Понять бы еще, почему вместо того, чтобы вытащить из-за грани Винсента, она сама провалилась сквозь изнанку в занесенный снегом трансильванский лес…

Повезло, что ей в ее легком платье удалось найти трактир прежде, чем замерзнуть насмерть в каком-нибудь сугробе.

— Нази-и… — Сара аккуратно потрепала женщину по плечу и, в ответ на ее хмурый взгляд, подбородком указала на разделочную доску, капуста на которой давно уже превратилась в гору мелко порубленных ошметков. — Ну и кто из нас после этого витает в облаках?

Дарэм в ответ только хмыкнула. Если мечты Сары Шагал парили в высших сферах, то ее размышления скорее плавно опускались в могильный подземный холод.

*

Все шло даже лучше, чем граф предполагал: обе девушки оказались податливы, словно мягкая глина под опытными пальцами гончара. Магда была чуть сложнее, как и все люди, крепко стоящие ногами на земле. Ее желания, мысли и стремления касались простых, материальных потребностей, таких, как деньги, собственное хозяйство, выгодное замужество. Однако для опытного вампира столь упорядоченный разум особенной проблемы не представлял. Вот только был ли в этом смысл, если рядом с ней обитала настолько прекрасная во всех отношениях добыча, как фроляйн Шагал?

Сара, с точки зрения фон Кролока, представляла собой настоящее сокровище. Достопочтенный Йони вряд ли догадывался, насколько легкую жертву он взрастил своей неуемной заботой о благочестии дочери.

Запертая в четырех стенах, неопытная и неискушенная Сара всеми силами стремилась вырваться из-под родительской опеки, а отсутствие элементарного образования и развлечений, отличных от ночных купаний в ванной, приучили ее мечтать, чтобы хоть как-то разнообразить свое затворничество. Ощущая через установившуюся связь трепещущие зыбкие мысли девушки, граф фон Кролок пришел к выводу, что в случае с ней не требуется даже обладать особыми силами и талантами: несколько ласковых слов, обещание увезти куда подальше — и девочка без оглядки пойдет за первым встречным. Живым или, как в данном случае, немертвым.

— Ничего я не чувствую! — раздраженно сообщил графу Герберт, так старательно кутающийся в меховой плащ, словно на ветру он мерз сильнее, чем под крышей замка.

С другой стороны, некоторые человеческие привычки отпустить было действительно трудно. Чтобы видеть в темноте, Кролоку не нужен был свет, но он все равно приказывал Куколю каждый вечер зажигать свечи. Он не способен был испытывать холод, но продолжал носить тяжелый зимний плащ. Весь день он проводил в склепе, но в замке у него, как и у сына, была собственная комната, за которой ухаживал все тот же Куколь. Оба они неосознанно цеплялись за те крупицы человечности, что все еще хоть как-то роднили их со смертными, хотя в этом не было ни малейшей необходимости.

— Прислушайся еще раз, — посоветовал граф сыну. — Сосредоточься, потянись разумом, неужели не чувствуешь?

Нити зова, в воображении графа похожие на тонкие струны, слегка завибрировали. Мысли Сары Шагал радостно подались навстречу графу, теплые, мягкие, доверчивые. Сознание Магды отозвалось робкой надеждой, словно все еще раздумывая, вложить ли протянутую руку в ладонь незнакомца. Граф из любопытства перехватил третью нить, тянущуюся от него к Нази — струна отозвалась низким, пульсирующим гулом, будто Кролок ткнул пальцем в пчелиное гнездо.

— Не чувствую! — повторил Герберт, немного помолчав, и недовольно сдвинул брови. Только что ногами не затопал. Он вообще терпеть не мог, если натыкался на дело, которое у него не получалось с первого раза. А эта попытка была далеко не первой. — Как ты вообще это делаешь? Здесь мили четыре, если не больше.

— Однажды ты поймешь, что расстояние не имеет значения вовсе, — граф криво усмехнулся. — Ты все еще хватаешься за человеческие понятия, Герберт. Ни время, ни пространство не имеют власти над нами, постарайся не думать о них. Твоя жертва может стоять перед тобой, может находиться на ином континенте, зов неизбежно настигнет ее. Пойдем.

— Зачем мне вообще это уметь? — недовольно поинтересовался Герберт, тем не менее, хватаясь за руку отца. — Ты хозяин замка, и организация бала — твоя обязанность.

— Мы должны быть готовы ко всему, — спокойно возразил граф. — Может статься, я не всегда буду рядом, Герберт, и ты, как мой наследник, обязан уметь исполнить долг хозяина.

— Отец, ты… — начал было Герберт, но граф, сосредоточившись, шагнул вперед, оторвав ногу от каменной кладки пола замковой башни и опустив ее на утоптанный снег во дворе трактира. — Тьфу! А предупредить?

— Я сказал «пойдем», — невозмутимо заметил фон Кролок, отпуская руку сына. — Будь серьезнее. Когда мне минула сотня, мне не требовалась помощь для подготовки к балу.

— Ты так говоришь, потому что тебе уже триста лет, как тридцать восемь, — буркнул Герберт. — А мне всего лишь сто двенадцать лет, как девятнадцать!

Граф в ответ только покачал головой, в очередной раз подумав, что нужно было обращать кого-то постарше. Герберт же, казалось, навечно застрял в юношеском возрасте, как будто молодое тело категорически отказывалось позволить ему повзрослеть. И упорное нежелание сына принимать на себя хоть какую-то ответственность, его стремление переложить все проблемы на плечи старшего вампира, капризы, жалобы на скуку и удовлетворение собственной похоти в компании молоденьких смертных были прямым тому подтверждением. Однако в одном граф не ошибся — Герберт действительно обладал достаточной силой для того, чтобы, как и он, оставаться неспящим. К тому же юноша хоть как-то скрашивал его одиночество, дарил иллюзию стабильности. Было что-то успокоительное в этом знании: сменятся поколения, смертные у подножия гор будут рождать себе подобных и умирать, погружаясь в землю, даже верный Куколь сгинет, а Герберт останется с ним.

— Теперь они рядом, — сказал фон Кролок, кивая на спящий трактир. — Так тебе должно быть проще сосредоточиться. Попробуй почувствовать фроляйн Шагал, с ней легче всего. Она уже сейчас почти готова.

Герберт послушно прикрыл глаза и попытался войти в резонанс с зовом. Граф внимательно прислушался и, недовольно поморщившись, сжал плечо сына.

— Ну, что опять? — прошептал Герберт.

— Что вообще ты делаешь? Ты не дичь на охоте загоняешь, смею напомнить. Зов не терпит грубости, не терпит фальши. Смотри и слушай.

С этими словами Кролок устремил взгляд на окно Сары, поднимая из глубины души не эмоции, но воспоминания о них: уверенность, нежность, страсть, томительное волнение от встречи с возлюбленной.

«Не бойся, дитя. Я так долго скитался в холодной тьме в ожидании тебя, ты — единственная моя отрада, единственная моя надежда. Знаю, ты тоже чувствуешь этот сладостный трепет, связавший нас воедино. Доверься мне, и я уведу тебя из этого постылого места, туда, где ты, наконец, обретешь свободу и вечное счастье в моих объятьях. Скоро, мой ангел, совсем скоро…»

В своей маленькой девичьей спальне Сара прерывисто вздохнула во сне, вслушиваясь в нежный голос, суливший избавление от всех ее смешных, детских горестей.

Граф плавно отпустил дрожащую нить зова и повернулся к сыну.

— И что, по-твоему, ты сделал не так? — осведомился фон Кролок, в ответ получив лишь неопределенное пожатие плечами. — Чтобы убедить жертву, ты должен верить сам, Герберт. В это мгновение ты сам должен желать, любить, страдать.

— А ты, папа, умеешь любить? — ехидно осведомился младший вампир, приподнимая брови.

— Умел, — хладнокровно поправил его граф. — Мне не обязательно любить этого конкретного ребенка, достаточно лишь вспомнить, воскресить это чувство, окунуться в него. Не важно, к кому и когда я его испытывал, умение обмануть себя — главный залог удачной охоты.

— Тебе разве не… больно? — растеряв всю свою скептичность, поинтересовался Герберт, и фон Кролок прекрасно понял, что его сын имел в виду.

— А ты полагаешь, что зов не потребует от тебя платы? Напрасно. Именно поэтому мы куда чаще охотимся на случайную дичь, нежели приманиваем конкретную жертву.