В аварию он, разумеется, не поверил. Всё-таки он не спятил и вполне отчётливо помнил всё, что случилось. Не понимал лишь одну вещь ― умер он или нет. Хотя точно знал, что выжить не мог. К слову, наставник тоже в аварию не поверил, но задавать вопросы не стал. За это Хоаран был ему благодарен: говорить о случившемся ему не хотелось ни с кем.

Если опираться на сон, то… Он умер. Определённо. Тогда какого чёрта?.. Когда человек умирает, он умирает основательно ― с концами. Хоаран, выходит, умер неубедительно, раз до сих пор есть пульс.

Медленно поднял левую руку и тронул бинты на голове, провёл ладонью по повязке, закрывавшей правый глаз. Ничего странного не ощутил. Тогда на кой забинтовали?

Остаток ногтя на большом пальце отвалился, проступила яркая капелька крови поверх засохшей корки. Слегка пошевелил всеми пальцами левой руки ― бурая корка треснула в нескольких местах сразу, а свежая кровь раскрасила бинт. Да уж… Боли он почти не почувствовал. По сравнению с тем, что было в пустоте, это и не боль вовсе.

Он прикрыл глаз и поискал светлые стороны в нынешнем положении. Ну, раз уж Джин помчался его убивать на ночь глядя, значит, не так уж всё и паршиво. Хотя он бы не отказался узнать причину столь радикальных мер. Может быть, Джин осознал-таки горечь поражения, взбеленился так, что из него повылезли рога и крылья, пролетел приличное расстояние и отомстил?

Не похоже на него.

В общем-то, он не представлял, что могло сподвигнуть Джина на такое. Кажется, прикончить Джин мечтал исключительно папу и деда, больше ни на кого и никогда не покушался. И вряд ли он попутал Хоарана с нежно любимыми родственниками.

Он говорил, что дед убил его, но он остался жив, что-то натворил, но не помнил, что именно. Их встречу в порту он тоже слабо помнил, потом года два всё шло хорошо, до Турнира. После четвёртого Турнира с Джином опять приключилось нечто ― он тогда сказал, что вновь ничего не запомнил. Потом он чего-то боялся. До той самой ночи. И вот перед пятым Турниром он признался, что снова произошло нечто, чего он не помнил. Он боялся части себя, но никогда не рассказывал ничего в подробностях.

Хоаран запутался. Он точно знал, что видел Джина, Джин был там, в огне, на шоссе. И…

Чёрт.

Перед закрытыми глазами ― словно наяву ― он увидел Джина, увидел, как Джин схватился за собственную голову обеими руками и закусил губу до крови, слышал, как тихие стоны смешивались с шумом воды, помнил, как его лучший соперник вручил себя полностью в его руки, как слабым голосом шептал его имя, как улыбался…

Хотел бы он забыть это и больше не помнить. Пускай это всё, что осталось у него, но… Он не хотел помнить, потому что уже не знал, что на самом деле чувствовал тогда Джин, потому что ему не нужен был тот Джин, который оживил его кошмар.

И дело не в том, что Джин убил его ― даже не в намерении убить. Просто в том Джине не осталось ничего от Джина прежнего ― вообще ничего. И если прежнего Джина хотелось защищать, хотелось заставлять улыбаться и… Нового же хотелось просто прихлопнуть, а останки развеять по ветру. Он вызывал только два чувства ― отвращение и жалость.

Он не испытывал ненависти, но хотел забыть всё. Вообще всё, потому что он не мог даже убить этого… хотя должен был. Не мог, потому что его Джин тоже был там, а его убить… Нет, проще умереть самому снова.

Ночной кошмар странным и неправильным образом вдруг превратился в явь, а настоящий Джин превратился в сон. Пускай и воспоминания о нём станут снами ― так будет правильно. Быть может, однажды он всё забудет и поверит, что сон всегда был только сном, ― и вот тогда сделает то, что сделать должен.

Чёрт, даже их последняя ночь ― сон, да и то ― не на двоих.

Хоаран сбросил подушку на пол и вытянулся на спине, плотно сомкнул глаза ― оба, пускай правый и так во тьме под бинтами.

Быть может, это не навсегда? Быть может, Джин изменился только на время?

Он всегда знал, что это слишком для правды, поэтому…

Он собирался уснуть.

И хотел увидеть один-единственный сон по имени…

― Чжин [6] …

Комментарий к Сон, имя которому…

[1] 꺼져라 ― ккочжёра ― “проваливай”, “иди к чёрту”.

[2] 내일 ― нэиль ― “завтра”.

[3] 하나 ― хана ― “один”.

[4] 경혈 ― кёнгёль ― “точка на теле для акупунктуры, иглоукалывания и иных сходных воздействий”.

[5] 귀찮아 ― квич’ана ― “достало”, “надоело”, канонная фраза.

[7] Чжин ― Джин (Дзин) ― особенности произношения Хоарана, коими он щеголяет в канонных роликах.

========== Вольная птица ==========

Таймлайн - накануне Шестого Турнира, Япония.

Хоаран/Демон Джин (Джин Казама)

ВОЛЬНАЯ ПТИЦА

Часть 1

Ночь — пора тревожных снов и грёз.

Зажги огонь, развей их в дым.

День прольёт тепло и свет с небес.

Вот солнца луч, иди же за ним.

Он здесь.

Ничто не могло отвлечь от навязчивой мысли. Что бы он ни делал, в голову возвращались два этих слова: “Он здесь”.

Откинувшись на спинку офисного кресла, оттолкнулся ногами от стола и отъехал к огромному окну, бросил рассеянный взгляд на вечерние огни города.

Он здесь.

Словно наяву из полумрака за стеклом тянуло ощущением силы и воли, чужих силы и воли — светлый лучик сквозь дождь.

Потому что Он здесь: где-то среди огней, среди людей, внизу, на шумных улицах, под частыми каплями.

В докладе сказано, что Он приехал для участия в ежегодных гонках.

“Оставь его в покое. Ты обещал”.

— Заткнись, Джин, — пробормотал он, вернувшись к столу.

“Ты обещал мне!”

— Убивать его я не собираюсь, умолкни и не мешай мне думать.

Он взял себе имя, а вот фамилию оставил предыдущему владельцу тела. Он — Джин, а тот, другой, просто Казама. И Казаме это не нравилось, но Джину наплевать: его интересовала сила Хоарана. Можно сказать, академический интерес.

Если исследовать корейца и выяснить, что же с ним не так, и если… Демон Джин не отказался бы поглотить его и прибавить в силе, ведь сила решала всё — только так. Ну а данное Казаме слово ничего не значило.

Впрочем, желание просто прикончить Хоарана тоже никуда не испарилось. Прикончить хотя бы за то, что Хоаран обладал странной властью над Казамой и осмелился влиять на него — на Демона Джина. Рядом с ним Демон лишался сил и вынужден был тихо отсиживаться в самом дальнем уголке сознания Казамы: сидел там и довольствовался наблюдениями, а стоило попытаться выглянуть — и как обухом по голове, а потом оставалось думать, чем же его так приложило и как это вообще возможно.

С корейцем, определённо, что-то не так. Разумеется, никакой Хоаран не ангел, а очень даже наоборот, но почему с ним всё иначе? И что будет, если они сейчас встретятся?

Теперь Джин полностью владел ситуацией, окончательно подавив Казаму, и не опасался ничего. Но всё равно — интересно.

“Оставь его в покое… пожалуйста”, — попросил Казама.

Джин слегка поморщился и использовал мысленный щит, чтобы больше не слышать этот раздражающий голос в голове. Поднялся, накинул на плечи кожаный плащ и стремительно покинул кабинет.

Он здесь.

***

Напоследок он попросил принести минеральной воды и потянулся за салфеткой, чтобы вытереть руки. Взгляд наткнулся на чёрную кожу, усыпанную блестящими каплями, поднялся выше и прикипел к знакомому лицу.

— Давно не виделись, — прозвучал негромкий голос.

Как он?..

Хоаран отметил пару выскользнувших из кафе теней. Ну ясно! И давно Джин следил за ним? Может быть, с того самого момента, как только он появился в городе? К чёрту!

— Что тебе нужно? — мрачно спросил он, взяв всё-таки салфетку.

— Не рад меня видеть? — Тёмные глаза пристально следили за каждым движением: перебрались на лицо и внимательно принялись изучать каждую чёрточку.

Он промолчал и отвернулся, но по-прежнему чувствовал на своём лице этот внимательный взгляд.

— Я думал, ты сам придёшь, — медленно сказал Джин. “Понял ли ты, что приключилось с Казамой? Этот дурак много болтал, но рассказать полностью всё тебе не удосужился, так что ты можешь и не знать, что видишь перед собой отнюдь не Казаму. Или… Помнишь ли ты, как умер на шоссе? Что именно ты помнишь?”