— М-м, — с потрясающим равнодушием нечленораздельно согласилась женщина. — Это не так страшно, как кажется… хотя тебе не понять. Ты не умирал.

— Как и ты, — резонно возразил фон Кролок.

— Такие, как я, всегда немного мертвы, — Нази вздохнула. — Сам, наверняка, чувствуешь… Каждый раз на тропах ты оставляешь часть себя. Чем чаще ходишь, тем мертвее становишься. Однажды жизни станет так мало, что нечего будет делить, и ты остаешься навсегда. Редко кто дотягивает до старости… Раз уж ты стоишь здесь, руку смени, пожалуйста. Эта нагрелась.

Выслушав этот бессвязный бред, граф пришел к выводу, что, скорее всего, счет для этой смертной шел все же не на дни, а на часы. Правая ладонь действительно успела нагреться, и Кролок, не видя особых причин отказать умирающей, учтиво выполнил просьбу дамы, приложив к ее лбу левую.

В сущности, делать ему здесь больше нечего. Очевидно, удовлетворить его любопытство фрау Дарэм не сможет, поскольку, кажется, только что снова провалилась в тяжелый, болезненный сон, прерывать который не имело смысла: бодрствующая, но бредящая Нази была едва ли более полезна, чем спящая.

Окончательно уверившись, что дольше стоять возле нее ни к чему, фон Кролок прикинул, не заглянуть ли ему заодно к фроляйн Шагал, коль скоро он все равно уже здесь. Размышляя над подобной перспективой, граф убрал руку со лба фрау Дарем, в задумчивости потерев подбородок. Это движение заставило его вздрогнуть: прикосновение к коже собственных пальцев, впитавших в себя настоящее тепло человеческого тела, на крошечную долю секунды отбросило его на несколько столетий назад, в то время, когда его руки были теплы сами по себе.

Иллюзия мгновенно улетучилась, а вот неприятное, тянущее ощущение, смутно напоминающее сожаление, осталось.

Граф вновь перевел взгляд на Нази, и мысли в его голове приняли совсем уж причудливое направление.

— Должен поставить вас в известность, почтенная фрау Дарэм, что это одно из самых абсурдных, нелепых и невразумительных действий с тех пор, как я позволил себе поддаться на уговоры юного Герберта и обратил его в вампира, — приняв, наконец, решение, с определенной долей яда сообщил граф бессознательному телу Нази, без труда подхватывая его на руки и оборачивая длинной полой плаща.

Ощущение у графа при этом было такое, словно он прижался к разогретой пламенем мраморной облицовке камина в собственном замке. Женщина от его действий даже не проснулась, и фон Кролок мрачно подумал, что проще было бы действительно одним движением руки переломить хрупкую шею фрау Дарэм, избавив ее от мучений. А заодно и себя от ощущения, будто он на излете трехсотого года «нежизни» неожиданно уподобился Герберту, который временами вытворял странные, а порой, с точки зрения фон Кролока, откровенно безумные вещи, не достойные высшего вампира.

Хотя, пожалуй, вполне достойные человека. Фон Кролок сухо хмыкнул и, поудобнее перехватив субтильную жертву своего временного помутнения рассудка, сделал шаг в успевшую за это время начаться за окнами метель. До рассвета еще далеко, так что времени у него вполне достаточно.

«Такие, как я, всегда немного мертвы».

В посмертии графа фон Кролока за триста лет накопилось довольно много моментов, в которые он мог бы сказать о себе почти то же самое. Разве что слова были бы иными.

«Такие, как я, всегда немного живы».

***

Работа у Магнуса Шеффера всегда была достаточно нервной, пациенты попадались разные, и частенько отказывались принимать тот факт, что медицина не всесильна и существуют болезни, вылечить которые Шеффер не в состоянии, и обвиняли врача то в отсутствии профессионализма, то в желании нажиться на беде ближнего своего, а то и вовсе в лени.

Впрочем, здоровые люди также доставляли ему немало хлопот: особенно дамы из местной, провинциальной элиты, искренне уверенные, что болезненность — это модно, а посему на регулярной основе недомогающие по самым разнообразным поводам.

Тем не менее, за визиты Магнуса мнимые больные расплачивались отнюдь не мнимыми деньгами, так что Шеффер исправно добирался к ним, порой на другой конец города, позвякивая аккуратным саквояжем с нюхательными солями и всякого рода притираниями.

С приходом зимы, впрочем, заботы о фантомных хворях все чаще уступали место хлопотам о настоящих болезнях, и часы приема Магнуса плавно растягивались, захватывая даже поздний вечер.

Но быть разбуженным глухой морозной ночью требовательным стуком в дверь? Такое в практике Магнуса случалось нечасто. Да и хвала Господу!

Охая и ворча себе под нос, герр Шеффер кое-как набросил поверх ночной сорочки стеганый халат и отправился открывать. В последний момент поймав свое отражение в мутном зеркале, он торопливо стащил с головы ночной колпак и затолкал его в карман, распахивая дверь, в которую порыв морозного ветра тут же зашвырнул пригоршню снежинок.

— Входите быстрее! — сердито велел Магнус, щурясь сквозь разыгравшуюся непогоду на маячивший у крыльца силуэт.

— Благодарю за позволение, герр Шеффер, — прозвучало в ответ, и незваный посетитель шагнул в переднюю, едва не зацепив головой верхушку дверного проема. Когда мужчина прошел мимо, от его длинного плаща на Шеффера повеяло таким пробирающим до самых печенок холодом, что лекарь невольно передернулся и поспешил захлопнуть входную дверь.

Рассмотрев в неярком свете зажженной лампы лицо своего ночного гостя, Магнус вынужден был признать, что этот человек разбудил его среди ночи, очевидно, по очень веской причине: давненько ему не доводилось видеть людей вида настолько болезненного.

— Чем могу… — начал было он, однако мужчина не дал ему договорить.

— Прошу прощения за поздний визит, герр Шеффер, однако дело не терпит отлагательств. Я хочу, чтобы вы осмотрели эту женщину. Ваш труд, разумеется, будет оплачен соответствующим образом, как и причиненные неудобства, — бесстрастно проговорил он, и только тут Шеффер понял, что странный посетитель пришел не один. Впрочем, сетовать на плохое зрение не приходилось: стоя в скудно освещенной передней, мужчина в своем черном одеянии почти сливался с тенями, так что более или менее отчетливо Магнус видел только его бледное лицо, а закутанный в полу темного плаща силуэт женщины на руках незнакомца скорее угадывался, нежели был отчетливо виден.

Сказать, что у Шеффера были вопросы, означало не сказать и вовсе ничего. Однако при виде явно бессознательной женщины окончательно проснувшийся профессионал в Шеффере без труда взял верх над полусонным обывателем: праздные вопросы вполне могли подождать.

— Сюда, — указал он рукой на дверь в комнату, служившую ему смотровой. — Подождите буквально пару минут, я должен привести себя в надлежащий вид.

— Разумеется, — согласился мужчина, аккуратно помещая свою ношу на низкую кушетку.

— Вы что же, так и везли ее в одной рубашке? — ужаснулся Магнус.

— Не совсем, — коротко отозвался его собеседник, причем слова были произнесены таким тоном, что у Шеффера мгновенно отпало всякое желание выяснять подробности.

Как только Магнус коснулся пальцами запястья женщины, проверяя пульс, та вяло зашевелилась и, щурясь от света, уставилась на Шеффера мутными серо-зелеными глазами.

— Вы кто? — хрипло поинтересовалась она.

— Лежите спокойно, все в порядке, я врач, меня зовут Магнус Шеффер. Ваш… — лекарь в затруднении покосился на незнакомца, но тот его взгляда либо не заметил, либо предпочел не заметить, с вежливым интересом разглядывая развешанные по стенам плакаты. На взволнованного родственника, любовника или друга этот господин был определенно не похож. — Вас доставили ко мне, и я хотел бы оценить ваше состояние. Если позволите, фрау…

— Дарэм. Нази Дарэм. И да, пожалуйста, оценивайте.

Деловито кивнув, Магнус продолжил осмотр, попутно задавая женщине уточняющие вопросы, на которые та отвечала настолько кратко и емко, что Шеффер в какой-то момент начал подозревать в ней свою коллегу. Женщина — врач? Придет же в голову, на ночь глядя, подобный абсурд!