— Дарэм! — от резкого окрика женщина вздрогнула и, бросив на фон Кролока абсолютно нечитаемый взгляд, наконец, замолчала. — Я соболезную твоей утрате. Однако, верно ли я понял, что ты попала сюда, пытаясь воскресить мертвого? Не заблудившегося на тропах, а именно мертвого человека? Мне кажется, что ты совершаешь ошибку.

— Что, простите? — недоверчиво глядя на графа, едва слышно переспросила Нази.

— Твое желание вернуть мужа мне вполне понятно, однако ты совершаешь ошибку, заходя дальше собственно желаний и сожалений, — уверенно повторил фон Кролок и, поднявшись из кресла, отошел к окну, за которым царила все та же ясная и морозная зимняя ночь. Летом в это время он давно уже скрывался от дневного света в темной глубине своего склепа, а сейчас в его распоряжении было еще несколько часов. — Ты гонишься за собственными упущенными возможностями, вкладываешь в это непомерные усилия, не желая принять реальность. Это прозвучит весьма жестоко с моей стороны, но твой муж умер, и ушел по тропам туда, куда тебе нет дороги. Я не знаю, действительно ли ритуал, который ты пыталась провести, мог бы возыметь эффект, но ответь мне на один вопрос: что сказал бы Винсент Дарэм, если бы узнал, что именно ты пытаешься сделать? И, если он, как ты сама изволила заметить, так ощутимо похож на меня, мне кажется, я знаю, каким будет ответ.

«Каждый умирает в свой срок, и не нам решать, когда он приходит, — словно наяву услышала Нази низкий голос Винсента. — В наших руках находится власть большая, чем у всех остальных, но если однажды ты допустишь мысль о том, что твои способности дают тебе право самой решать, кто должен жить, а кому следует умереть, вспомни, что именно с этой мысли начинали некроманты, на которых охотится и которых истребляет Орден».

Отступники. Некроманты, возомнившие, что они могут взять на себя полномочия Бога, воскрешая друзей и убивая врагов, призывая в мир тварей, которых не способны были удержать под контролем, и заключая сделки с обитающими на изнанке сущностями. Как правило, все действительно начиналось с малого: умершая возлюбленная, погибший ребенок, желание восстановить справедливость, отомстив оставшемуся на свободе убийце…

— Какая вам разница, что именно сказал бы мой муж?! — резко и зло осведомилась Нази. — И, если уж на то пошло, какое вам дело до того, совершаю ли я ошибку? Я, помнится, не просила ваших советов и всего лишь ответила на вопросы, которые вы мне задали. Так искренне, как только смогла.

— Не просила, — все так же рассматривая висящую в небе убывающую луну, согласился фон Кролок. — Однако созерцание того, как ты пытаешься выдать собственную навязчивую идею за обдуманное и, тем более, благое намерение, мне не доставляет ни малейшего удовольствия. На тебе мой зов, Нази, а это означает, что сейчас я способен понять гораздо больше, чем ты произносишь вслух. И гораздо больше, чем то, в чем признаешься себе ты сама. Если бы ты могла взглянуть на себя со стороны, ты увидела бы женщину, одержимую идеей, воплощение которой не принесет ни ей, ни окружающим, ни непосредственно тому, кого она так отчаянно рвется «спасти», ничего, кроме опустошения. Это бессмысленно, фрау Дарэм. И, что самое любопытное, какая-то часть тебя прекрасно это понимает. Но ты упорно продолжаешь цепляться за иллюзии.

— Потому что больше мне цепляться не за что!

Все, чего Нази хотелось сейчас — чтобы фон Кролок замолчал, испарился, как это свойственно вампирам, шагнув в тень и вынырнув из нее где-нибудь подальше отсюда. Что угодно, лишь бы не слышать его ровного, спокойного, неумолимого голоса, стремящегося разнести вдребезги единственную опору, которую она сумела найти и за которую смогла зацепиться, чтобы не захлебнуться в том, во что превратилась ее жизнь. Только наличие определенной, четко поставленной цели позволило Дарэм снова стать похожей на живого человека, и только она гнала Нази вперед все эти месяцы.

— И ты полагаешь, что цепляться за того, кто давно уже отошел в мир иной, как физически, так и духовно — лучший из возможных вариантов? — закрепляя и усиливая достигнутый его словами эффект, по возможности холодно уточнил граф. Слишком много отчаяния, слишком много бессильной ярости, и чертовски много граничащего с паникой страха — он чувствовал, как женщина пытается силой удерживать их, не давая прорваться вовне. В этом они оказались странно похожи: фон Кролок точно так же склонен был оставлять свои переживания при себе, а потому доподлинно знал, насколько губителен бывает подобный подход.

Тяжелый, переплетенный в толстую кожу и окованный по углам медью том, до этого мирно лежащий у Нази на коленях, со свистом вспорол воздух, однако цели своей так и не достиг. Фон Кролок неуловимо быстрым движением развернулся и поймал его прежде, чем импровизированный снаряд врезался ему в спину.

Глаза неглубоко, но быстро дышащей фрау Дарэм в свете камина казались черными от расширившихся зрачков.

— Да какое право вы имеете меня судить?! — во весь голос завопила Нази. — Вы еще мне будете говорить о том, что правильно, а что нет?! Триста лет торчите здесь, занимаясь самокопанием, цепляетесь за свое существование, как… как…

— Вампир? — подсказал граф.

— Как трус! — рявкнула Дарэм. — Вы, кроме себя, вообще никого не любите, но со своим невероятным апломбом считаете, будто можете понять, что это такое — лишиться всего, что делало вас собой! Будто вы на самом деле знаете, каково мне!

Как раз граф прекрасно понимал, как чувствуют себя люди, разом лишившиеся всего — близких, дома, прежнего образа жизни и самой жизни в целом. Однако у него было гораздо больше времени, чтобы смириться со своими потерями и принять их, как данность.

— Если все, что делало тебя тобой, заключалось в другом человеке, Нази, это означает лишь то, что твой муж совершил в своем стремлении защитить тебя глобальную ошибку, — граф покачал головой. — Он научил тебя всему, кроме того, как жить, не опираясь на него.

— Не смейте, — рука Дарэм потянулась за стоящим на столе канделябром, и фон Кролок понял, что дальнейшие крики его собеседнице не помогут. Бушующие на ментальном уровне волны стали ощутимо ниже, и в таких обстоятельствах граф, пожалуй, уже мог попробовать взять их под контроль, коль скоро сама Нази это сделать была явно не в состоянии.

— Остановись, — мягко велел он, одновременно с этим усиливая давление на бьющийся в эмоциональной агонии разум фрау Дарэм. — Не нужно. Этим ты ровным счетом ничего не добьешься.

Двигаясь плавно и неторопливо, фон Кролок приблизился к Нази, всматриваясь в ее искаженное гневом лицо.

— Я знаю, тебе больно, — сказал он. — Уверен, ты не хотела бы слышать от меня подобных слов, равно как не хотела бы слышать их от кого бы то ни было. Однако, фрау Дарэм, кто-то должен был раньше или позже взять на себя эту малоприятную обязанность и сообщить тебе простую истину. А истина в том, что люди умирают. Все, даже сильные и талантливые. Даже те, кого ты любишь и в ком нуждаешься, не застрахованы от этой участи. Ты сама не раз говорила мне, что вас обучают спокойно относиться к смерти, как своей, так и чужой, поскольку никто из вас не знает, переживет ли он следующий день. Так отпусти его, наконец — это лучшее, что ты можешь сделать для вас обоих.

— Я не могу, — обессиленно откликнулась женщина.

— Позволь мне усомниться в этом. Учитывая, на что ты, оказывается, способна ради достижения цели, и то, что я знаю о тебе — это вполне посильная задача. Осталось только решиться, потому что все, что тебе мешает — это страх. Ответь, чего ты боишься, Нази? — если что-то и изумляло фон Кролока, так это то, что Дарэм так и не заплакала, хотя для женщин это являлось более чем естественным и, возможно, даже необходимым проявлением горя.

«Я не женщина, Ваше Сиятельство — отчетливо вспомнились ему сказанные несколькими часами ранее слова Нази. — Я некромант».

Был ли в жизни и посмертии Винцента фон Кролока хотя бы один человек, который согласен был бы пожертвовать всем ради того, чтобы он продолжал жить, как согласна была это сделать Нази ради Винсента Дарэма?