Я зажимаю рот рукавом, чтобы не расхохотаться над ним во весь голос. Кажется, он крепко ударился головой на войне. Или всегда был таким? Но Поттер смотрит в пространство таким потерянным взглядом, что внезапно мой смех сам собой замирает. Мне становится интересно. Кто же она, та, которая не отвечает ему? Его рыжая? Но, боггарта ради, зачем гадать на нее, если она и так выпрыгнет из трусов, лишь бы снова стать невестой героя?

Поттер кладет руку фестралу на шею:

— Не передумаешь?

В его голосе слышится боль. Мой фестрал глядит на него с подозрением, принюхиваясь к запаху из карманов, и снова трясет головой. Поттер грустно вздыхает. Ну и кретин!

Светлые волосы мелькают в просвете деревьев — не удивлюсь, если Драко снова бродит в поисках этого недоумка, — и Поттер плотно влипает в крепкую шкуру, как это только что делала я. Драко идет мимо, Поттер все сильнее вцепляется в гриву, и я вижу, что его пальцы стиснуты буквально до боли, до белых отметин. Не в силах поверить глазам, я делаю два шага вперед, чтобы посмотреть на него. И понимаю, что могу не бояться: он меня не увидит. Потому что, подавшись вперед, он жадно глядит на Малфоя, и в его глазах застыла такая тоска, что я не могу ошибиться. Неужели он тоже… Пожалуйста, только не это.

— Он меня ненавидит.

Это уже не вопрос. И снова фестралу. Но Морфеус, глупая лошадь, снова услужливо машет башкой, и Поттер усмехается, болезненно, горько, словно, и правда, получил подтверждение.

Надо быть таким идиотом? Мне вспоминается Драко, тающий от своей любви как свеча.

— Не хочешь спросить у меня? Или ты веришь только фестралам? — слова сами собой вылетают у меня изо рта, прежде чем я понимаю, что говорю.

Поттер отшатывается так, что чуть не падает с ног, доставляя мне секунды блаженства.

— Паркинсон? — он с трудом находит меня глазами. — Что ты здесь делаешь? — мямлит он, и я усмехаюсь, полностью выступая из тени, чувствуя свое мимолетное превосходство над ним:

— Ну уж точно не гадаю на лошади.

— Это не лошадь.

Разумеется, это единственное, что сейчас важно.

Морфеус оживляется, дергает ухом и тянет ко мне дружелюбную морду.

— Не поверишь, он не знает ответ, — я глажу шершавый нос, ухмыляясь придурку в лицо, а потом демонстративно пихаю руки в карманы. Поттер с ненавистью глядит на меня и быстро, неловко и криво нацепляет на нос очки. И это очень смешно. — А я знаю.

Поттер, который только что готов был вскипеть, на моих последних словах замирает и напряженно глядит на меня. Я жду, но он настырно молчит. Отцы-основатели, куда вы глядели? Символом Гриффиндора должен был быть баран, а не лев.

Я не выдерживаю:

— Так ты не хочешь спросить у меня?

— Да пошла ты, — никогда не думала, что увижу в этих глазах такой дикий страх.

— Значит, не хочешь? — а что, это даже забавно, когда он такой.

— Паркинсон, что тебе нужно? — он смотрит на меня так убито и обреченно, что в моем сердце шевелится что-то похожее на мимолетную жалость, хотя я давно уже не умею жалеть.

— Догони его, — велю я и холодно киваю туда, за деревья.

— Зачем? — его голос немного дрожит, но он все еще старается держать маску героя. — Зачем бы я стал это делать?

Святой идиот. Неужели он до сих пор надеется меня обмануть?

— Догони. И признайся. Или это сделаю я.

Его рука мечется к некрасивому шраму, и он, пялясь в землю, начинает его ожесточенно тереть. И этот идиот — наш герой?

— Кому я должен признаться? И в чем?

О, Мерлин, нет. Он все еще косит под дурачка. Как Грейнджер его до сих пор не убила?

— Так и быть. Если предпочитаешь тупить… Задай мне вопрос, — я сама поражаюсь своей доброте.

— К-какой? — мямлит он, и первый раз в жизни я вижу, как Поттер краснеет: и щеки, и шея, и уши.

— Тот, о котором вы болтали с фестралом, — я смотрю на него с ехидной издевкой и тоже загадываю. Если сольется сейчас — ничего не скажу. А Драко переживет. Забудет со временем.

Но, видимо, не зря этот кретин стал героем. Вскинув голову вверх, он какое-то время упрямо глядит на меня сквозь свои дурацкие стекла, а потом, решившись, отлепляется от фестрала и делает шаг вперед:

— Да или нет? Паркинсон? Да или нет? — бросает он мне с гордым вызовом, и я впервые понимаю, за что Драко так его… Дальше думать не хочется. Слишком больно. И я просто пожимаю плечом:

— Да, — я усмехаюсь. — Точно да. И очень давно.

Он замирает. Застывает в нелепой позе с недонесенной до гривы рукой.

— Ты уверена? Или опять издеваешься? — в его глазах такая смесь боли, надежды и страха ошибки, что я задираю голову вверх, чтобы больше не видеть его, и молча киваю верхушкам деревьев.

— Беги, догоняй. Ты все равно ничего не теряешь. Не признаешься ты, скажу я, — я ухмыляюсь и снова с издевкой смотрю на него. — Распишу во всех красках, как ты тут обжимался с фестралом и умолял его о…

Поттер растворяется в листве просто мгновенно. А я усмехаюсь, обнимая покинутого Морфеуса за шею. Вот я и вернула себе хоть что-то свое.

Скормив ему на прощание еще два куска, я медленно бреду по направлению к замку. Меня тошнит от собственной доброты. Кажется, пора переводиться на Гриффиндор и повязывать на шею красную тряпку.

***

Уже почти ночь. В нашей зеленой гостиной так тихо, что слышно, как поленья трещат в камине. Из наших не спим только я и Блейз. Блейз читает в углу, а я молча смотрю на огонь.

— Панси.

Открывается дверь. Бледный рыцарь и Пивз что-то кричат Драко вслед, но видно, что ему на всё наплевать. И на всех. Первый раз в жизни я вижу его вот такого. Драко шатается, словно пьяный, а его одежда в таком беспорядке, что на нее стыдно смотреть: галстук уполз куда-то подмышку, ворот разъехался, обнажая ключицы и бледную шею, а мантия застегнута набок.

А еще он улыбается во весь рот. Я не видела его улыбки несколько лет. Но сейчас он улыбается так, словно выпил феликс фелицис. Хотя, видимо, феликс фелицис ему больше не нужен. У него теперь свой. В нелепых очках.

— Панси! — он подлетает ко мне, подхватывает на руки словно пушинку и кружит по комнате в одному ему слышимом танце, с силой прижимая к себе.

И я звериным чутьем понимаю, что на его губах еще горят поцелуи. А на теле — прикосновения чужих сильных рук.

— Ты лучшая, — впервые в жизни он глядит на меня и улыбается мне. — Ты же знаешь, что ты самая лучшая?! Я обожаю тебя!

Он, и правда, как пьяный. Шатаясь, он спотыкается в танце, роняет меня на диван и, смеясь, падает сверху. Растягивая губы в глупейшей улыбке, он ерзает, возит рукой себе по лицу, смахивая со лба прилипшую челку и, наконец, запрокинув голову вверх, валится с дивана вниз на ковер.

Раскинув руки как крылья, он лежит на полу и глядит в потолок.

Малфой. Лежит. На полу. Ущипни меня, Блейз.

— Поттер? — мне просто надо хоть что-то сказать, хотя и без слов все понятно.

Он смеется тихо, но так необычно, что я начинаю бояться, что от счастья он спятит с ума.

— Гарри.

За семь лет их вражды я слышу от него это имя впервые. И пробую усмехнуться. Надеюсь, что моя ухмылка вышла не слишком кривой.

— Значит, всё получилось?

Он улыбается как идиот, раскинувшись звездой на ковре, устремив глаза на перекрытия и высокие своды.

— Панс, я люблю тебя!

Мое сердце отчего-то сжимают тиски. Может быть, оттого, что он опять говорит не со мной.

Не церемонясь, я пихаю его разомлевшее от любовной неги тело ногой:

— Вставай, недоумок!

— Вставать? Нам пора?