— Гарри? Не хочешь?

— Дурак. Не дождешься.

Наваливаюсь на него, роняя в траву. Хочу, чтобы стонал подо мной. Чтобы впустил. Чтобы взял. Мне кажется, я рехнулся. Теперь уже я сам жадно шарю у него под одеждой, пытаясь добраться до голого тела. Неужели теперь это можно? Ребра, соски, поджарый живот, — я целую его везде, куда только прикасаются губы. Дурея, втягиваю ртом тонкую кожу, пытаясь пометить. Мой. Хочу, чтоб был только моим! Он стонет и выгибается под моими губами всем телом, ластясь и подставляясь под мои поцелуи. Драко. Малфой. Я люблю, я хочу до безумия, и шепчу, шепчу ему это. Что — не помню, что-то неприлично интимное, — как хочу его, как давно и безумно хочу.

— Поттер, постой. Я не железный, — он пытается вывернуться из-под меня, но я не пускаю, поднимаясь рукой по бедру. — Поттер! — он почти стонет от страсти, глотая слова. Хватает меня за лицо, заставляя подняться и лечь рядом с ним, на него, смотрит в глаза шальными зрачками. Точнее, пытается смотреть, но очевидно же: ни черта он не видит. Так же, как я. И шепчет, шепчет мне в губы рваными выдохами: — Я тоже сильно хочу тебя, Гарри. Безумно хочу. Подыхаю. Но я сейчас кончу в штаны. И уже никогда не отмоюсь от такого позора, — он тихо стонет, ерзает подо мной, и вопреки своим же словам с силой притирается стояком к моему.

Я пытаюсь смеяться, но напряжение не отпускает. Я хочу его так, что закладывает в ушах. Толкаюсь в него. Он в меня. Не могу больше. Тянусь к его паху рукой.

— Гарри, стой.

Что опять? Ну, пожалуйста.

— Гарри, очень прошу. Не сегодня.

Утыкаюсь лбом в плечо, пытаясь дышать.

— Ты меня не хочешь? Малфой?

— Ты совсем идиот? Я умру сейчас, Гарри.

С трудом поднимаю глаза. Все равно ничего. Красное марево.

— Тогда почему?

Он глядит на меня, смотрит с такой нежной болью, что мне становится страшно.

— Я хочу верить, что завтра ты не сбежишь от меня, звездный мальчик. А так у меня будет хоть один шанс.

Он прикусывает губу и снова глядит на меня с напряженным отчаянием. И от того, что я наконец-то его понимаю, у меня что-то лопается в груди и растекается внутри теплой болью. Я — народный герой. Он боится, что я не приду… Мой Малфой. Если бы ты мог хоть на секунду понять, что сильнее любить невозможно.

— Ну и кто из нас идиот? — никогда раньше я не видел в нем этот отчаянный страх потерять. Меня потерять. И от этого одновременно внутри щекотно и больно. — Ты теперь от меня никогда не избавишься, — шепотом обещаю ему, пытаясь убедить, объяснить. Но как найти слова, чтобы суметь рассказать, про любовь? Про то, что я люблю его просто до одури? Эх, не мастер я говорить.

Он улыбается мне, но по этой несмелой улыбке я вижу, он мне явно не верит.

Пытаясь прийти в себя, сажусь на траву. Глубоко вдыхаю прохладный озерный воздух. Провожу рукой по лицу. Привычно тру шрам. От такого мне придется отходить очень долго. Но ради него я готов не только на это.

— Я согласен. Давай всё отложим на завтра.

Вот теперь я на самом деле герой! Родители бы мной гордились. Хотя…

— Ты меня больше не хочешь?

Нет, сегодня я его точно убью. Разворачиваюсь в праведном гневе, но снова натыкаюсь на его больной тусклый взгляд. Господи, он, и правда, боится. Тяну его на себя, прижимаю, целую в светлый висок. В губы нельзя, я сорвусь.

— Я хочу, чтобы ты верил мне. Слышишь, Драко? Я сделаю для этого все. Все, что только захочешь.

Даже не улыбается, кривится горько, и я понимаю, что пропал навсегда. Меня больше нет. Есть любовь.

— Малфой, я люблю тебя. Я не знаю, как тебе объяснить, — шепчу я. Нужных слов, как всегда, не хватает. — Верь мне. Это не изменится никогда, — резко поднимаюсь и тяну его за собой: надо идти или я опять на него нападу. — Вон, твоя Паркинсон знает.

— Паркинсон? При чем тут она? — он смотрит на меня затуманенным взглядом.

— Ну, вообще-то это все она начала, — я улыбаюсь, пытаясь не трогать его. — Пойдем, отведу тебя к ней.

— Я тебе девица?

Он презрительно фыркает и привычно задирает вверх подбородок, но тут же испуганно оглядывается на меня.

Обхватываю его руку своей, делая вид, что ничего не заметил.

— Проводить?

И в награду мне тихое:

— Проводи.

А потом мы весь вечер бродим по замку, как два привидения. Провожаем — я его, он меня, не в силах расстаться. Говорим обо всем. Целуемся и тискаемся в каждом закутке, в каждой нише. И только за десять минут до отбоя я наконец-то собираюсь его отпустить. Последний раз целую у Слизеринской гостиной. Еще раз. Самый последний. И еще. С трудом отрываюсь.

— Я приду к тебе завтра. Драко, иди.

— Правда придешь? — он смотрит на меня с тревожной надеждой. Галстук набок, от стильной прически — одни пряди и перья.

— Ты совсем идиот? — шепчу я. — Я тебя так люблю, что дышать не могу. Я ничего без тебя…

— Да, Поттер, да. Я запомнил. В туалет без меня ты тоже не можешь.

— Малфой, ну почему ты такой…

Мы хватаем друг друга за плечи, за руки, ласкаемся, тремся друг о друга и смеемся как пьяные — весь вечер мы оба словно друг другом пьяны — а потом я крепко целую его, уже совсем напоследок, и наконец-то, решившись, запихиваю за бледного рыцаря. Пока. Хлопает дверь.

— Я люблю тебя, — зачем-то говорю я двери. Просто не могу не сказать.

— А я тебя нет, — отрезает мне с картины исчадие слизеринского ада и гордо опускает забрало. Но мне уже все нипочем.

Из гостиной слышны неразборчивые голоса. Кажется, Паркинсон. И голос Драко. Не могу уйти от него. Не могу.

Из-за двери слышится тихий смех. Яд слизеринской любви все глубже проникает под кожу. Я люблю его уже просто безумно. А если он… а вдруг у него это всё не всерьез?

— Что встал? Проваливай, — рыцарь с картины тычет в меня копьем, словно намереваясь проткнуть, и я медленно плетусь в нашу башню.

Страх, накативший волной, понемногу завладевает всем моим существом. С трудом заставляю свои ноги идти.

В комнате тихо, все уже спят. Я падаю на кровать, путаясь в своих перепуганных мыслях. Как теперь дожить до утра? Чтобы наконец-то увидеть его глаза и понять. Что он и я… Что все, что у нас было — оно действительно было. И это не мой очередной мокрый сон.

Возле кровати слышится робкий вежливый кашель, и я резко отдергиваю полог.

Испуганный домовик, нервно сминая в лапке пергамент, поспешно сует его мне.

“Поттер, скажи, что мне это все не приснилось. Заснуть не могу”.

Я смотрю на домовика и улыбаюсь ему во весь рот, снова чувствуя себя счастливым и пьяным.

Хватаю перо, невольно делая жирную кляксу, и быстро пишу, напирая на первое слово:

“Нам не приснилось, Малфой. Привет Паркинсон. Увидимся завтра”.

А потом немного думаю и приписываю, наплевав на то, что руки дрожат:

“Я очень люблю тебя, Драко”, — и быстрым взмахом руки, чтобы не передумать, отправляю домовика.

А когда я уже почти совсем засыпаю, мне на подушку ложится бережно расправленная записка. “Я тоже люблю тебя, идиот. Жду тебя завтра”.

И я, улыбаясь и накрепко сжимая записку рукой, проваливаюсь в светлые сны, молясь, чтобы они мне помогли поскорее дожить до этого заветного “завтра”.