— Потому что я ни о чем не жалею, — уверенный и абсолютно спокойный голос фрау Дарэм догнал его возле порога, и фон Кролок, берясь за массивную дверную ручку, усмехнулся.
— Я рад это слышать, — сказал он и добавил: — Поскольку я также не испытываю ни малейшего раскаяния по этому поводу.
*
Спать Нази легла уже далеко засветло, успев не только навести в комнате относительный порядок и, при посильной помощи Куколя, подобрать себе новое платье, но и всерьез подумать. И, чем больше она думала, тем отчетливее осознавала, что ее решение в эту ночь, вероятнее всего, оказалось фатальным, причем отнюдь не в моральном смысле.
Легкий мертвенный холодок, поселившийся внутри, красноречивее любых слов подсказывал Дарэм, что какая-то часть нее безвозвратно потеряна, «подаренная» высшему вампиру, по нелепому стечению обстоятельств оказавшемуся способным этот подарок принять.
Словно сообщающиеся сосуды, они оба балансировали на грани прижизненного и посмертного существования, так что в какой-то момент более живая Дарэм абсолютно добровольно, пускай и неосознанно, “уравновесила” более мертвого графа и, что было хуже всего — она и правда почти не сожалела. Ни о холодных руках, стискивающих ее до боли, оставляющих на коже наливающиеся чернотой синяки; ни о коротких, почти яростных поцелуях, в которых не было нежности и, уж тем более, не было любви — только сумасшедшее желание пускай ненадолго, но получить друг друга без остатка; ни о тяжести чужого тела, вжимающего ее в смятые простыни.
Она сказала графу чистую правду — в эти минуты ей действительно хотелось принадлежать ему настолько же, насколько ему хотелось ее получить.
И все это не отменяло того факта, что Дарэм теперь, вероятнее всего, была обречена.
Чувствуя себя безмерно усталой, Нази заснула, когда в окно уже вовсю светило солнце, и сон ее был пустым, темным и холодным — ни выползающие из-под разрытой земли умертвия, ни тихо стонущие, распятые в ритуальном круге одержимые, ни умирающий на площади перед храмом Мучеников Винсент Дарэм, по странному стечению обстоятельств, ее в этот раз не тревожили. Так что на встречу с профессором Абронзиусом Нази отправилась, пускай и в мрачном расположении духа, но хотя бы выспавшейся.
При свете дня профессор казался еще старше, чем в ночной мгле — глубокие морщины прорезали загорелое, подвижное лицо, придавая ему почти гротескный и немного комичный вид. Белоснежные пышные усы и не менее пышные кустистые брови довершали образ эдакого чудаковатого, нелепого старика, неизвестно каким чудом сумевшего добраться до этих Богом забытых земель, не рассыпавшись по дороге.
Однако впечатление это, как быстро убедилась Дарэм, было весьма обманчиво — движения, мимика, а, главное, удивительно ясный и цепкий взгляд карих глаз выдавали в профессоре человека деятельного, решительного и, несмотря на свои явно почтенные годы, буквально брызжущего энергией. Когда Нази вошла в библиотеку, он как раз со сноровкой бывалого эквилибриста балансировал на небольшой стремянке возле одного из стеллажей, удерживая под мышкой несколько весьма увесистых томов.
— Вам помочь? — вежливо спросила Дарэм, с опаской наблюдая за тем, как рука Абронзиуса тянется к самой верхней полке, в попытке вытащить впечатляющей толщины кодекс формата ин-фолио.
— Был бы весьма и весьма признателен, юная фрау! — бодро откликнулся профессор, передавая ей уже выбранные книги. — Благодарю! Кто бы мог подумать, что в этом замке скрываются такие несметные богатства! Вы только взгляните, это же «Музы» Гераклита! Еще рукописное издание!
— Надо бы посоветовать графу открыть публичную библиотеку, — хмыкнула Нази, принимая из рук Абронзиуса вышеупомянутых «Муз» и укладывая их на стол для чтения. — Судя по слою пыли на корешке, сам он трудами основателя диалектики бессовестно пренебрегает.
— Увлекаетесь философией античности? — с изрядной ноткой удивления и скепсиса полюбопытствовал Абронзиус, заставив Нази улыбнуться. С подобным отношением ей доводилось сталкиваться и в своем мире.
— Не увлекаюсь, профессор, — сказала она. — Однако с основополагающими работами греков, равно как и с трудами раннесредневековых мыслителей, разумеется, знакома. Не подумайте только, будто я говорю это, чтобы произвести на вас впечатление. Всего лишь хочу объясниться сразу: я получила несколько иное образование, нежели принято в обществе, и надеюсь, что вы будете говорить со мной, как с коллегой, а не как с женщиной.
— Признаться, не такого начала беседы я ждал, — спустившись с лестницы на твердую землю, профессор чуть склонил голову к плечу, с любопытством рассматривая Дарэм и, очевидно, принимая к сведению новую для себя информацию. — Однако, тем интереснее! Присаживайтесь, прошу. Могу я узнать, чем же вы занимаетесь, коллега?
Последнее слово Абронзиус выговорил особенно отчетливо и, пожалуй, немного насмешливо.
— Я практикующий демонолог, — сказала Нази, которая уже успела как следует обдумать ответ на этот вопрос: со слов графа выходило, что некромантами в этом мире называли людей, которые занимались вещами, далекими от того, чем приходилось заниматься самой Дарэм на протяжении десяти лет. И это действительно могло сбивать собеседников с толку. — Собственно, поэтому мне и хотелось с вами поговорить. Я слышала, что вы изучаете вампиров?
— Совершенно верно, — охотно согласился Абронзиус, слегка грассируя на звуке «р». — Это, знаете ли, не просто увлечение или, как нынче модно выражаться, «хобби» — это труд! Труд всей моей жизни, если угодно! Вот уже много лет… простите, голубушка, как ваше имя?
— Нази, — подсказала женщина и, немного подумав, решила, что, куда тактичнее будет представиться полным именем, отказавшись от привычных сокращений. — Анастази Дарэм.
— Чудесно! Так вот, Анастази, уже много лет я занят своими исследованиями, которые, увы, зачастую не находят поддержки или отклика в научной среде. Мне приходится иметь дело либо со скепсисом, либо с темными суевериями. Но я уверен, что мои работы послужат благой цели! — профессор энергично покивал головой. — Человечество еще поймет, что вампиров не стоит бояться, ибо они — пережиток прошлого, который необходимо вовремя выявить и уничтожить.
— Я вижу, вы решительно настроены на победу, — заметила Нази, которой энтузиазм профессора в чем-то был прекрасно понятен и даже знаком. — Научный азарт?
— Видите ли, носферату сами по себе, как я считаю, являются ошибкой. Погрешностью работы природного механизма, — Абронзиус бросил на Дарэм внимательный взгляд поверх сцепленных в замок рук. — Их существование — противоестественно. Разумеется, как явление, вампиры крайне любопытный феномен, который я очень хотел бы изучить в лабораторных условиях… Но давайте называть вещи своими именами. Вампиры в своей исконной сути — паразиты, не способные к самостоятельному существованию, да к тому же, в отличие от тех же Pediculus capitis(2), паразиты смертельно опасные.
— Согласна, — Дарэм кивнула, пытаясь удержать рвущийся с губ смешок. Она, пожалуй, отдала бы многое, чтобы в эту минуту увидеть выражение лица Их Сиятельства. — Вампиры и правда куда опаснее вшей, хоть и не так широко распространены.
— Ко всему прочему, они, хоть и движимы инстинктами, обладают разумом, — сказал Абронзиус, — что делает их поимку и устранение весьма и весьма не тривиальной задачей. Однако упорство, научный подход, холодный рассудок и, разумеется, осиновый кол, загнанный между шестым и седьмым ребром, способны решить этот вопрос!
— Простите, что перебиваю, профессор, — Дарэм откинулась на спинку своего кресла и побарабанила пальцами по подлокотнику. — Я лишь поверхностно ознакомилась с вашим исследованием, а потому хотелось бы уточнить, какой именно из видов носферату вы имеете в виду в вашей работе? Высший или низший?
— Что вы знаете о высших вампирах, Анастази? — мгновенно подобравшись, спросил Абронзиус. — До меня доходили лишь не подтвержденные фактами сплетни и рассказы о том, что кто-то, якобы, их видел, однако за все десятилетия поисков мне так и не удалось встретить ни одного! К моей величайшей досаде… собственно, в эти горы я и Альфред прибыли как раз из-за очередных слухов, в надежде, наконец, напасть на след Nosferatu Supremus. Хм… кстати, я хотел было расспросить графа о гуляющих среди местных байках, но так и не смог найти ни его, ни его сына. Вы, случаем, не знаете, где они?
