Тогда, в ту безумную дождливую ночь, Джин говорил об этом иначе и просил о другом. Тогда он вызывал уважение смелостью и доверчивостью, и решительностью. Тогда он казался искренним и…

― Я…

― Убирайся к дьяволу, Джин! ― прорычал Хоаран, не открыв глаз. ― Прямо сейчас видеть тебя не хочу. Прошвырнись по ночным клубам ― найдёшь кучу желающих исполнить твои мечты в стиле садо-мазо, просто намекни им, что ты не прочь. А я в такие игры не играю.

Мог бы сыграть, но не хотел. Не с Джином.

― Сам иди к чёрту! ― тут же вспылил Джин и ловко ушёл от темы: ― Что плохого в том, что я хочу к тебе прикоснуться? Тебе не кажется, что это именно ты тут чушь несёшь?

― Может быть, ― неожиданно легко согласился Хоаран. ― Если мне память не изменяет, я с самого начала дал тебе понять, что подобного быть не должно. Никто не смеет навязывать мне свою волю. И прикосновения вызывают у меня… ― он умолк на миг, но продолжил всё же: ― Ко мне просто не стоит прикасаться. Я не запрещал всё это конкретно тебе ― это запрещено вообще. И исключений нет. Тебя не устраивает такой порядок вещей? Проваливай!

― Прикосновения вызывают у тебя… ― медленно повторил Джин. ― Что? Отвращение?

Уже от одного его голоса было больно, а как он выглядел, даже представлять не хотелось. Да уж, они выбрали “лучший” момент для подобной беседы, нечего сказать.

― Нет. Ты не поймёшь, а я не уверен, что смогу объяснить.

― Прости…

Он невольно распахнул глаза и уставился на Джина. Тот сидел, обхватив руками согнутые в коленях ноги и опустив голову.

― Ты действительно сразу дал понять, что тебя лучше не трогать, но я… Не знаю. Наверное, я тоже не смогу объяснить это вразумительно. Ты… вполне естественно, что мне хочется тоже отплатить тебе, сделать что-то для тебя…

“…или заставить меня сделать то, что ты хочешь?”

― Я согласился на это не ради платы, ― мрачно отрезал Хоаран и отвернулся.

― А ради чего?

― Мне так захотелось.

― И только? ― почти шёпотом спросил Джин.

― И только.

― Хорошо. Я не стану к тебе прикасаться, ― с вызовом объявил Джин.

Хоаран пожал плечами, решительно выбрался из ванны, прихватил полотенце и направился в комнату с матами. Чем там занимался японский придурок, его не интересовало. Быть может, эта ситуация и разговор задели что-то внутри. Или не задели. Честно говоря, у него выходило, что Джину действительно нужны лишь совместные ночи ― и ничего больше. Как таблетка от одиночества или ещё какой болячки. В принципе, это право Джина. Он ведь с самого начала знал, что Джин просто хотел забыть ― и только. Если это помогало забыть, тогда понятно, почему Джин хотел больше огня. Одну боль легче всего прогнать другой болью. Может быть, Хоаран даже смог бы дать ему это ― ту самую боль, если бы перестал себя контролировать. Но он не испытывал восторга от мысли причинить Джину боль или выплеснуть на него своё желание со всей его истинной силой ― пожалуй, это бы просто прикончило парня. Его самого тоже бы прикончило ― и давно, если бы он не контролировал себя. Но он желал иного. Видимо, он тоже мутант какой-то или недоумок, потому что его больше волновало то, что он мог сделать для Джина, нежели то, какое удовольствие он сам бы получил в процессе. Он даже мог вовсе ничего не получить ― и это его бы не расстроило при условии, что Джину было бы хорошо. В принципе, он только этого и хотел ― видеть улыбку Джина, настоящую и счастливую. Да, этой улыбки ему бы хватило за глаза, ничего больше и не требовалось. Улыбка стирала с лица Джина печать обречённости, возвращала глазам живой огонь и подчёркивала его чистоту и искренность ― на это Хоаран мог смотреть без устали.

Забравшись под одеяло, он вытянулся на спине и вознамерился вздремнуть. Ему помешали: Джин устроил голову у него на животе, улёгшись поперёк мата. Потом он повертелся немного и положил скрещенные руки на грудь Хоарана, опустил на них подбородок и уставился на лицо с резкими чертами. Тёмный немигающий взгляд, в котором отражались серебристые сполохи. И болезненный излом бровей. И горечь, притаившаяся в уголках губ. Облик Джина и так отличался всегда обречённостью, но сейчас печать близкого несчастья казалась как никогда отчётливой.

Желание защитить Джина стало столь острым, что Хоаран не выдержал: притянул к себе, накрыл одеялом и крепко обнял.

― Что-то случилось? ― спросил едва слышно.

― Я сделал что-то ужасное. Но ничего не помню, ― после долгой паузы неохотно признался Джин. ― Обычно ведь помню, даже когда… Но не в этот раз.

― Ты не говорил об этом.

― Я о многом не говорил.

Хоаран промолчал, тронув губами прикрытые веки.

― Можно мне остаться до утра? ― прошептал Джин. ― Хотя бы просто побыть рядом?

Он не ответил. На такую просьбу отвечать не требовалось. Кроме того, он продолжал ощущать какой-то надлом в Джине. Что-то шло не так. Что-то мешало ― раздражало, злило, выводило из себя… Нет, не сам Джин, что-то другое, необъяснимое. Словно когда-то он знал нужное слово, а потом позабыл. Но это что-то не имело права становиться на пути Хоарана: он не понимал, откуда взялась такая уверенность, однако… Ярость внутри клубилась и металась. Он невольно зажмурился ― и перед глазами как будто распустилась яркая вспышка пламени.

И всё внезапно схлынуло: нечто, что взбесило его, куда-то исчезло, и почти одновременно Джин вздохнул словно бы с облегчением, даже напряжение из тела ушло.

Хоаран прижал его к себе крепче, развернув спиной к собственной груди, тронул губами шею и тихо велел:

― Спи.

― Если…

― Нэиль [2] , ― устало ответил, позабыв про английский.

― Я просто…

― Всё завтра, Джин. Просто отдохни и ни о чём не думай.

Быть может, он исполнил бы это желание и сегодня, если бы не их разговор в ванной. Остался неприятный осадок. И сомнения. Не говоря уж о том, что впереди маячил поединок, которого Джин наверняка хотел бы избежать. В этом случае Джин всегда думал лишь о себе и никогда о Хоаране. Ему и не требовалось, чтобы о нём думали, но становиться у него на пути тоже глупо. Он не обратил бы внимания на эгоизм соперника, но противоречить себе не позволил бы никому.

Чёрт, всё-таки Турнир здорово всё усложнял. Зато Джин теперь не отвертелся бы от поединка ни за что.

― Хана…

― Не называй меня так! ― глухо рыкнул он.

― Даже если это по-корейски [3] ? ― со смешком спросил Джин.

“Именно по-корейски”.

― Просто не называй меня так. Никогда.

― Хоть кто-нибудь знает твоё настоящее имя? Почему ты даже мне его не говоришь?

― Потому что у меня его нет, ― отрезал Хоаран. ― В самом деле.

― Ты мог бы взять какое-нибудь имя…

― Нет.

― Или я могу придумать…

― Джин, у тебя со слухом проблемы?

― Никаких.

― Отлично. Спи.

― Но…

― Нет.

― Послушай, но я…

― Нет.

― Ты же даже не знаешь, что я…

― Нет. И даже знать не хочу. Если сейчас же не заткнёшься, пойдёшь спать к себе.

Угроза действие возымела ― Джин послушно заткнулся. Правда, минут через пять всё же тихо спросил:

― Если вдруг всё будет совсем плохо… Ты ведь сможешь закончить это?

― Гм?

― Ну… Ты сможешь убить меня?

― Нет. Отстань.

― Но если всё-таки другого выхода не будет?

― Нет. Я найду другой выход.

“Или умру вместо тебя”.

― Но если его не будет?

― Джин, я не убийца ― я просто драться люблю. И ещё одно слово ― пойдёшь к себе.

***

Джин тихо лежал с закрытыми глазами. Горячая рука, обнимавшая его, щедро делилась теплом, а шею грело размеренное дыхание. Спать ему не хотелось, так что он просто сохранял неподвижность. Теперь, когда Хоаран рядом, он чувствовал покой и тихую радость. Он скучал по Хоарану всё это время ― с момента их последней встречи. И страдал от тьмы.

И почему только этот рыжий осёл жил в Корее? Или уж самому переехать в Сеул… Правда, он не испытывал уверенности в том, что переезд помог бы делу. Захотел бы сам Хоаран, чтобы Джин всегда был с ним рядом? Сомнительно.