— Звучит довольно логично, хотя я, с твоего позволения, воздержусь от предложений проверить ее опытным путем, — фон Кролок усмехнулся. — Однако это, без сомнения, стоит обдумать, когда у меня появится больше свободного времени.

— А как, кстати, добился подобного результата Герберт? — поинтересовалась Дарэм. — Он не похож на личность, способную долго напрягать волю в те моменты, когда можно просто получить желаемое.

— Весьма скверно он терпел, поверь мне. Однако это было одним из условий нашей с ним сделки, и пускай он даже теперь не слишком в этом хорош, он все же научился некоему подобию самоконтроля. В первые годы мне приходилось помогать, чтобы он не позабыл о данном обещании. — Граф поморщился от воспоминаний и, заметив вопросительный взгляд женщины, сухо пояснил: — Я запирал его в подземелье. Там есть весьма удобные комнаты с дверями такой толщины и конструкции, что даже вампир не сможет справиться с подобной преградой. Я намеренно не обучал юного Герберта шагать в тень до тех пор, пока не убедился, что ограничивать его свободу больше нет необходимости — а случилось это года через три после того, как он обратился. И не смотри на меня так, Нази, уверяю, мне это не доставляло ни малейшего удовольствия, однако это должно было быть сделано. В первую очередь, ради него самого. И, если ты не против, давай сменим тему. Например, я так и не услышал от тебя ответов на свои вопросы, коих, напомню, было четыре. Я свою часть соглашения выполнил и вправе ожидать, что ты выполнишь свою.

— Разумеется, — Нази вздохнула. — Я начну с того вопроса, который касался возможностей вашей души путешествовать по тропам, поскольку все остальные слишком тесно связаны между собой, и ответ на них будет долгим. Как я вам уже говорила, когда мы встречались за гранью, вы являетесь по сути своей узником изнаночной части мира и не можете ни вернуться к жизни в полной степени, ни в полной степени умереть. Место, в котором вы находитесь, лежит между всеми тропами, по которым проходят души умерших. Или некроманты. Это ваша персональная бесконечность, в которую не способен приникнуть никто другой, и, даже если две души будут стоять в шаге друг от друга, каждая из них будет пребывать в собственном «ничего».

— И ты — исключение из этого правила, — не столько спросил, сколько констатировал очевидное фон Кролок.

— Пока я жива, да, — Дарэм пожала плечами. — Я могу идти, куда мне вздумается и видеть любую застрявшую в этом пространстве душу или обитающее там существо. Идти столько, насколько во мне хватит жизни. Условие только одно — я не должна сходить с тропы.

— И что же случится, если ты нарушишь это условие? — полюбопытствовал фон Кролок.

— Я умру. Точнее сказать, я не просто умру, умрет мое тело, а вот душа моя так и останется скитаться по изнанке, потеряв свой шанс на человеческое посмертие, — пояснила Нази. — Проще говоря, я попаду ровно в такое же положение, в какое попали и вы после обращения. И, поскольку тропы умеют путать и заманивать людей не хуже, чем болотные огни в ночном лесу, за гранью вот так скитаются многие мои коллеги, по разным причинам потерявшие дорогу. Предчувствуя следующий ваш вопрос, скажу, что существует два известных способа разорвать этот замкнутый круг: механика первого мне неизвестна. Иногда души просто выкарабкиваются сами. Церковь говорит, что дело в покаянии, смирении и прощении Божьем, но сказать с определенностью, так ли это, не может никто. Подобное может случиться быстро, может случиться спустя десятки или даже сотни лет, а может не случиться никогда. Второй же способ… — Дарэм ненадолго замолчала, поджав тонкие губы, а затем решительно продолжала: — Второй способ заключается в том, что некромант может сам «втащить» душу на тропу, если у него достаточно сил. Барьера для нас попросту не существует, и действие его распространяется только на тех, кто находится по ту сторону.

— Правильно ли я тебя понял? — постукивая себя пальцем по подбородку, уточнил фон Кролок. — Ты говоришь о том, что в тот свой визит ты вполне могла бы взять меня за руку и помочь оказаться на тропе, тем самым освободив мою душу?

— Теоретически, могла, — согласилась Дарэм, чувствуя себя под внимательным взглядом графа до странности неловко.

— И именно эта возможность побудила тебя задавать вопросы о том, какой именно выбор я бы сделал, если бы мне представился подобный шанс? — все тем же, смущающим Нази тоном, продолжал граф.

— Да, — еще более уныло подтвердила Дарэм, а затем, тряхнув головой, проговорила: — Но я не могу, Ваше Сиятельство, уж не взыщите. Разумеется, никто из нас не знает, сколько осталось сил, возможностей, времени, которое еще можно будет потратить, но все мы чувствуем, когда предел становится близок. И мой наступит скоро. Может быть, еще десяток коротких прогулок по тропам, полторы сотни печатей упокоения, пять ритуалов… или один человек, которому я смогу оплатить свободу. Если я вытащу вашу душу, я просто не смогу сделать то, зачем пришла. И я не вправе послать к черту свои планы, то дело, в которое я вложила все, что у меня есть, и готова расплачиваться даже тем, чего у меня, вполне возможно, уже нет.

По мере того, как Дарэм говорила, в ее голосе все отчетливее проступало ожесточение, словно она пыталась доказать кому-то истинность своих слов. Граф склонил голову к плечу, внимательно вглядываясь в бледное, изнуренное лицо своей собеседницы и терпеливо дожидаясь того момента, когда Нази, наконец, замолчит.

— Фрау Дарэм, — неторопливо сказал он, когда стало понятно, что продолжения не будет. — А кто вам сказал, что мне требуется ваше спасение или ваше вмешательство? Доподлинно неизвестно, как выглядит посмертие, но большинство известных мне верований сходятся на том, что существует разделение на грешников и праведников. Разница лишь в том, что именно каждое учение понимает под праведностью. Однако, каким бы смыслом ни наделялось это определение, ко мне оно не имеет ни малейшего отношения. Если Бог и правда существует, а я склонен считать, что он существует, я после смерти попаду в то, что христиане называют Адом, милейшая фрау. И, поверьте, мне совершенно не хочется узнавать, как он выглядит. Мое нынешнее существование, не спорю, кто-нибудь также мог бы назвать крайне мучительным. Холод, темнота, голод, постоянная необходимость контролировать себя, угроза сумасшествия, лишь обостряющаяся с каждым десятилетием, ежедневная смерть, которую мы приучаем себя называть «сном», и в которой, как вы понимаете, также не находим успокоения. Но этот ад мне, по крайней мере, знаком, и я давно научился в нем существовать, так что желания менять одну преисподнюю на другую я совершенно не испытываю, — граф покачал головой. — Так зачем же ты оправдываешься, Нази? Мне не нужно твоих оправданий, равно как и твоей жертвы. Предоставь всему идти своим чередом.

Мысль о том, что Нази Дарэм всерьез рассматривала возможность спасения его души и, кажется, была опечалена тем, что не способна ему помочь, фон Кролока изумила, но к этому изумлению, пожалуй, примешивалась нотка признательности и какого-то странного чувства, присматриваться к которому граф умышленно не пожелал. Разумеется, пользоваться столь сомнительной для него щедростью он не собирался, но с позиции смертного этот жест действительно стоил дорого.

Женщина продолжала молчать, глядя на приплясывающее в камине пламя — ее всегда гордо расправленные плечи странно горбились, а руки безотчетно перебирали складки подола серого платья, то стискивая плотную ткань, то вновь принимаясь разглаживать ее. Граф не мешал, чувствуя, что Нази пытается заставить себя на что-то решиться, и, судя по всему, решение это было отнюдь не простым.

— Вы спрашивали меня о… Винсенте, — наконец негромко произнесла она, все так же упорно не глядя своему собеседнику в лицо. — Винсент Дарэм, так зовут моего мужа. Звали. Он погиб пять месяцев и восемь дней тому назад. В ту ночь какой-то некромант-самоучка призвал с изнанки химеру, посчитав, что его познаний и сил достаточно, чтобы удержать контроль над этой тварью. Прямо посреди Ранквайля… Прежде, чем орден успел вмешаться, погибло около трех десятков жителей — площадь перед храмом Мучеников была буквально усеяна кусками человеческих тел. Наша «двойка» оказалась там первой и, так получилось, единственной почти на три четверти часа. Нам пришлось столкнуться с обезумевшей от жажды крови нежитью третьей ступени вдвоем, — тусклый, разом лишившийся эмоций голос пребывающей в плену собственных воспоминаний Нази звучал глухо и отрывисто. — Винсенту удалось развоплотить ее прежде, чем подоспело подкрепление, и это можно считать настоящим чудом — впрочем, ему всегда удавалось то, что не удавалось никому. Я выжила, отделалась только переломами ребер. Он умер… знаете, мне почти каждую ночь снится, как когти химеры пробивают его сердце, и мне кажется, я предпочла бы этим снам столетия в абсолютной пустоте за гранью.