так привычно зарываются в волосы, поглаживают затылок. И будто лишает костей, превращая в желе. Полностью, без остатка.
— Я без тебя не смогу, — иди она к Мордреду, гордость Малфоев. — Не смогу больше, Ал.
Виноватый выдох вместо ответа, и новый поцелуй, как со спины хвостороги — вниз головой. Как перед смертью. Как будто прощаясь.
========== Часть 36 (Том/Дэниел, актеры) ==========
Комментарий к Часть 36 (Том/Дэниел, актеры)
такой вот эксперимент. дайте знать, если актеров не хотите здесь больше видеть, ладно?
Это не становится проще, когда их практически впихивают в напичканную аппаратурой комнатушку — не больше кладовки для метел в каком-нибудь приснопамятном Хогвартсе, будь он неладен. Воздух отсюда как будто бы откачали, а повернуться совсем невозможно без того, чтобы оказаться на коленях друг у друга.
Дэн хихикает и ерзает в своем кресле, беспрестанно пихаясь острыми коленями и локтями. У него очаровательная ямочка на щеке и тысячи сорвавшихся с привязи чертят в этом взгляде. Никакой пронзительной зелени. Только подернутая дымкой прохлада предрассветного утра. Напяливает на голову нелепые желтые наушники. Раздражающе-яркие, как улыбка мальчика-легенды из их общего фильма.
Том не ворчит, не вздергивает высокомерно бровь и не пытается ядовито язвить. Они не на площадке, сейчас — не съемки очередной сцены, а потому он ни за что не напялит на себя холодную маску невозмутимого аристократа Малфоя. Мальчика, который слишком сильно нуждался в любви и так тщательно скрывал это и свою одержимость одним лохматым придурком, что одурачил всех вокруг, включая себя самого…
— Если ты собрался проспать все интервью, Томми, я буду щипаться, — честно предупреждает Дэн и на всякий случай ловко толкает в бок, попутно подмигивая малость опешившему ведущему: — Рубится в Dota ночами напролет, а потом втыкается своей аристократичной мордой во все стены и другие вертикальные плоскости.
В нем столько солнца и желания жить, столько неуемной энергии, что хлещет через край, но отчего-то никогда не утомляет. Привык Том к нему что ли за все эти годы? Хотя, так хорошо помнит тот первый день долгих шесть лет назад, черноволосого улыбчивого мальчишку, что постоянно лохматил его гладко причесанные волосы и дергал за ниспадающие на шею шелковистые пряди, как девчонку.
Задумавшись, Том даже не замечает, как запускают эфир, как их с Дэном представляют слушателям. Говорит что-то в ответ на вопросы, делает вид, что слушает реплики лучшего друга, смеется шуткам в положенном месте.
Нет… это все не становится проще, потому что Дэн сегодня так близко, как не был очень давно. Потому что вернулись те ненавистно-желанные сны. И будь они своими героями, Драко непременно бы подумал, что попал под проклятие или стал жертвой одного из тех дурманящих рассудок зелий…
— … я знаю одно, Гарри целиком и полностью одержим Малфоем. Он не думает ни о ком и ни о чем другом, постоянно выслеживает, следует тенью за ним… Неудивительно, что он наткнулся на Драко в том туалете…
Воспоминания слишком свежи, хотя после съемок минуло несколько месяцев. Но… холодные пальцы на влажной коже, что скользили легко в распахнутом вороте. Обводили ключицы и будто выводили на коже невидимые символы…
— Признайся, Поттер, жить без меня не можешь?
Дебильная шутка, одна из плеяды подобных из арсенала Малфоя, но Дэниел вместе с Сэмом-ведущим радостно гогочут. И сразу же широкая и такая знакомая ладонь хлопает по плечу, будто бы одобряя, а потом соскальзывает ниже и зачем-то остается на колене, чуть поглаживает, сжимает. Так, будто владелец перепутал что-то или… И дышать у Тома получается вдруг через раз.
Но Рэдклифф уже травит очередную байку с площадки, не то вспоминая нелепости, которые сам громоздил на съемках одна на другую, не то сочиняя на ходу. Он в этом мастер.
— …мы столько раз сражались на палочках в самом обычном туалете в перерывах между съемками, столько реквизита загубили. Если нас ловили с поличным, Том врал обычно, что мы репетируем. Не придерешься. А нам просто дурачиться нравилось, орали друг на друга до хрипоты, а иногда, бывало, завалит, к полу прижмет и шипит эдаким мелким змеенышем… хотел, чтобы я на парселтанге с ним говорил. Как пить дать, скучал по родной речи… Ай… Том, ты чего?
Наклонится, пытаясь увернуться от подзатыльника, почти свалится ему на колени. И Фелтон увидит и закушенную от сдерживаемого смеха губу, и то самое стадо чертей в невинных глазах.
Всеобщий спаситель, мать его. Да близнецы Уизли и рядом там не стояли…
— …думаю, и Драко был одержим. Мы можем видеть, что он постоянно думает о Поттере или следит за Поттером. Поттер — неотъемлемая часть его жизни. И он не хочет убивать Дамблдора, в первую очередь, потому что знает: это будет конец. Той самой дружбы, что не случилась шесть лет назад. Конец всему, что они еще смогли бы построить, если бы хоть один из них сделал шаг…
Если бы хоть один из них сделал шаг.
…
Интервью заканчивается, оставляя какую-то гнетущую пустоту под ребрами. Том, извинившись, сбегает на улицу. Долго курит, вглядываясь в перевалившее за полдень светило. Говорят, если долго-долго смотреть на солнце, оно выжжет глаза и никогда больше не позволит взглянуть на себя жалкому смертному.
