Я не могу им дать в руки такое оружие. Лучше я убью себя сам.

Поворачиваюсь к нему, он стоит у дерева, загнанно дышит, резко зачесывая назад свои белые космы, и сверлит меня ненавидящими злыми глазами.

— Я не передумал, Малфой, — говорю ему я, стараюсь сделать свой голос спокойным. Сейчас я национальный герой, я на приеме у Кингсли. Мантра, которая мне всегда помогает. Мои плечи сами собой распрямляются, а на губах возникает усмешка. Я тоже умею быть слизеринцем. В его глазах я вижу растерянность, отчего еще высокомернее гляжу на него, роняя слова, как бриллианты: — Просто ты все перепутал. Не наша любовь, а моя. Твоей любви нет, и не могло даже быть. Потому что такие как ты любить не умеют.

В его глазах непонимание сменяет растерянность, едва ли не страх. Сейчас он больше всего похож на провинившегося первогодку. Вот теперь я могу уходить. Разворачиваюсь на каблуках.

— Поттер.

Сильная рука дергает меня за плечо, останавливая, заставляя на него обернуться.

— Что еще?

Я холодно смотрю на него, но он прячет взгляд.

— Поттер, — он хмурится, кусает губы, не смотрит в лицо. Сердце снова сжимается. Ну почему он настолько красивый? Так моей брони надолго не хватит. — Зачем ты это затеял? Скажи. Проспорил Уизли желание?

Он вскидывает глаза. Серые. Полные странной надежды и боли. И всё. Больше я не могу. Всю мою холодность резко сдувает ветрами. Я люблю его. Господи, как же сильно люблю. Что-то пытаюсь сказать, но голоса нет. Я тону. Я реально тону. Я не могу от него оторваться. Снова хочу дотронуться до него. Впиться руками в острые плечи и потянуть на себя. Что ты со мной сделал, Малфой?

Я сглатываю и отступаю назад. Шаг. Еще шаг.

— Никому не проспорил, — мой голос почти не дрожит. — Я люблю тебя. Паркинсон об этом узнала. Не спрашивай как. Велела признаться или сама тебе скажет об этом, — я смотрю на него, уже не таясь. Неужели я, и правда, признаю это вслух? — Ну и вот… Говорю. Малфой, я люблю тебя. Всё? Вы довольны?

Я хмурюсь и дергаюсь, чтобы уйти, но оказывается, он все еще цепко держит меня за рукав.

— Я не верю тебе.

Хочу разозлиться. Раздраженно смотрю на него. Глаза в землю. И губы дрожат. Лицо прячет светлая челка. Что происходит?

— Мне не надо, чтобы ты мне поверил. Я признался. Дальше ваши проблемы, — я деланно усмехаюсь, хотя усмехаться мне совершенно не хочется. Мне кажется, или дрожь из его горячей ладони переходит в меня, заставляя все тело дрожать? Меня реально трясет.

Он снова поднимает глаза и смотрит в лицо, закусывая губу, словно решает запутанную задачу. Я уже не пытаюсь уйти, потому что его рука по-прежнему жмет мой локоть. Просто стою и жду своего приговора. Да засмейся ты уже, наконец. Ты же гребаный слизеринец.

— Ты… — он уже опять не глядит на меня, смотрит в землю. — Поттер, ты это… Серьезно?

Нет, мантикора тебя задери, я по четвергам всегда развлекаюсь именно так.

— Пусти. Я пойду.

Пытаюсь вырваться, но он не пускает, с отчаянной силой дергая на себя. Меня кидает к нему. И вот он опять близко-близко. И его губы у самой щеки. Вот только на этот раз мы уже не деремся. Просто стоим, замерев. И от того, что я вижу его золотые ресницы, сердце колотится как ненормальное.

— М-Малфой… Отпусти.

Что я несу? Он меня даже не держит. Руками. Но как обычно держит собой.

— Поттер, заткнись.

И он целует меня. Просто берет и целует, осторожно прижимаясь губами к губам. Мир замирает. Пропадает все кроме чувств. Только губы. Его чертовы губы. И я какое-то время от него дышать не могу, потому что просто не верю. Мне это снится.

— Ну как? Все еще любишь?

Его рука на моем затылке невесомо дрожит. И дыхание бьется как птица. Он с каким-то обреченным отчаянием глядит на меня, словно теперь я должен заорать и сбежать.

Нашел, чем пугать. Не дождется.

— Больше жизни.

Сам не понимаю, как из меня вылетают эти слова. Ненавижу свой факультет, из-за которого даже соврать не умею.

— Это правда?

Дыхание прерывистое, нервное. Дышит в ухо и щеку. Пахнет то ли фиалками, то ли сиренью. И Малфоем. Этот запах преследует меня даже во сне.

— Неужели не чувствуешь сам? — мне кажется, что меня от него так ломает, что это должен чувствовать каждый.

— Я… не знаю.

— Зато я знаю, Малфой. Жить без тебя не могу. Ни спать, ни думать, ни есть, — эта горечь из меня льется рекой, наконец-то даруя освобождение.

Он тихо вздыхает и чуть отстраняется. Неужели проникся моей пламенной речью?

— А в туалет?

— Что? — я изумленно смотрю на него.

— В туалет без меня ты можешь ходить? Или придется помочь?

Его голос дрожит. Но глаза совершенно серьезные. Я его точно когда-нибудь пришибу. Заботливый змей. Не сдержавшись от его притворно-участливой мины, я тихо фыркаю, потом, глядя как он несмело мне улыбается, начинаю тихо смеяться, и через минуту уже хохочу во все горло. Мы хохочем. Вместе с Малфоем.

Сползаем по дереву и падаем рядом, все еще хохоча. Сидим на старых корнях, прижимаясь плечами друг к другу. Кажется, это первый раз после войны, когда я на самом деле смеюсь, а не пытаюсь сделать вид, что смешно.

— Спасибо, придурок, туда я как-нибудь сам.

— Жаль, я бы помог.

— Идиот.

Отсмеявшись, мы какое-то время просто молчим, не глядим друг на друга. Мне с ним хорошо. Чувствовать рядом. Никуда не уйду, пусть сам прогоняет. Но, кажется, и он не спешит.

— Правда любишь? — закинув голову вверх, он глядит на резную листву.

— Ага, — отчего-то признаться ему стало очень легко. — Правда-правда.

Он бросает на меня косой быстрый взгляд, и меня снова почти мутит от его красоты.

— Знаешь. Я тоже.

Он хватает травинку и тянет к губам. Всегда делает так, когда он волнуется. Я-то знаю.

— Что “ты тоже”? — завороженно смотрю, как его губы обхватывают тонкий стебель, и правда, не понимаю. Такое я не могу понимать.

Он почти ложится на ствол, и белые волосы мягко вплетаются в темную кору. Травинку жует, поэтому слова слышатся не слишком разборчиво и очень тихо.

— Я тоже люблю тебя. И если ты все затеял, чтоб надо мной посмеяться, то смейся. Сейчас самое время.

Я непонимающе смотрю на него. На его тонкий профиль. На острый кадык. На резкие скулы. На слезу, одиноко бегущую по щеке. Наверное, осталась от нашего смеха.

Но я почему-то пугаюсь.

— Малфой, ты чего? — я почти шепчу, потому что голоса нет, и бережно трогаю пальцами мокрый след, пытаясь стереть.

Он все так же не глядит на меня, только пожимает плечами, и я, не выдержав, склоняюсь к нему и молча вынимаю изо рта чуть мокрый изжеванный стебель. Ненароком касаясь пальцами губ. Словно у меня есть на это какое-то право. Он не шевелится, смотрит напряженно, почти не дыша, словно ждет, очень ждет, и я больше совсем не могу, обнимаю руками лицо и осторожно прикасаюсь губами к губам. Пропади оно все.

Я боюсь, я знаю, он меня оттолкнет, я уже готов отстраниться. Но он не пускает, хватает меня, тянет на себя дрожащей рукой, и я просто не верю тому, как голодно и жадно он мне отвечает. Почти набрасываясь на меня, впивается в мои губы своими. И мне кажется, что я лечу в какой-то фантастический бред, потому что в моей жизни этого не бывает. Но он, не переставая жадно меня целовать, резко рвет в стороны обе мантии, мою и его, тянет, дергает, усаживает меня на себя, отчего телу становится колко и сладко, лезет под рубашку руками. А потом тихо стонет мне в рот, и я уже не могу. Еще чуть-чуть, и я просто взорвусь. Это безумие. Драко.

— Драко… Постой.

Хочу остановить его, но сам снова и снова целую его. Я не могу.

— Что? Гарри? Что? Ты передумал?

Он. Мое имя. Я сейчас действительно кончу.

У него совершенно дурные глаза, приоткрытые губы и невозможный стояк, который я слишком хорошо ощущаю внизу.